Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

– А ты, брат мой Иуда? – спросил Иисус, видя, что рыжебородый молча, угрюмо смотрит на них.

– Я не бросаю слов на ветер, – резко ответил тот. – И не плачу, как Петр. Пока рука твоя держит секиру, я буду с тобой. Бросишь ее – и я тебя брошу. Ты ведь знаешь – я следую не за тобой, а за секирой.

– И не стыдно тебе так разговаривать с Учителем? – сказал Петр.

Но Иисус только обрадовался:

– Иуда прав. Я тоже следую за секирой, товарищи!

Все расположились на земле, прислонившись к кедру. Звезды заполнили небо.

– С этого мгновения мы поднимаем стяг Божий и отправляемся на войну, – сказал Иисус. – Звезда и крест вышиты на стяге Божьем. В добрый час!

Все молчали. Они приняли решение, и сердца их исполнились мужества.

– Я снова буду говорить с вами притчами, – обратился Иисус к ученикам, которых уже поглотила темнота. – Вот вам последняя притча, перед тем как мы вступим в сражение. Знайте, что земля покоится на семи колоннах, колонны – на воде, вода – на облаке, облако – на ветре, ветер – на грозе, гроза – на громе, а гром лежит у ног Божьих, словно секира.

– Я не понимаю, Учитель, – сказал Иоанн и покраснел.

– Ты поймешь эти, когда состаришься, удалишься отшельником на остров, небеса разверзнутся над тобой и мысли твои запылают пламенем, Иоанн, сыне грома! – ответил Иисус, ласково потрепав по волосам любимого ученика.

Он умолк, ибо впервые осознал столь отчетливо, что есть гром Божий. Секира, лежащая у ног Божьих. Секира, от которой тянется вереница взаимозависимости – гроза, ветер, облако, вода и вся земля. Годы прожил он с людьми и годы – со Святыми Писаниями, и никто не разъяснил ему страшную тайну. Какую тайну? Что гром есть Сын Божий, Мессия. Он и придет очистить землю.

– Соратники, – сказал Иисус, и в это мгновение Петр заметил, как во тьме на челе его вырастают, словно рога, два языка пламени. – Соратники, вы знаете, что я ходил в пустыню встречаться с Богом. Я мучился от голода и жажды, горел в огне и сидел, скорчившись, на камне, призывая Бога явиться. Демоны бились надо мною, словно валы, которые сталкиваются друг с другом, разбиваются в пену и откатываются обратно. Вначале – демоны тела, затем – демоны разума и, наконец, самые могущественные – демоны сердца. Но словно стальной щит держал я перед собой Бога, и песок вокруг меня покрывался обломанными когтями, зубами и рогами. И тогда мощный глас раздался вверху надо мной: «Встань! Возьми секиру, принесенную тебе Предтечей, и руби!»

– И никто не спасется? – воскликнул Петр. Но Иисус не слышал его.

– Длань моя отяжелела в тот же миг, словно кто-то вложил в нее секиру. Я поднялся, и, пока поднимался, снова раздался глас: «Новый потоп разразится, Сыне Плотника, но уже не водный, а огненный. Сооруди новый Ковчег, избери святых и введи их в оный!» Избрание началось, товарищи, Ковчег готов, дверь его открыта – входите внутрь!

Все пришли в движение, засуетились и столпились вокруг Иисуса, словно он и был Ковчегом, в который надлежало войти.

– И вновь раздался глас: «Сыне Давидов, как только языки пламени улягутся и Ковчег пристанет в Новом Иерусалиме, взойди на престол предков своих и властвуй над людьми! Старая земля исчезнет, старое небо исчезнет, новое небо будет простираться над главами святых, и звезды засияют в семь крат более – в семь крат более и очи людские».

– Учитель! – снова воскликнул Петр. – Да не умрем мы, не узрев этого дня, не воссев по обе стороны престола твоего, – все мы, твои соратники!

Но Иисус не слышал его. Углубившись в огненное созерцание пустыни, он продолжал:

– И в последний раз раздался глас над главой моей:

«Сыне Божий, прими мое благословение!»

Все звезды уже высыпали на небо и совсем низко повисли в ту ночь между небом и людьми.

– С чего мы начнем наш поход, Учитель? – спросил Андрей.

– Бог сотворил тело мое, взяв землю из Назарета, – ответил Иисус. – Стало быть, мой долг отправиться сражаться перво-наперво в Назарет. Там тело мое должно начать свое претворение в дух.

– А затем – в Капернаум спасать наших родителей, – сказал Иаков.

– А затем – в Магдалу, дабы взять в Ковчег и злополучную Магдалину, – предложил Андрей.

– А затем – по всему свету! – воскликнул Иоанн, раскрыв объятия, словно принимая в них Запад и Восток.

Слушая их, Петр засмеялся:

– А я вот подумываю о нашем брюхе. Чем мы будем питаться в Ковчеге? Поэтому предлагаю взять с собой только животных, пригодных в пищу. К чему нам, клянусь Богом, львы да мошкара?

Он был голоден, и помыслы его были устремлены лишь к еде. Все засмеялись.

– Одна только пища у тебя на уме, а речь идет о спасении мира, – урезонил его Иаков.

– У всех вас на уме то же самое, только вы про то помалкиваете, – возразил Петр. – У меня же что на уме, то и на языке, все равно, хорошее или плохое. Куда мои помыслы – туда и я. Потому злые языки и зовут меня ветряной мельницей. Разве я не прав, Учитель?

Лицо Иисуса смягчилось, он улыбнулся. Старая притча пришла ему на ум.

– Был некогда раввин, желавший найти человека, который умел бы мастерски играть на трубе, чтобы звуками ее созывать верующих в синагогу. И вот объявил он, что созывает умелых трубачей, дабы испытать и выбрать наиболее, достойного. Пришли к нему пятеро лучших трубачей, и каждый показал свое искусство. Как закончили они играть, стал раввин спрашивать их одного за другим: «О чем ты думаешь, дитя мое, когда дуешь в трубу?» Один сказал: «Я думаю о Боге». Другой сказал: «Я думаю о спасении Израиля». Третий сказал: «Я думаю о голодных бедняках…», а четвертый – «Я думаю о вдовах и сиротах». Только пятый, самый невзрачный, молча стоял позади всех в углу. «А ты, дитя мое, о чем ты думаешь, когда дуешь в трубу?» – спросил раввин. «Старче, – ответил тот, покраснев, – я беден и необразован, а у меня четыре дочери, которым я не в состоянии дать приданое, чтобы бедняжки вышли замуж. Когда я играю на трубе, то думаю вот что: «Боже, ты видишь, как я тружусь для тебя изо всех сил: пошли же четырех женихов моим дочерям!» «Прими мое благословение! – сказал раввин. – Я выбираю тебя». Иисус засмеялся и сказал, обращаясь к Петру:

– Прими мое благословение, Петр, – я выбираю тебя. Еда на уме – еда и на языке. Бог на уме – Бог и на языке: вот это по-честному! Поэтому тебя и называют ветряной мельницей, но я выбираю тебя. Ты – ветряная мельница, которая будет молоть зерно ради хлеба, которым насытятся люди.

У них был кусок хлеба. Иисус взял его и разделил. Каждому досталась какая-то кроха, но Учитель благословил ее, и они утолили голод. А затем положили друг другу голову на плечо и уснули.

Ночью все спит, отдыхает и растет – камни, вода и души людские. И когда утром товарищи проснулись, души их выросли и заняли все тело. Тела их наполнились радостью и уверенностью.

В путь они вышли еще до рассвета. Воздух был прохладен. На небе, которое выглядело уже по-осеннему, собрались облака. Запоздавшие журавли пролетели, направляясь к югу и ведя за собой ласточек. Товарищи шагали налегке, земля и небо соединились в их сердцах, и даже самый ничтожный камешек сиял, исполненный Бога.

Иисус одиноко шагал впереди. Он целиком ушел в раздумья, уповая только на милость Божью. Он знал, что теперь сжег за собой корабли и возврата назад уже не было. Судьба увлекала его вперед, он следовал за ней.

Как Бог решил, так и будет! Его ли это судьба?

Вдруг он снова услышал таинственные шаги, которые вот уже столько времени неумолимо следовали за ним. Он напряг слух, прислушался. Да, это были они: быстрые, тяжелые, решительные. Но теперь они ступали не позади, а впереди, и вели его за собой…

«Так лучше, – подумал он. – Так лучше. Теперь я уже не собьюсь с пути…»

Он обрадовался и ускорил шаг. Ему показалось, что эти стопы спешили, и он пошел быстрее. Он шел вперед, спотыкаясь о камни, перепрыгивая через канавы. Он спешил. «Идем! Идем!» – шептал он своему невидимому вожатому и шел вперед.

И вдруг вскрикнул, почувствовав в руках и ногах страшную боль, словно их пронзили гвоздями, и опустился на камень. Холодный пот витыми струйками бежал по его телу… На какое-то мгновение в голове помутилось, земля провалилась под ногами и вокруг раскинулось темное, дикое, пустынное море. Только какая-то маленькая красная лодочка с туго раздутым парусом отважно плыла по волнам. Иисус смотрел на нее, смотрел и улыбался.

«Это сердце мое, – прошептал он. – Это сердце мое…»

Затем в голове снова прояснилось, боль утихла, а когда ученики подошли к нему, то увидели, что он сидит на камне и улыбается спокойной улыбкой.

– Пошли! Быстрее! – сказал он и поднялся.

Глава 21

Суббота подобна благообразному отроку, почивающему на коленях у Бога. Вместе с ним почивает вода, не вьют гнезда птицы, прекращают работу люди. Они принаряжаются, прихорашиваются и отправляются в синагогу, чтобы увидеть, как раввин разворачивает священный свиток, в котором красными и черными письменами начертан Закон Божий, и услышать, как искушенные в письменах верующие с великим искусством изыскивают и находят в каждом слове, в каждом слоге волю Божью.