Четырнадцать дней для Вероники (СИ) - Наталья Алексеевна Мусникова

в лоб задавать, в Лихозвонье после чёрного мора красавиц мало осталось, уморишь ещё одну — город тебе этого точно не простит! Вон как Мери позеленела, а у меня с собой нюхательных солей нет, чтобы в чувство её привести.

— П-п-простите, — едва выдавила несчастная жена стражника, — я в-вас не п-понимаю.

Тобиас громко зацокал языком, укоризненно глядя на Мери и качая головой:

— Обманывать инквизитора…

Мери грохнулась на колени, взвыла так, что я едва с плеч Тобиаса не рухнула:

— Простите великодушно, не со зла, боги свидетели, не со зла действовала, только лишь по великой бабьей дурости!

Я отчаянно замотала головой, жалея, что нельзя похлопать по ушам, звон из них вытрясая. Это же надо, на вид вся такая нежная и хрупкая, а как рявкнет, вороны замертво с деревьев валятся! Тобиас поморщился (он вообще не любит, когда кричат, да и глупости не жалует), вопросил тоном судии неподкупного:

— Что именно вы сделали?

Мери размазала по лицу слёзы, всхлипнула горестно:

— Муж… муж мой на меня внимания не обращал, а я… я — женщина, мне любви хочется, страсти, объятий жарких, поцелуев сладких…

— И? — пресёк нудный, прерываемый всхлипываниями и поскуливаниями перечень желаний Тоби.

— Я приворот купила. Да, знаю, грех сие великий, но мне же…

— Вы — женщина, вам много чего хочется. Я помню. У кого вы приворот взяли?

Мери носом хлюпнула, посопела сосредоточенно, губу покусала, а потом глазами от слёз покрасневшими растерянно захлопала:

— У травницы должно быть.

Что?! У меня от подобной клеветы каждая шерстинка дыбом встала, глаза засверкали, из пушистых лапок когти прорезались, едва их обратно втянула, чтобы Тобиаса не поцарапать. Как Мери смеет клеветать на госпожу Торессу, честнейшую и умнейшую женщину не только Лихозвонья, но и всей округи?!

— Вы утверждаете, что купили приворот у травницы?

Тобиас словам Мери тоже не поверил, впрочем он вообще легковерием не отличается, любые сведения несколько раз проверяет и перепроверяет. Жена стражника низко голову опустила, посопела, оборку с платья отрывая, пробурчала негромко:

— У кого же ещё, не сама же я его варила.

Голос Тобиаса стал опасно вкрадчивым, словно у лиса, выманивающего из норки неосторожного зайчонка:

— А может быть сами?

В воздухе разлилась горькая до спазмов в горле и жжения в глазах магия инквизитора, Мери дёрнулась, словно её плетью со всей силы хлестнули, бухнулась лицом в землю и завыла-заголосила:

— Богами клянусь, не варила я никаких зельев, я вообще в травах не разбира-а-аюсь!

Мы с Тобиасом посмотрели на засохшие, мумифицированные розочки, которые даже огонь дракона не смог бы воскресить. Да уж, травоведение Мери явно не подвластно, да и готовить она не умеет, муж вечно в трактире трапезничает. Так откуда у неё забудь-трава, не от госпожи же Торессы в самом деле?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Где вы взяли приворот для своего супруга?

В голосе Тобиаса звякнула сталь, магия инквизитора усилилась, сгустилась, хлынула ко мне, захолодила кожу, но тут же и отхлынула, на прощание шутливо щёлкнув по носу. Я фыркнула, облизнулась. Хм, не знала, что магия Тоби по вкусу напоминает шоколад с перцем. Я прикрыла глаза, облизнулась ещё раз. Да, мне нравится.

— Я не помню, — рыдала Мери, равномерно ударяясь лбом о землю, — не знаю, откуда у меня пузырёк. На вечёрке подругам пожаловалась, что с мужем беда, лютует, чисто оборотень в полнолуние, слуга ваш на меня не смотрит даже, а потом глядь, у меня на полке пузырёк стоит с приворотом. Ну, вы же сами знаете, для приворотов пузырьки такие, особенные, их ни с чем не спутаешь. Да и записка…

Записка?! Я навострила уши, а Тобиас и вовсе вскинулся, словно гончая, след учуявшая, глазами засверкал:

— Несите записку.

Мери порскнула в дом с такой прытью, что ей бы и повелительницы ветра позавидовали, погремела там чем-то, попричитала, а затем выскочила обратно, сжимая в трясущейся руке грязный клочок бумаги.

— Вот… Записка к горлышку бутылки была примотана… Я на муже опробовала, хорошее зелье, даже с Кларой им поделилась, она на той же вечёрке плакалась, что милый у неё ветреник великий, словно ветер в клетке. А что, мне для подруги ничего не жалко, мне помогло, так и ей должно помочь.

Я не сдержалась, громко фыркнула, Тобиас одной рукой погладил меня по боку, а второй взял записку, жадно вчитался в коряво нацарапанное: «Любовный приворот. Чайная ложка на стакан». Судя по тому, как плясали в разные стороны даже не написанные, а напечатанные буквы, писал кто-то малограмотный, но моё кошачье чутьё упрямо твердило, что это обман. Тобиас кратко отчитал Мери за использование запрещённых снадобий, бесстрастно выслушал её горячую клятву более никогда ничего подобного даже в мыслях не совершать и ушёл, даже не оглянувшись. Сильно подозреваю, визит инквизитора жена Тома до самой смерти не забудет…

От дома Мери Тоби свернул не в город, а наоборот в лес, забрался на полянку, скрытую от любопытных глаз густыми ветвями, и бережно опустил меня на землю.

— Хочешь посмотреть, кто написал эту записку?

Он ещё спрашивает, конечно, хочу! Я требовательно мяукнула, боднула Тоби головой. Инквизитор рассмеялся, подхватил меня на руки, чмокнул в нос, затем отнёс к небольшой впадинке, густо заросшей травой, и строго приказал не двигаться и из впадинки не высовываться. Я послушно затаилась. Пусть магия Тобиаса меня вроде как признала, но испытывать, насколько дар инквизитора снисходителен к молодой чародейке, мне всё-таки не хотелось. Я ещё от прошлого раза не проморгалась до конца.

Тобиас отошёл от меня ровно на семь шагов, опустился прямо на траву (ой, она же сырая, а вдруг застудится?!), положил перед собой бумажку и что-то негромко забормотал. Меня опять обожгло-придушило магией инквизитора, затем вокруг завихрился какой-то странный, поглощающий звуки и запахи, туман, а потом в этом тумане отчётливо появился облик немолодой женщины в белоснежном чепце, украшенном тремя незабудками. Где-то я этот чепец уже видела, кто-то из жительниц Лихозвонья его очень любит… Я прищурилась, пытаясь вспомнить хозяйку чепца, но тут дама, словно почувствовав, что за ней наблюдают, медленно повернулась. Я подалась вперёд, силясь