Закат империй - Александр Лайк

— Граница не нарушена! — непроизвольно сказал он вслух.

Мальчик посмотрел на него скептически. Как паук на тощую муху.

— Так надо, — сказал он поучающе. — Для меня нет границы, потому что в любую минуту я могу понадобиться и с той стороны, и с этой. И пожалуйста, поменьше больших букв. Не люблю глупого пафоса. Говори, мастер таинств. Побыстрее и попонятнее. Что тебе надо?

— Я хочу, чтобы ты не принял меня до Рассвета, — сказал Альрихт. — Я хочу победить.

Мальчик засмеялся и сел на край жертвенника.

— Кто ты такой, чтобы побеждать? — спросил он без злости. И без насмешки, с хорошей и светлой улыбкой. — И почему ты?

— Я тот, кто не боится говорить с тобой и надеется договориться, ответил Альрихт напряженно.

— Нам не о чем договариваться, — сказал мальчик, взял из чаши ядрышко ореха и с удовольствием сжевал его.

— Это нельзя трогать, — честно предупредил Морена. — Это жертва.

— Это жертва мне, — сказал мальчик. — Я ее принял. Я ее съем.

— Вот это очень спорный вопрос, — сказал Морена. — Даже если ты тот самый бог, которого хотел вызвать наш мастер, все равно точно неизвестно, твои это орехи или Эртайса.

— Я не бог, — со странной интонацией сказал мальчик, — но если ты так хочешь, я возьму орехи с собой и поделюсь с Эртайсом. Не трать время, мастер. Я не склонен выполнять твоей просьбы. Даже если этого действительно окажется достаточно для твоей победы, в чем я сильно сомневаюсь. Но почему я должен хотеть твоей победы? Какая мне разница, кто победит?

— Если ты поможешь мне, тебя ждет плата, — сказал Альрихт. — Если откажешь — я попытаюсь привести в исполнение одну угрозу.

Мальчик посмотрел на него с гораздо большей симпатией.

— Какова плата, я догадываюсь, — сказал он, улыбаясь. — Вряд ли ты придумал что-нибудь новое. Но вот чем ты можешь грозить мне? Это забавно. Я выслушаю тебя с удовольствием.

— Плата старая, — согласился Альрихт. — Но большая. Я заплачу тебе шестьдесят жизней, которым не вышел срок.

Мальчик огляделся.

— Я вижу здесь семьдесят шесть таких, — сказал он. — Но это уже числа, числа; обычный предмет торговли. Говори же скорей угрозу, мне интересно.

— Я создам мир, где тебя не будет, — просто сказал Альрихт.

Мальчик высоко поднял брови.

— Это невозможно, ты знаешь, — сказал он со сдержанным упреком.

— Ты хочешь сказать — немыслимо, — поправил Альрихт.

— И значит — невозможно, — настойчиво сказал мальчик. — Если Свидетель не в силах представить мир без меня, то такого мира никогда не будет. Немыслимо, невозможно… Не вижу никакой разницы, кроме чисто философской.

— Ты прав, — сказал Альрихт. — Но я учил философию старательно. Если разница все-таки существует, то должны быть и практические различия. Их просто надо найти. Или придумать.

Мальчик внимательно посмотрел на него.

— И что ты придумал?

— Я не в состоянии представить мир, где тебя нет и не может быть. Но я могу представить мир, где ты бессилен.

Мальчик замер. Он долго стоял неподвижно, потом придвинулся к Альрихту, взял его за руку и доверчиво заглянул в глаза. Снизу вверх.

— Разве ты сможешь?.. — шепотом спросил он, замолчал и опустил голову. — Да. Вижу. Ты — сможешь.

— Ты Смерть? — чужим голосом спросил Морена. — Почему мальчик?..

— Я — Предел, — отрешенно сказал мальчик, глядя сквозь Морену. — Для вас предел чаще всего кладет смерть, так что можешь меня называть и так.

Он шагнул к Клоссу, разглядывая его лицо.

— Ты любишь Границы, — сказал он, и лицо его засияло удивительным, неярким, но добрым светом. — Ты понимаешь. Границы — это тоже такие маленькие пределы, но их можно переступать. И тогда оказывается, что с той стороны все очень похоже. Даже если все наоборот.

Он резко повернулся к Альрихту.

— Я понимаю, что ты придумал, мастер. Ты хитрый. Ты хочешь превратить все пределы, до которых дотянулся человек — в границы. Чтобы можно было прыгать через них, туда-сюда, как в скакалки… Выйти из смерти обратно в жизнь, пройти тупик насквозь, разрешить неразрешимое… Да, такое человек представить в состоянии. Хотя и не всякий. И даже ты не сможешь представить одновременно предел пределов — и бесконечность…

Он снова сел на жертвенник и бесцеремонно сгреб горсть орехов.

— Все равно плохо, — задумчиво сказал он. — Та часть меня, которую вы называете смертью, очень ослабеет, а это отнимет силу и у старости, и у осени, у зимы, у разрушения — у всего, что пугает людей приближением к Пределу… Я не хочу, чтобы так было. Мир бессмертных, которых можно только убить, потому что они не хотят умирать сами, мир убитых, но воскресающих людей и богов… Это угроза. Ты убедил меня. Хочешь орех?

— Это жертва, — стеснительно сказал Морена.

— Я угощаю мастера. Всех вас. Берите, что хочется. Подойди ко мне, пожалуйста. Ты, с лицом, как у древних. Кто ты?

— Я не хочу говорить тебе свое имя, — вежливо сказал Морена. — Ты знаешь, почему.

— Ты не хочешь, чтобы я властвовал над тобой, — понимающе кивнул мальчик. — Я хочу знать: ты такой храбрый потому, что глупый? Или потому, что не хочешь терпеть владычества страха над собой? Не хочешь, чтобы страх поставил тебе предел, за который не шагнуть?

Морена подумал.

— Очень соблазнительно сказать, что не хочу терпеть, — медленно проговорил он. — Но я ведь знаю, что есть для меня неисполнимое, есть и то, чему я позволяю в какой-то степени властвовать над собой… Наверное, все-таки глупый. Мне страшно бояться, понимаешь? Страх очень ослабляет человека, а слабости я очень боюсь.

— Ты не очень глупый, — решил мальчик. — Спроси у меня то, что хотел.

— Почему ты — ребенок?..

— Почему я ребенок. Только я не ребенок. Я мальчик.

— Почему ты мальчик?

— Мы очень любим быть кем-то, человек с древним лицом. Могучим воином в черном шлеме с глухим забралом. Бесстрастным и беспощадным. Правда, здорово? Или прекрасной и загадочной женщиной с бледным лицом. Или красавицей с чахоточным румянцем, черными губами и горящими глазами, у-у! Сильная и соблазнительная, в лохмотьях, на фоне паутины, а поцелуй ее несет смерть!

Мальчишка непорочно засмеялся, покачивая ногой.

— Белая тень в лунном свете, далекий вой в ночи, серые призраки склепа, проклятие прошлого, верный друг-оборотень, который в урочный час уничтожит тебя! Демон, поющий в урагане, тихая смерть, которая приходит с шорохом травы, ребенок… вот он, ребенок! Белокурые волосики колечками, невинная улыбка, и глаза, — он мелко захихикал и погрозил Морене пальцем, — глаза! Глаза недетские и внимательные, то зажгутся дьявольским лукавством, а то станут пугающе пустыми — так?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});