Закат империй - Александр Лайк

Настоящий сержант, с ужасом глядящий на это из-за спин комиссии, начал подумывать о самоубийстве.

«У нас в сральнике — дыра! О!» — сказал фантомный сержант, значительно подняв палец, и пьянчуги разочарованно отвернулись. Комиссия была восхищена. Репутация сержанта у рядовых подскочила до небес. Кольца с записью этого героического эпизода шли нарасхват, что дало Глисте совершенно неожиданную прибыль.

Перед прибытием из столицы Уртханга с когортой командный пункт спешно почистили, но это было еще в шестнадцатый саир, а сегодня был вечер саира восемнадцатого, и вчера кормили вареной шелонью с мясом и перцем. Поэтому шатер не только мешал обзору, но и попахивал. Это отвлекало Уртханга, когда он оказывался с подветренной стороны. Не то чтобы запах раздражал его обоняние или навевал неприятные ассоциации, нет. Просто при каждом порыве ветра Уртхангу хотелось спуститься с холма, взять первого попавшегося сержанта за шкирку и отправить наводить уставной порядок, на радость остальным.

Командный пункт чистили только сержанты и офицеры. Кто гадит — тот и бдит. А у дневальных и без Уртхангова шатра хлопот хватало.

Тут Уртханг заметил, что вторая когорта возвращается от походной кузницы, и быстро сбежал по склону ей навстречу. Мимоходом он отметил, что у большой палатки первой когорты на солнышке сидит Томори и что-то листает. Или даже не листает, а читает. Но в это время ведущий когорту сержант заметил капитана и скомандовал салют, так что большего Уртхангу разглядеть не удалось.

Томори, конечно, тоже отметил, что Уртханг обратил на него внимание. Настоящему воину положено замечать все, если он собирается выжить. Томори был настоящим воином. Он прикрыл книгу, заложив нужную страницу пальцем, и серьезно задумался.

Он думал о загадке, давно и всерьез его занимавшей: где, в какой точке рассуждения на самом деле происходит качественный скачок знания? Но пользовался он в своих размышлениях совсем другими словами. И даже не словами, а конкретными образами. Возьмем, к примеру, капитана. Уртханг, конечно, не только заметил его у палатки, но и заметил, что он, Томори, заметил самого Уртханга. И Томори заметил, что Уртханг это заметил. Но и Уртханг, небось заметил, что Томори заметил, что Уртханг заметил, что Томори заметил, как Уртханг его заметил! Только уж наверняка не стал произносить про себя эту бесконечную фразу, загибая пальцы на каждом повороте, а просто подумал: Тори мышей не ловит. Так на каком же повороте продолжать рассуждение становится бессмысленным, потому что открывается иная, более полная и точная истина, самая суть происходящего?

Для Томори любые размышления всегда сразу наполнялись глубоким практическим смыслом. На сколько шагов следует просчитывать действия противника? Когда можно быть до конца уверенным, что ты понял врага лучше, чем он сам себя понимает?

Тут практическая логика Томори столкнулась с его философией. Не менее практической. Философия гласила: надо быть не трудолюбивее врага, а умнее. Много ли проку с того, что ты просто просчитал ситуацию на один шаг дальше? Просчитывать нужно так, чтобы обеспечить себе победу. Можно и вовсе не считать, если знаешь другой способ победить сегодня.

Логика воззвала к опыту, и опираясь на его авторитет, заявила так: считай не считай, а для того, чтобы победить, врага все равно надо знать. Или хотя бы понимать.

Философия ехидно спросила у опыта, чем они с логикой занимаются, когда влипают в совершенно неизвестного противника. Изучают, до поры отмахиваясь мечом? Чтоб узнать и понять, а то ведь победить не выйдет?

Логика не менее ехидно заявила, что те, кто бросался сразу побеждать, похоронены неподалеку, в полулиге к востоку по ринфскому большаку. И разве прощупывание в начале боя не есть то же самое познание противника и попытка его понять?

Издерганный опыт, к которому в этот миг обратились обе стороны, для начала честно сообщил, что прощупывание — это, конечно, очень научно и очень правильно, только на него почему-то никогда времени нет. И вообще прощупывание хорошо на поединке за деревянную корону Короля Горы. А те, кто потратил слишком много времени на прощупывание в реальном бою, похоронены там же, у большака, только не слева от дороги, а справа. И в поединке чести — один на один — тоже можно и нужно дожидаться своего часа. Иначе пойдешь налево от большака. А в реальном бою надо пытаться интуитивно предугадать поступок противника. Потому что времени на глубинное проникновение и познание твой противник по невежеству и скудоумию своему обычно не предоставляет.

Как интуитивно улавливать ход врага, опыт знал прекрасно. Но логика с философией вообще не могли объяснить, что это такое — интууиция; и оскорбленно отвернулись.

Тори глубоко вдохнул вечерний воздух, радуясь хитросплетенности бытия, и снова взялся за книгу. Но не успел прочитать ни строчки.

В воздухе появился едва уловимый аромат мелкой каменной пыли. Острый, с характерной ноткой то ли паленого волоса, то ли жженой кости. И безмятежная лепестянка с распахнутыми крыльями вдруг встрепенулась, повела усиками и упорхнула искать травинку поспокойнее.

— Привет, Хаге, — лениво сказал Томори, не оборачиваясь. — Опять кольца клепал?

— Клепал, — сказал Глиста, опустился рядом и зевнул. — За сегодня семь штук склепал. Теперь-то что, теперь ничего. Как я ротонский импрессор купил, так и бед не знаю. Это ж мастерская Яа-литло, не что попало, чарует — обалдеть! Яа-литло — знаешь? Дом ювелирного и магического мастерства при дворе Ее Величества, не сало с хреном… Не, зверь витраж, вытягивает разрешение пятнадцать на любом кристалле.

— То-то ты на кварце все и шлепаешь, — свысока сказал Томори.

— А что — кварц? — обиделся Глиста. — Благородный камень, прочный, с игрой, я его еще и тонирую. А тонированный кварц, да не поверху, как в Соге на базаре, а на всю глубину — это знаешь что?

— Это смотря чем тонировать, — рассудительно сказал Томори. — Ежели сырым железом, да с умом, да с компенсацией — так и аметист. Только что-то ты, я смотрю, аметистов не делаешь.

— Ага, — все еще обиженно сказал Глиста, — тебе бы все издеваться. Аметист — камень из старших, его разозлить себе дороже, а по-доброму его надо делать двенадцать дней, да тонировать вовсе кровью, лучше даже своей, а компенсацию выставлять от виноградного листа, с молитвой — тогда-то он и от безумия охранит, и от пьянства обережет, и запись запечатлит до пяти минут с разрешением семь и три. Где я тебе возьму виноградный лист и двенадцать дней?

— Так я и говорю, — благодушно согласился Томори, — ляпаешь чем под руку подвернется. А чего хотят чаще?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});