Ронин - Игорь Денисенко

Темнело и мы расположились на ночлег. Возводились палатки. Разводились костры. Подошли казенные фуры с оружейным запасом и провиантом. Я бегал, суетился, обустраивал вверенных мне людей и совсем выбился из сил, когда подхорунжий Верещагин сказал мне:

— Ваше благородие, там вас господа офицеры ждут.

— Где? — всполошился я, подумав что пропустил сбор у полковника.

— Да вона у костра, — указал рукой Верещагин.

— Si vous comptez sur la soupe du soir, vouse venez trop tard, — сказал улыбаясь штабс-капитан. (Если вы на счет ужина, вы опоздали)

— Спасибо. Я не голоден.

— Ну вот, — протянул поручик Семенов из соседней роты, — А штабс-капитан уверял нас, что французский язык вам не знаком.

На этот счет я решил скромно промолчать.

— Да не беспокойтесь. Я пошутил, — сказал Бургомистров, скорчив при этом кислую мину.

— Присаживайтесь поручик, располагайтесь, — поприветствовал меня розовощекий Семен Денисов. Господа офицеры потеснились у костра давая мне место. — Воронин плесни Рони-ну пунша.

— Воронин — Ронину, это почти рифма! — поднял палец Семенов.

Воронин хохотнул, показывая ровные белые зубы и протягивая мне чарку с кипящим обжигающим пуншем. Пунш шибал алкоголем в нос и пить его было совершенно невозможно. Задержав дыхание, я глотнул. Приятное тепло струёй прошло по груди и распространилось по всему телу.

— Станем братцы вечно жить, в круг огней под шалашами. Днем рубится молодцами, вечером горилку пить, — сказал я утирая рот от сладкого пунша.

— А! Слышали Давыдова! Знатный гусар! — обрадовался Семенов.

— Les brigands sont partout, — поморщился Фигнер.(опять эти разбойники) Он как прирожденный капитан инфантерии и немец по происхождению, гусаров и прочих кавалергардов на дух не переносил, считая их удальство разгильдяйством, лишенным всякой целесообразности.

— А хоть бы и разбойники! — разгорячился поручик Денисов, самый молодой из присутствующих. Сколько ему было лет я не знаю, но его розовые щеки были покрыты гусиным пушком. А жидкие черные усики подстригать видимо ещё ни разу не приходилось.

— Что плохого в том, чтобы веселится? Ведь человек никогда не знает когда умрет.

Почему бы не прожить эту жизнь весело! Балы и прекрасные женщины! — вопросил он задирая мрачного капитана.

— Почему это не знает? — зловеще усмехнулся Фигнер. Он смотрел на пламя костра, опустив голову и от этого надбровные дуги бросали густую тень на глаза. Глаз не было видно. Черные провалы глазниц и глубокая складка у рта придавали ему вид зловещий и мистический.

— Я знаю.

— как?

— Вы шутите?

Всполошились окружающие. Надо признаться, что сие заявление Фигнера меня тоже заинтересовало. Хотя в глубине души я просто счел его фаталистом.

— Вы намекаете капитан на ближайшее сражение? — словно читая мои мысли, произнес Бургомистров искоса посматривая на своего командира.

— Да нет. За свою жизнь в предстоящей баталии я нисколько не волнуюсь.

— Полноте, Владимир Германович!

— Вы нас интригуете!

— Дело в том, что в девятом году я был в Париже. И там в компании с молодыми нашими повесами. Фамилии называть не буду. Навестил мадмуазель Ленорман.

— Ту самую? — восхитился наш юноша, — Ту, что в молодом Бонапарте признала императора?

— Ту самую, — кивнул усмехаясь капитан.

— И что? Что она вам предсказала?

Молодой поручик просто дрожал от нетерпения, да и остальные признаться оживились чрезмерно.

— А сказала она мне, что умру я в своем доме и на своей постели.

— Ну-у-у! — разочаровано протянул Воронин, — Такая планида почитай каждому предрешена, кто голову не сложит.

— Так и я про то! — рассмеялся Фигнер, — Значит умереть на поле брани мне как раз и не грозит!

— А девица Ленорман не сказа вам, что Наполеон был у неё и во второй раз? — поинтересовался я. Дернул же меня черт встрять в разговор! Все разом обернулись на меня.

— Нет конечно. А вам Ронин что-то известно?

— Да, — кивнул я, — Он был у неё и она его не порадовала. Сказала, что пойдя войной на Россию он все потеряет: и трон, и империю.

— А вот этого быть не может! — фыркнул Денисов, — Если б это было так, не пошел бы он войной.

— Кто знает, кто знает, — задумчиво пошерудил угли в костре Фигнер.

А я подумал о том, что загадочная Ленорман, возможно права, и в его случае. От нашей сводной дивизии останется в живых триста человек. И очень может быть, что Фигнер войдет в число счастливчиков. Пятьдесят раненых офицеров граф Воронцов возьмется лечить и выхаживать в своё имение. Но нет никакой гарантии, что мечущегося в беспамятстве офицера не заберет домой супруга и от полученных ран он не скончается в своем доме, на своей постели.

* * *

Утро выдалось сырое и туманное. Обильная роса покрыла всё вокруг. Ежась от холода я вышел из офицерской палатки. Раннее утро было полно звуков. Пели птицы. Кузнечики заводили свою бесконечную и монотонную песнь. Где-то вдалеке в тумане стреляли. Впрочем, редко и бестолково. Шла перепалка между нашими егерями и французом. Белые прозрачные капли росы лежали на траве. Покрывали бруствер. Я провел пальцем по чугунному стволу шестифунтового единорога и капли, соединившись в струю, стекли на землю. Словно слезы. Слезы по вам мои друзья и враги. А ведь не далее как после завтра в ночь эта земля и вправду будет полита слезами. Сотни людей будут искать среди гор трупов своих раненых. Маргарита Тучкова всю ночь будет бродить с факелом среди тел, но так и не найдет своего суженого. На месте его гибели она возведет часовню а сама уйдет в монастырь. Есть вечная любовь! Есть за что, и за кого умирать. За настоящих людей.

— Что ваше благородие озябли? — спросил дежуривший на посту ефрейтор. — Чайку не желаете?

— Не откажусь. А где?

— Да сейчас Ерохин принесет. Ничего, что я его с поста за чаем отправил?

— Ничего, ничего, — вяло отмахнулся я, прислушиваясь к утренним звукам. Г де-то там в тумане стоял недостроенный Шевардинский редут. Именно за него мне сегодня предстояло опробовать меч, проверить его в деле.

* * *

Не сдюжили кирасиры. Арьергард 2-ой армии был вытеснен французом. 27ая гренадерская дивизия генерал-майора Неверовского удерживала ненужный редут не смея отступить без приказа. Впрочем, и флеши ещё не были достроены. Врага нужно было задержать. Лишь рассвело как закипела работа. На мою сотню приходилось двадцать лопат и топоров. Но работа нашлась практически каждому. Носили землю. Плели плетени из подручных веток и молодого подлеска вырубаемого почти на месте. Ровные как бильярдный кий молодые сосенки навели меня на мысль и я приказал старшему унтер-офицеру Верещагину отправить пяток бойцов в ближайший лес.

— Пусть заготовят сто штук длиной от четырех до семи аршин.

— На пики вашблагородие? — смекнул Верещагин.

— Да. Ты про македонскую фалангу слышал?

Он кивнул.

— А нас считай Верещагин как раз фаланга. Первый ряд вооружим пиками, что покороче. Последний самыми длинными. Только одна просьба, — я замялся, — Сделать это надо тайно. Колья вверх не поднимать, чтоб супостат издалека не увидел, а пронести незаметно к правому краю флеши и там сложить на время. Авось пригодятся. Но только отошли солдаты в лесок, как затрубили общий сбор и мы ринулись Неверовскому на подмогу.

* * *

Все смешалось в доме Ростовых. Прав был классик, ох как прав! Пока стаскивали с Ше-вардинского редута пушки. Не оставлять же их неприятелю? Наши кирасиры рубились с конницей Мюрата. «Гог и Магог», как окрестили Фриана и Морана ударили справа со стороны новой Смоленской дороги. Слева подоспели польские уланы Понятовского. Их граненые красные кивера я ринулся пообтесать.

Не удобно биться с тем кто выше тебя на целую лошадь. Уклонившись от прямого сабельного удара сверху я прижался вплотную к взмыленному лошадиному боку и коротко рубанул снизу чуть подпрыгнув. Рука сжимающая саблю упала на землю а меня окатило фонтаном крови из разрубленного плеча. Улан заорал и рухнул с лошади без чувств. Утер рукавом лицо и глаза, не выпуская меча из рук. Мимоходом заметил, что на зеленом сукне мундира черные пятна. Сколько раз вижу и удивляюсь, отстранено подумал я, над неразрешимой загадкой. Почему кровь красная только на белом? В сочетании с любым другим цветом она черна? Но тут глаз уловил сапог неприятеля в стремени и мне стало не до раздумий. Не убью, так покалечу. Чувство опасности заставило покачнуться.

Грянул выстрел. Тяжелая свинцовая пуля плюхнулась под ноги. Белое облако порохового дыма взвилось закрывая лицо всадника. На меня смотрело дуло пистолета.

Рожок заиграл сбор справа. Оглянувшись, я гаркнул, собирая свой отряд. Пехотные корпусы «Гога и Магога» всё давили и давили. Мы встретили их в штыки. Дальнейшее походило на сон или тренировку из моего сна. Слева — удар, справа — удар. Два коротких удара. Выпад. Да что ж ты в меня своим палашом тычешь? Пехотный офицер в синем мундире. Горбоносый, что тот кавказец с бледным лицом и царапиной на щеке сделал длинный выпад пытаясь меня достать. Это он зря сделал. Открылся. Шаг чуть наискось в сторону и удар. Голова отлетела, что кочан капусты.