Ронин - Игорь Денисенко

Угораздило же меня подастся в пехоту. Теперь топать и топать. Но другого выхода не было. Навыки верховой езды, слишком мало для кавалерии. Биться на коне это не прогулки неспешной рысью по городскому парку. В битве конь должен быть твоим. Испытанным. Чтоб слушался не только каждого твоего движения и приказа, а лишь намека на движение и приказ. Слиться с конем в одно целое, стать эдаким кентавром. На это у меня времени не было. И я совершенно не представлял фехтование верхом. Ерзать на седле, подставлять под удар ласковую животину, прикрываться от выстрела лошадиной грудью. Не по мне это было. Слишком я любил животных. Пожалуй больше чем людей. Животные не способны на предательство, на измену и ложь. И если ты их любишь, то они отвечают тебе тем же. Взгрустнулось. Я вспомнил свою кобылу. Серая в яблоках, породы Орловский рысак, с чудным именем «Хризантема». Большие доверчивые глаза и мокрая морда тыкающаяся в ладонь в поисках морковки. Мы не спеша прогуливались с ней по манежу. Через неделю, когда я пообвыкся, и считал себя уже чуть ли не джигитом, я решил пришпорить «Хризантему». Она удивленно выпучила глаза и понесла. После той бешеной скачки я отбил себе всё что возможно. Думал, что и детей у меня теперь не будет. Но бог миловал.

Если бы, если. В этом если скрывается много несбывшихся надежд и мечтаний. Прокручивая в голове всю хронику Бородинского сражения и читая записки генерала Ермолова, я обнаружил некие нестыковки с описанием других авторов. Так в принципе и должно было быть. каждый видел битву со своей колокольни и в том, что в мелочах были разночтения ничего странного не было. Было странно другое. Все участники сражения от рядового до фельдмаршала были награждены и отмечены. Народное ополчение свои кресты ополченцев, и те считали наградой. Без наград остались генерал Платов и Уваров, которые должны были навести панику на французские тылы. И что-то там они делали, но результатами их деятельности Кутузов остался не доволен. Темное дело. как писал генерал Ермолов: «Атамана Платова совершенно одинаковы были соображения и более распорядительности. Войска наши не приобрели успеха, мало нанесли вреда и подверглись урону. Генералу Уварову приказано возвратиться. Атаман Платов за ним последовал». Эту историю я решил прояснить.

Я конечно понимал, что казаки Платова и кавалерийский корпус Уварова были размещены в противовес дивизии Орнано. И согласно карте сражения пока Уваров рубился с Орнано, Платов зашел в тыл вице-короля Италии Евгения Богарне. А мог бы зайти на огонек к Наполеону. Бонапарт как раз скучал без кавалерийских частей Мюрата, занятых на батареях Раевского. Скучал конечно не один, а под прикрытием старой гвардии. Но это была всего лишь пехота. Хорошая, проверенная не раз в деле пехота, но пехота. А что такое сабельный удар и дикая дивизия казаков я представление имел. казачью лавину пулемет максим не всегда останавливал, а кремниевые ружья и подавно.

Не даром в 41ом фашистам был дан приказ в плен казаков не брать. Они их боялись и люто ненавидели. На перезарядку штуцера образца 1805года требовалось минимум три минуты, гладкоствольные ружья заряжались быстрее, но били они самое большее на триста шагов. Но что-то там не получилось. Потери и малый урон. Странно это. Корпус в двадцать тысяч сабель мог разнести гвардию в пух и прах и захватить Наполеона. И если такой был на самом деле план Кутузова, то я понимаю его разочарование. Программа максимум выполнена не была. казаки не сыграли. Мы понесли огромные потери, но армия не была разбита. Мы сдали Москву, но войну выиграли.

О роли личности в истории я знал согласно школьному параграфу из учебника. Но впервые решил этот параграф проверить на вшивость. О том, что один солдат роли не играет и на исход войны никак повлиять не может, я уже убедился, ни на день не приблизив победы в 45ом. Но повернуть известные события иначе исправив досадные ошибки и недоразумения можно было попробовать. Ещё как попробовать! Ведь если честно мне не давало покоя именно описания генерала Ермолова войны 1812года. Прочитав их в 1894году и дойдя до последней страницы меня поразил один факт. И этот факт я старательно переваривал, пытаясь добраться до истины…

* * *

А за нашими спинами шла стрельба, слышалась далекая канонада. Арьергард давал возможность отступить и занять позиции. Руки чесались, так велико было желание развернуться и встретиться с врагом лицом к лицу. И я совершенно не осуждал генерала Платова, отправившего Кутузову письмо с прошением дать сражение. Вместо письма там был чистый лист бумаги. А Платов схлестнулся с французом, и понес потери поскольку численный перевес был не на его стороне. За этот проступок Платова на время отстранили от командования и в защиту отступающим арьергардом был поставлен кавалерийский корпус генерал-адъютанта Сиверса. Полки егерей рассыпанные по лесу в зеленых как лес мундирах сдерживали неприятеля, вцепившегося в хвост армии как бульдог в быка.

Земля дрогнула под мерным рокотом конских копыт. Кирасиры, рыцари 12года совершали маневр. Их каски с высокими щетинистыми хохолками и медными налобниками были видны издалека. Сами кирасы против ожидания не блистали как в кино, а были выкрашены в черный цвет. Сейчас же я наблюдал их серыми, пыльными, покрытыми вмятинами и царапинами. Хорошая кираса толщиной 3,5 мм выдерживала оружейную пулю. Угрюмые сосредоточенные лица кирасиров пронеслись и пропали. А в воздухе прибавилось пыли и ощутимого запаха конского пота.

Проводив кирасиров взглядом, я размышлял. Серебряные эполеты мог носить кто угодно от унтер-офицеров, до обер-офицеров. А если они были большие то и генерал в старой форме, ещё не сменивший их на золотые. Я приглядывался к окружающим и проезжающим мимо вестовым до боли в глазах, стараясь запомнить все детали мундира и нашивки. Определить к какому полку и роду войск он относится. Нашивки Преображенского полка, как я знал, две золотые ветки, дуба и лавра, переплетающимися в восьмерку или знак бесконечность. На моем кивере например, кокарда называемая гренадка была в виде пушечного ядра с тремя огоньками пламени. Но всё это так, мелочи.

А много существовало других мелочей, жизненных и простых, которые я не знал. Отмалчиваться чтобы не попасть впросак, не всегда выходило и офицеров я сторонился. А вот к старшему унтер-офицеру Верещагину, своему подчиненному и заместителю я проникся. Лет Верещагину было под сорок, и опыта в воинской службе ему было не занимать. Он только периодически подходил ко мне и интересовался, не прикажет ли господин поручик перестроить колонну, отдать распоряжение на привал и обед и т. д. и т. п. Я конечно утрирую, поскольку приказы о перестроении и привалах были общевойсковые и мной лишь дублировались поступая ко мне от штабс-капитана Бургомистров. Штабс-капитан Бургомистров был человеком весьма неоднозначным. То он был прост и общителен, то до отвращения высокомерен. Потому у меня сложилось стойкое мнение о его хамелеонской сущности. Именно такие люди как правило и выслуживаются, поскольку зад высокому начальству лижут без перерыва на обед и ужин. как там было сказано в одном из указов Петра I? «Подчиненный вид должен иметь лихой и придурковатый. Дабы своим разумением высокое начальство не смущать». Этому положению я совсем не соответствовал и не стремился. А потому как следствие в начальственных любимчиках никогда не числился.

* * *

Свернув от деревни Утицы на левую сторону мы вышли на Багратионовы флеши. Горы вывернутой земли выстроенные холмами были похожи на носы неведомых кораблей ощетинившихся 12-фунтовыми пушками. Человеческий муравейник кипел. Кто-то копал, кто носил землю в плетеных корзинах. Вырубались деревья и кусты мешавшие обзору.

Столько народа разнообразного и разношерстного в совершенно немыслимой одежде, но с обязательными медными крестами ополченцев на колпаках и картузах. Ополченцы Маркова. После постройки редутов и флешей, практически безоружные ополченцы с вилами, пиками, дедовскими саблями и просто вытянутыми в кузне косами будут прикрывать старую Смоленскую дорогу. Большинство из них сгинет в этом сражении и пропадет навсегда. Это они будут вытаскивать с поля сражения раненых. Они на своих подводах и телегах будут их вывозить, перебинтовывать и успокаивать. Их никто и никогда не считал. Их численность будет взята приблизительно, а значит с потолка. Их жизни тоже считать не будут и к числу потерь не отнесут. А ведь они пришли сюда не по приказу, а лишь по зову сердца и долга перед отчизной. Это они будут таскать ядра взамен выбывших из строя канониров, и заряжать ружья. кажется, скажи им сейчас, что для спасения отчизны нужно возвести пирамиды как в Египте, и ведь возведут.

Темнело и мы расположились на ночлег. Возводились палатки. Разводились костры. Подошли казенные фуры с оружейным запасом и провиантом. Я бегал, суетился, обустраивал вверенных мне людей и совсем выбился из сил, когда подхорунжий Верещагин сказал мне: