Очерки по истории Вселенской Православной Церкви - Дворкин А.Л.

Раздор зашел так далеко, что II Собор в 381 г. счел нужным послать туда Григория Нисского. Император Феодосий Великий даже предоставил ему для этого казенный проезд. Григорий Нисский вынес самые отрицательные впечатления о дурных нравах толп паломников, о прямой опасности их для девственниц и заключил свой отчет словами, что "перемена мест не приближает к нам Бога". "Что вам Иерусалим – город, отвергнувший и распявший своего Спасителя? Ведь каждый из нас – Новый Иерусалим"!

VII. Христианство и Рим

Литература: Chadwick; Previte-Orton; Jones; Meyendorff, Imperial Unity; Мейендорф, Введение; Runciman, Byzantine Civilization; Runciman, Byzantine Theocracy; Runciman, The Medieval Manichee.

1. Как мы помним, римские епископы наотрез отказались принять 3-й канон II Вселенского Собора и ряд других его решений. Каким же образом римские епископы развили в себе такое осознание собственной значимости? Вернемся к правлению западного императора Валентиниана I. После смерти папы Либерия (366) в Риме оказалось два враждующих папы, Урсиний и Дамас (Дамасий). Каждого из них поддерживала фракция римского населения. Борьба между ними приобрела весьма ожесточенный характер. В одной из потасовок между двумя партиями, происходившей в храме, погибли 137 человек.

В конце концов при помощи городского префекта победил Дамас, но престиж римской кафедры сильно ослабел. Следующий префект обвинил Дамаса в человекоубийстве, и тому удалось закрыть уголовное дело лишь при помощи дорогих подарков. Его нравственный авторитет от этого не укрепился.

В качестве компенсации Дамас всячески подчеркивал возвышенное духовное достоинство наследников св. Петра. Он строил и украшал многие церкви. Но самый известный памятник, оставшийся после него, – это новый латинский перевод Библии, Вульгата, заказанный им знаменитому далматскому лингвисту, экзегету и переводчику блж. Иерониму.

Возможно, именно из-за слабости позиций у себя дома Дамас писал такие заносчивые, с отказом от компромисса письма св. Василию Великому, пытавшемуся восстановить церковный мир.

Дамас вел роскошную жизнь. Его приемы, по мнению многих современников, роскошью превосходили императорские. Многие современники папы, как христиане, так и язычники, критиковали его за мирское честолюбие, снобизм и жажду пробиться в высшее общество. Именно к папе Дамасу были обращены слова богатого римского аристократа Претекстата, который был жрецом многих языческих культов: "Назначьте меня римским епископом, и я завтра сделаюсь христианином". Многие критики Дамаса называли его "щекотатель дамских ушек", имея в виду обихаживание им богатых матрон.

Конечно, на Дамаса можно посмотреть и с другой стороны. Он сделал все возможное, чтобы старинные римские аристократические фамилии могли стать христианами, не чувствуя, что они совершают что-то постыдное и антиримское. Обычно первыми обращались дамы, а их мужья еще долго оставались язычниками. Привязанность этих людей к языческому прошлому диктовалась прежде всего эстетскими и антикварными мотивами. Модным был просвещенный скепсис, для которого религиозный жар Юлиана был столь же неприличным, как и неколебимая убежденность христианского проповедника. Для римских аристократов классовые и имущественные связи были намного более сильным фактором, чем разделения, вносимые религиозными различиями. Современники описывали одного аристократа-язычника, с умилением слушавшего, как его маленькая внучка поет христианские песнопения. Религия этих людей была прежде всего консервативна – a la recherche du temps perdu [10]: они идеализировали имперское прошлое, сочетая его с неким индивидуалистическим мистицизмом, который базировался главным образом на спекулятивных неоплатонических толкованиях труда Цицерона "Сон Сципиона" и шестой книги "Энеиды" Вергилия, где описывается нисхождение в подземный мир.

Христиане, напротив, начали толковать те же самые тексты со своей точки зрения. Например, они нашли мессианское пророчество в четвертой Эклоге Вергилия. Около 360 г. знатная римская дама по имени Проба, чей муж в 351 г. был префектом Рима, даже написала вергилиевским размером стихотворную священную историю Ветхого Завета. Впрочем, многие христианские богословы пришли в ужас, ознакомившись с содержанием ее труда.

2. Итак, мы говорим о новом этапе борьбы христианства и язычества – его главного противника, ибо первое, на что натолкнулась Церковь, были не отдельные недостатки государства и общества, а язычество, которым они были пропитаны. Не поняв значения для христианства борьбы с язычеством, невозможно правильно оценить и достижения той эпохи.

Главное в язычестве – это подчинение человека иррациональным силам, которые он ощущает в природе, и понимание мира и жизни в нем как "судьбы", зависящей от этих сил. Человек может так или иначе "умилостивить" эти силы, откупиться от них, скажем, жертвой или культом; до некоторой степени он, при посредстве магии, может научиться управлять ими, – но он не может осмыслить их (судьба, или карма, всегда слепа) и, тем паче, освободиться от них. Все его отношение к миру определено страхом и чувством зависимости от таинственной власти: он "заклинает", "заговаривает" ее, но от этого она не становится ни осмысленной, ни благой.

В связи с этим христианство видело в язычестве страшную ложь о мире, поработившую человека, и, следовательно, страшную ложь о Боге, и все усилия употребило на борьбу с ней. То была борьба за человеческую душу, за освобождение ее от яда, отравившего самые источники сознания и жизни.

И только в свете этой борьбы то, что кажется нам теперь "обмирщением Церкви", обретает свой смысл. Вслед за обращением императора в Церковь стали вливаться массы. Больше того, благодаря обращению императора Церковь была поставлена на главное место в жизни Империи, на то место, которое до Константина занимала официальная религия, обязанная культом и жертвоприношением ограждать благополучие государства и общества, всю жизнь ставить под защиту богов и утверждать соответствие ее божественным законам.

Могла ли Церковь отказаться от этой роли? Она ведь верила в целостную принадлежность человека, всей его жизни Царству Христа. С пришествием Христа Царство Божие стало зерном новой жизни уже теперь, в этом мире. И вот наступил момент, когда сам мир признал и принял Господа. Могла ли Церковь отвергнуть "союз с миром"? Конечно, нет, если она сама, устами св. Афанасия, утверждала, что "во Кресте не вред, а врачевство твари".

Уничтожить язычество значило утолить ту вечную нужду, которая питала его: нужду в божественной помощи, в божественной "санкции" человеческой жизни, всего великого и малого в ней, открыть истинный смысл жизни, всю ее просветить новым светом.

Светские историки упрекают христианство в восприятии многих языческих элементов: храмовое благочестие, развитие и усложнение культа, почитание святых и их мощей, нарастающий интерес ко всему "материальному" в религии, к святым местам, предметам, реликвиям и т.д. – все это возводится к языческому влиянию в Церкви.

Но христианский историк и не должен стыдливо отрицать это: христианство, в отличие от всемозможных сект, не придумывает никаких новых форм – оно всё, существующее в этом мире, наполняет новым и истинным содержанием. Как говорил Тертуллиан, "душа по природе христианка", поэтому языческое использование старых форм было их извращением. Принимая любую форму, Церковь возвращала Богу то, что Ему принадлежит, всегда и во всем восстанавливая "падший образ".

Это прежде всего проявляется в строительстве храмов. Вначале у христиан храмов не было. Богослужение совершалось по домам, в специально отведенной для этого комнате.

Старые храмы были обиталищем Бога, прежде всего отделяющим людей от Него. Христос провозгласил, что Бог избрал человека, что Он "не живет в рукотворенных храмах". "Разве вы не знаете, что тела ваши – храм живущего в них Духа?"

Новый храм – это сама Церковь. И поэтому новая форма храма – базилика – "профанное" здание, предназначенное для многолюдного собрания – суда, торговли, политики. Значит, христиане отвергают в качестве прототипа не только Иерусалимский, но и языческий храм.

В центре языческого храма находился идол бога. В центре христианского храма – стол для совершении Евхаристии – того, что превращает собрание в Церковь.

Строительство Константинополя положило начало тому плану христианского города, который определит все градостроительство христианского средневековья. Именно тогда родился город, мистическим центром или сердцем которого является храм.

Это наполнение Благой Вестью всего мира, всех его форм изнутри о. Александр Шмеман называет "освящением времени". Можно говорить о давлении государства, о раболепстве некоторых епископов. Но в конце концов Церковью прославляются как "правило веры" свв. Афанасий и Василий, а не Евсевий Никомидийский, и государство принимает их истину и подчиняется ей. Можно говорить о примирении с миром, о принятии его культуры, форм жизни, языка, мысли. Свв. Василий Великий и Григорий Богослов будут всю жизнь с благодарностью вспоминать годы, проведенные ими в языческом Афинском университете. Св. Василий даже напишет маленький трактат о пользе для юношей изучать светскую (т.е. языческую) литературу. Св. Григорий пишет свои богословские поэмы безупречными классическими стихами. Но примирение это совершается под знаком Креста. Мир стал конечным, он осознается как путь, борьба, нарастание.