Орудия войны - Яна Каляева

приносить еще долго, но уже не нам.

Саше вернули документы и вещи. Реньо галантно подал ей пальто. Препятствий на пути к выходу им никто не чинил. Роскошный “Паккард” с поднятым верхом был небрежно припаркован прямо напротив главного входа в здание ОГП. Шофер выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу.

— Будь любезен немного обождать, Жан, — сказал Реньо. — Сперва пусть мадемуазель решит, куда хотела бы отправиться. Я рад нашему знакомству, Александра, — он пропустил отчество оттого, что плохо понимал русский этикет или вкладывал в это какой-то другой смысл? — Хоть и предпочел бы, чтоб оно произошло при иных обстоятельствах.

— Я благодарна вам за то, что вы выручили меня в тяжелую минуту, — сдержанно сказала Саша, пытаясь понять, чего ожидать от этого человека.

— О, право же, не стоит благодарности. Заботиться о своих людях — рутинная работа комиссара.

Это могло быть намеком на то, что он знает, кто она, а могло и не быть. Так называлась его должность, что тоже странно само по себе. Отчего руководитель частного концерна имеет статус комиссара, то есть представителя правительства? Впрочем, сама Саша и вовсе была комиссаром без правительства.

— Я готов отвезти вас в вашу квартиру на Литейном, мадемуазель. Одно ваше слово — и вы дома. Но, возможно, вы бы предпочли продолжить нашу беседу прямо сейчас, у меня? Понимаю, это дурной тон, предлагать такое даме, — Реньо смотрел Саше прямо в глаза. Она угадала в нем месмериста более сильного, чем она сама, и отвела взгляд. — Но разве вы не устали от этих игр, Александра? Вы серьезно рискуете ради вещей, которые, право же, того не стоят. Не лучше ли нам с вами поговорить… чисто? по-чистому?

— Поговорить начистоту, — подсказала Саша. Это прозвучало почти как согласие.

Взвизгнули тормоза. У здания ОГП затормозил автомобиль — таксомотор. Не дожидаясь полной остановки машины, Вершинин выскочил, бросился к Саше и заключил ее в объятья. Жест братский, хотя сам Вершинин, похоже, скорее был склонен придушить ее, а не обнимать.

— Дорогая сестра, как я рад, что с тобой все благополучно! Такой ужасный день! — сказал Вершинин с несообразным словам напором, словно пытался что-то сообщить ей через интонацию. Его пальцы сжали ее плечо так, что наверняка останутся синяки. — Мсье Реньо, я весьма вам благодарен за то, что вы уладили это досадное недоразумение. Теперь я забираю сестру домой. Садись в таксомотор, Александра.

— Ваши братские чувства чрезвычайно трогательны, господин Сирин, — медленно ответил Реньо. — Однако, право же, вам не стоило беспокоиться и приезжать сюда лично. В моем обществе вашей сестре ничего не угрожает.

— Тем не менее, — сказал Вершинин твердо, — она едет домой. Со мной. Сейчас.

Саша переводила взгляд с одного мужчины на другого. Оба они чуть подались вперед, согнули руки в локтях. Пальцы Вершинина наполовину сложились в кулаки. Ни дать ни взять хищники, готовые схлестнуться из-за добычи.

— Где наши манеры, — неожиданно улыбнулся Реньо. — Мы говорим о мадемуазель так, будто она сама не способна решить, куда желает отправиться и с кем. Прошу вас, Александра, сделайте свой выбор.

Саша колебалась пару секунд. Похоже, этот Реньо по-своему был не менее опасен для нее, чем ОГП. Причем если своих врагов из ОГП она понимала, знала их цели, методы и как может им противостоять, то француз был темной лошадкой. Тем важнее было услышать то, что он намерен ей сообщить. Но все же ее партнером в этом предприятии был Вершинин, и он ясно давал понять, что не хочет отпускать ее куда-то с Реньо.

— Я вам чрезвычайно благодарна, мсье комиссар, — мило улыбнулась Саша. — Но день выдался тяжелый. Я предпочла бы отправиться домой.

— О, в таком случае не смею настаивать, мадемуазель, — Реньо был сама любезность. — Искренне надеюсь, что вам не доведется пожалеть о принятом решении. Полагаю, наша следующая встреча может произойти при иных обстоятельствах. Как говорят у вас в народе: вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь…

— Чего он хотел, этот француз? — накинулась Саша на Вершинина, едва дверь квартиры на Литейном закрылась за ними.

— Меньше знаешь — лучше спишь, — хмуро ответил Вершинин. — Тебя не это сейчас должно волновать, а то, во сколько тебе обойдется сегодняшнее происшествие. Ты чуть не запорола все дело. Размер штрафа обсудим завтра. Надеюсь, твои большевики наворовали достаточно, чтоб расплатиться за твою или чью-то там глупость.

— Чуть не запорола? — переспросила Саша. — У нас все-таки до сих пор есть дело?

— Будет золото — будут и поставки, — подтвердил Вершинин. — Но в другой раз вытаскивать тебя никто не станет, учти это. Иди уже к себе, глаза б мои на тебя не смотрели…

Глава 24

Министр охраны государственного порядка Андрей Щербатов

Ноябрь 1919 года

— Письма, в которых разные группы населения выражают благодарность и преданность Новому порядку, хороши, — говорил Щербатов министру печати. — Однако не слишком ли их стало много в последнее время? Есть в них что-то вымученное, и они несут на себе печать переходного периода. Как вы полагаете, возможно, пора осваивать новые формы агитационной работы?

— Будьте любезны, поясните свою мысль, — попросил министр печати.

Управление Охраны государственного порядка было теперь выведено из состава МВД и стало самостоятельным министерством. Все, разумеется, понимали, что в эти тревожные времена нет ничего важнее порядка. Даже среди бала Щербатов обсуждал с коллегами по кабинету министров насущные проблемы, они ценили его мнение по самым разным вопросам.

— Пришло время создавать образ стабильной и счастливой жизни при Новом порядке, — убежденно сказал Щербатов. — Нужны репортажи о процветающих крестьянских хозяйствах, образцовых заводах и фабриках, героических воинских подразделениях. Об артистах и об атлетах газеты пишут, однако не следует забывать и государственных служащих, предпринимателей, да даже учителей, врачей и домашних хозяек. Обязательно с иллюстрациями, лучше всего в цвете. Всякий приносит пользу обществу, занимая отведенное ему место — вот о чем должны ежедневно рассказывать газеты и журналы. Кстати, почему они до сих пор не сообщили, что область Войска Донского объявила об автономии?

— Но это же… как же… — растерялся министр. — Разве об этом можно вообще писать?

Новость действительно была из рук вон скверная. В семнадцатом году казаки