Великие любовницы - Эльвира Ватала

Ужаснувшись грязи Парижа, Анна Ярославна тут же начинает наводить порядок, настроила бань русских, о которых до тех пор французы и слыхом не слыхивали, и заставила всех французов мыться на русский манер, а то умора прямо. Нальют в тазик немного водички и чуть опрыскают себе личики, картина из Зощенко взятая, вот только картонных бирочек на тазиках не было, а так — повальное сходство. Словом, наша русская княжна французов чистоте научила.

О различных благовониях в жизни королей мы еще поговорим, дорогой читатель, а сейчас давайте вернемся к одинокому супружескому алькову Шарлотты, жены Людовика XI, с которой у него после рождения ею совершенной калеки, горбатой и хромоногой Жанны, вот уже пятнадцать лет нет никаких супружеских сношений. Но вспомнили, наконец, вспомнили и о ней, бедной. Востребовали. Король сам постеснялся, брадобрея Оливье послал, и тот дипломатично, но долго и невразумительно что-то объяснял ей, что французскому королевству срочно наследник потребовался и король приглашает королеву в свою супружескую постель на… одну неделю. За это время она, отвыкшая, правда, рожать, должна поднапрячься и забеременеть ни больше ни меньше только ребенком мужского пола. Уф! Оливье пот с лица вытер, миссию трудную выполнив. Теперь дело за Шарлоттой и Людовиком XI. И вот сцена двух ненавидящих супругов, которым придется в совместную постель ложиться. Ярче и красочнее ее, конечно, никто не опишет, как это сделал А. Нейман. Мы сейчас дадим ему слово, а пока представьте, дорогой читатель, как обрюзгшую, растолстевшую, покачивающую жирными телесами, начисто отвыкшую от мужчин Шарлотту Савойскую, как корову на убой, ведут в спальню, где после непродолжительного разговора с королем совершится интимный акт. «В интересах государства мы могли бы возобновить супружеские отношения, хотя бы на короткое время». Он унаследовал от отца все отталкивающее безобразие, всю рыхлость характера и бессильный, бесплодно-недовольный нрав старика. Высок, сутул, узкогруд. Нос, толстые губы, маленькие, усталые, сощуренные, почти всегда воспаленные глазки. Щеки висели, уши торчали. Король поднял глаза. Лицо ее было влажно и блестело. По нему пошли от волнения красные пятна. Под глазами, еще более обыкновенного вылезшими из орбит, набухли мешки. Она была сейчас так безобразна, что Людовик резко отвернулся и инстинктивно забаррикадировался стулом. Шарлотта униженно опустила голову[102].

Через несколько минут сорокадвухлетней королеве предстоит совершить половой акт совокупления с пятидесятидвухлетним королем.

Гнусен и отвратителен этот момент в жизни монархов. Но Шарлотта привыкла к покорности и понимает, что такое высшее благо государства. Нет надобности представлять в деталях, как совершался любовный акт в этом королевском алькове. Закрыв глаза и с отвращением? Конечно, да. А еще с горячей молитвой богу. А бог, как известно, всемилостив и оценил подвижничество своей овечки Шарлотты. Она рожает очень здорового, сильного наследника, и им будет будущий французский король Карл VIII. Изгнанная королева получила огромное признание своего народа. Там только и болтовни было, как об этом знаменательном событии: «Какого замечательного наследника она принесла Франции! Девять с половиной фунтов, не меньше, говорят!»[103]

Зигмунт Август

Ну, этот альков «отвращения» немного нетипичен. Здесь явное отвращение и ненависть в алькове найдете у главного героя только по отношению к двум женам: первой и третьей. Ко второй — страсть неземная и такая же любовь.

Альков Зигмунта Августа, значит, польского короля, попеременно то холодный, как жаба, которую в жаркую погоду в молоко крестьянки бросают, то горяч, как угли в камине, все в зависимости от объекта его обитания. Если, скажем, обитает в нем, алькове королевском, первая жена Зигмунта Августа — Елизавета Габсбургская или третья его жена — сестра первой, Катерина, то там — бр, бр — холодно. А если вторая, знаменитая Барбара Радзивилл, из любовницы-вдовушки перепрыгнувшая в постель уже королевой, — то там вестимо, жарко. «Ларчик открывается очень просто»: первую и третью жен Зигмунт Август не любил ни капельки, первой даже брезговал, с третьей неизменно ругался, а ко второй кипел страстью любовной. А что, собственно, греет королевский альков? Конечно же, любовное чувство! Ну с первым браком, чтобы его донельзя неудачным сделать, здорово матушка Зигмунта Августа королева Бона, когда-то из знойной Италии в Польшу прибывшая, постаралась. Она так сына безумно любила, что жены его терпеть не могла и делала абсолютно все, чтобы этот брак отравить. Бывают же такие вот эгоистичные свекрови, которые взяли себе за цель отравлять браки своих обожаемых сыновей. Вспомним нашу несчастливую Сисси, о которой сейчас телевизионные английские мультипликации здорово распространяются в своих программах для детей. Там Софья Баварская, мать австрийского Франца-Иосифа, не такой ведьмой выглядит, какой она была на самом деле. А на самом деле ее любовь к сыну была так велика и эгоистична, что она все время мужа от жены отрывала, в спальню к ним заглядывала, стараясь регулировать процесс их любовных ночей, якобы для поправления подушек. Каждого рождаемого Сисси ребенка тут же забирала к себе, и матери приносили его «посмотреть» только один раз в день, в строгие полчаса. Ну как тут от такой ведьмы не убежать? То — то и скакала Сисси и по лесам, и по европейским странам всегда в одиночестве и всегда несчастливая.

Уж на что положительная мать была у Людовика IX Святого Бланка, но и она так своего сына к жене ревновала, что вечно самолично его из спальни жены выгоняла: «Нечего, дескать любовью наслаждаться, когда королевством управлять надо». И так его «затюкала, что этот „Затюканный апостол“» начал со стыда сгорать, когда надо было к жене в спальню идти, и на матушку со страхом поглядывал: «не сердится?». Думаем, все его одиннадцать прижитых с женой детишек родились без доли телесного наслаждения. Просто, как святая обязанность короля, ну вроде молитвы. Самое страшное, дорогой читатель, что мужья почему-то всегда принимают сторону своих матерей и совершенно не охраняют своих возлюбленных жен от их деспотизма.

Так было и с женой Зигмунта Августа. Он беспрекословно принял сторону матери, жене одно презрение высказывает, оба поминутно на нее фыркают, а он даже есть с ней за одним столом не желает. Обедает вместе с матерью за одним столом, жена в одиночестве жует. А когда однажды у нее за столом не хватило десерта, померанского сыра, и она послала своего повара к повару королевы Боны за кусочком сыра, то Бона не как ворона просто каркнула, но дикий скандал подняла, и этот скандал стал мировым и вошел в историю как «сыровые» скандалы в польском королевском доме. Ну, правда, не Бона явилась пионеркой в сыровом скандале. Такой же, а даже еще хуже, скандал устроил Петр I своему повару, когда тот у него несколько сантиметров сыра слямзил. Петр I, покушав сыра, который очень любил и не желал меню в своем десерте менять, покушал сыра, вынул из кармана линеечку, измерил, в тетрадочку записал (того и гляди запамятствует за важными государственными делами) и на другой день требует эту, едва начатую, головку сыра. Смотрит и глазам своим не верит: сыр тот же, конечно, но на пару сантиметров укороченный. Петр I взял свою известную дубинку и так отлупил повара, что тот чуть на тот свет не отправился. Не кради, негодяй! Короли этого не любят! Уж на что Людовик XIV — галантный король, вежливый до невозможности, который никогда слугам своим грубого слова не сказал и за волосы, подобно нашей Анне Иоанновне, их не таскивал, но и он разозлился, когда увидел, как слуга напихивал карманы из вазы конфетами, предназначенными дамам. Людовик схватил палку и здорово отдубасил вороватого слугу, но потом его сомнение взяло, не грешно ли он поступил, впадая в такую эмоцию из-за каких-то там никчемных сладостей? Он к исповеднику побежал и живо перед богом раскаялся в своем опрометчивом поступке. Словом, возвращаясь к нашему рассказу, с перспективы истории негодование королевы Боны по поводу «кусочка сыра» можно, конечно, оправдать. Это Елизавета стерпела! Но как стерпеть, когда свекровь окончательно ее с мужем разлучила? И вообще весь ее презрительный вид непременно говорил невестке: «не для пса колбаса», что произошла политическая, а даже историческая, а даже низменная ошибка и не такого «гадкого утенка» в качестве жены должен был иметь ее сын. Их ведь обручили, дорогой читатель, по коварным обычаям того времени, когда Елизавете было три года, а Зигмунту Августу десять лет. Свое «взросление» они не видели, но к рождеству каждого года родители заставляли их обмениваться вежливыми письмами. И вот дядя (а король Зигмунт Август приходился ей дядей) встречается в 1538 году со своей племянницей в костеле перед алтарем в качестве жениха и невесты, через минуту уже новобрачными. Он красавец-раскрасавец, она пигалица девчушка менее 13 лет — бледная хрупкая да еще вдобавок больная эпилепсией. Да, подмоченный брачный товар всучили Габсбурги королевству польскому. Возмущению королевы Боны конца нет. И как же после этого не возненавидеть невестку ненавистью лютой и не отравлять ее жизнь поминутно? Да не в переносном, а в прямом смысле, дорогой читатель. Поговаривали, что королева Бона из своей Италии не только полезные овощи в Польше тогда неизвестные привезла, но и неизвестную, таинственную отраву, которой смазывались предметы, и жертва при прикосновении к ним своих рук отравлялась медленно, правда, но результативно. А она, как нам кажется, думала, что эпилептичка не может дать здорового потомства польской короне, и тщательно королевский альков охраняла от даже мимолетного туда вхождения ее сына. История, конечно, знает примеры, когда принцессы выходили замуж за эпилептиков-королей и на всю жизнь становились не их женами, а их вечными сестрами милосердия. Достаточно вспомнить эпилептика Фердинанда Австрийского, при котором жена — это бесплатная сиделка. Эпилепсией страдал и Юлий Цезарь, но, однако, это не помешало Клеопатре любить его, родить от него сына и без всякого отвращения отирать его пену во время припадков.