Священный Цветок. Суд фараонов - Генри Хаггард

– Ах, Самми, Самми! – сказал я. – Вот до чего доводит трусость! Если бы не острый слух Ханса, тебе, наверное, пришлось бы погибнуть в этой яме.

– Это верно, мистер Квотермейн. Я признаю себя виновным. Но на горе меня могли застрелить, а это еще хуже, чем быть освобожденным. Кроме того, вы поручили мне свое имущество, и я решил сохранить его, жертвуя своими собственными удобствами. В конце концов мой ангел-хранитель привел вас сюда. Все хорошо, что хорошо кончается, мистер Квотермейн, но кровавых сражений с меня довольно. Когда я возвращусь в цивилизованные места, я впредь буду заниматься исключительно искусством приготовления пищи в безопасной кухне отеля, конечно, в том случае, если мне не удастся найти место преподавателя английского языка.

– Да, Самми, – ответил я, – все хорошо, что хорошо кончается. По крайней мере, ты спас наш багаж, за что мы должны быть очень признательны тебе. Ступай с мистером Стивеном за медицинской помощью, а мы тем временем извлечем из этой ямы наш багаж.

Спустя три дня мы простились со старым Бауси, который чуть не плакал, расставаясь с нами, и с мазиту, уже занявшимися восстановлением своего города.

Мавово и другие зулусы, павшие в битве у южных ворот, были похоронены на горе. Над их могилой был насыпан высокий холм, чтобы грядущие поколения могли вспоминать о них. Тут же были похоронены все павшие мазиту.

После продолжительного совещания мы решили возвратиться в Наталь сухим путем, во-первых, потому, что работорговцы, узнав о своих ужасных потерях, могли снова напасть на нас на побережье и, во-вторых, нам, вероятно, пришлось бы просидеть в Килве несколько месяцев, прежде чем туда заглянуло бы какое-нибудь судно, которое могло бы доставить нас в какой-либо цивилизованный порт. В те времена Килва пользовалась весьма дурной репутацией. Кроме того, брат Джон хорошо знал выбранную нами дорогу и находился в дружеских отношениях с племенами, земли которых лежали на пути к границам Земли Зулу, где я всегда мог рассчитывать на самый лучший прием. А так как мазиту для первой части пути снабдили нас конвоем и большим числом носильщиков и благодаря заботливости Самми у нас осталось достаточное количество различных вещей для найма в дальнейшем новых людей, то мы могли рассчитывать, что наше путешествие не продлится слишком долго. Затянувшись на целых четыре месяца, оно тем не менее окончилось благополучно, если не считать легкой лихорадки, которой я и мисс Хоуп прихварывали некоторое время, Дорогой мы много охотились. Я очень жалею, что изменение плана путешествия не позволило нам взять с собой слоновую кость, захваченную нами у работорговцев и зарытую в таком месте, где найти ее могли только мы сами.

В Дурбане нас ждал сюрприз. При въезде в город мы встретили сэра Александра Соммерса, который, узнав о прибытии из Земли Зулу купцов, вышел к ним навстречу в надежде услышать что-нибудь о нас. Очевидно, этот старый раздражительный джентльмен так беспокоился о судьбе своего сына, что в конце концов решил отправиться в Африку на розыски последнего. Их встреча была трогательной, но носила несколько странный характер.

– Отец! – воскликнул Стивен, – Кто бы мог подумать, что я встречу тебя здесь?

– Стивен! – воскликнул старик. – Кто мог бы ждать, что я найду тебя живым и здоровым? Это больше, чем ты заслуживаешь, молодой осел, но я надеюсь, что ты больше не станешь делать глупостей.

С этими словами сэр Александр взял Стивена за волосы и торжественно поцеловал его в лоб.

– Да, отец, – ответил Стивен, – я больше не намерен повторять этого. Только благодаря Аллану все окончилось благополучно. А теперь позволь мне представить тебе леди, на которой я собираюсь жениться, и ее родителей.

Остальное легко себе представить. Через две недели они обвенчались в Дурбане. Сэр Александр, кстати сказать поступивший со мной в деловом отношении весьма благородно, пригласил на свадьбу буквально весь город. Вскоре после этого новобрачные уехали в Англию вместе со своими родителями. Мы с Хансом с грустью расстались с ними. Ханс получил в подарок пятьсот фунтов, обещанных ему Стивеном. На эти деньги он купил себе ферму. Самми также сделался владельцем маленького отеля, в баре которого он проводил большую часть времени, рассказывая посетителям его о своих «военных подвигах» среди диких мазиту и людоедов понго.

* * *

Прошло много лет. Брат Джон и его жена умерли, и их странная история почти забыта. Стивен, отец которого тоже умер, теперь отец многочисленного семейства.

В одно из моих посещений сэра Стивена его славный садовник Вудден, теперь уже глубокий старик, показал мне в роскошной оранжерее три благородных растения с продолговатыми листьями, выросшие из семян Священного Цветка, плод которого я сберег у себя в кармане и передал Стивену при расставании.

Но эти растения еще не цвели. Я очень хотел бы знать, что произойдет, когда они зацветут. Мне кажется, что в тот момент, когда золотистый цветок снова предстанет перед глазами людей, вокруг него будут незримо реять духи ужасного лесного бога, таинственного Мотомбо, и, быть может, самой Матери Цветка.

Суд фараонов

Глава I

Ученые, – или, по крайней мере, некоторые из них, так как не все ученые единодушны, – убеждены, будто они знают все, что следует знать о человеке, включая, разумеется, и женщину. Они проследили его происхождение, показали нам, как изменились его кости и форма тела, как под влиянием потребностей и страстей постепенно развивался его ум, вначале стоявший на очень низкой ступени. И в заключение они наглядно доказали, что в человеке нет ничего такого, чего нельзя было бы объяснить на анатомическом столе, что его упования на загробную жизнь коренятся в страхе смерти или, как говорят другие, в боязни грозы и землетрясения; что его связь с прошлым это просто-напросто унаследованная память о дальних предках, живших в этом прошлом, может быть, миллионы лет назад, и все, что есть в нем благородного, только лак, нанесенный на него цивилизацией, а все дурное и низкое должно быть приписано заложенным в нем первобытным инстинктам. Одним словом, по мнению ученых, человек – животное, которое, как и все прочие, всецело зависит от той среды, где он живет, и даже окраску свою принимает от нее. Это – факты, говорят ученые (или, по крайней мере, некоторые из них), а остальное – ерунда.

Временами мы склонны соглашаться с этими мудрецами, особенно после того, как прослушаем у кого-нибудь из них курс лекций. А затем может случиться, что виденное или испытанное лично нами заставит нас снова задуматься и пробудит в нас прежние сомнения, божественные сомнения, и с ними еще более сладкую надежду на то, что, кроме этой, есть иная жизнь.

А вдруг, думается нам, человек все-таки больше, чем животное? А может быть, он помнит самое отдаленное прошлое и способен заглядывать в будущее, не менее далекое? Может быть, это не мечта, а правда, и он действительно обладает бессмертной душой, способной проявиться в той или иной форме; и душа эта может спать века, но, несмотря на то, спит она или бодрствует, она остается сама собой, неизменной и неразрушимой.

Один случай из жизни мистера Джеймса Эбенезера Смита мог бы многих навести на такие размышления, будь этот случай им знаком во всех подробностях, чего, однако, насколько мне известно, не произошло. Ибо мистер Смит был из тех людей, которые умеют молчать. И все же, несомненно, случай этот заставил крепко призадуматься одного человека – именно того, с кем он приключился. Джеймс Эбенезер Смит и до сих пор все думает о нем и не может себе толком объяснить его.

Дж. Э. Смит родился в почтенной семье и получил хорошее воспитание. Он был недурен собой и в колледже считался подающим надежды юношей, но, прежде чем он получил диплом, с ним случилась неприятность, о которой здесь незачем распространяться, и он был выброшен, так сказать, на мостовую, без друзей и без гроша в кармане. То есть нельзя сказать, чтобы уж вовсе без друзей, так как у него был крестный, коммерсант, в честь которого его и назвали Эбенезером. К нему-то и обратился Смит, чувствуя, что тот обязан как-нибудь вознаградить его за то ужасное имя, которым его наделили при крещении.

До известной степени Эбенезер-старший признавал это обстоятельство. Никакого геройского подвига он не совершил, но все же нашел своему крестнику местечко клерка в банке, где был одним из директоров, – скромное место писца, не более. И еще, когда год спустя он умер, крестнику осталось от него сто фунтов, как говорится, на траурное кольцо.

Смит, человек практичный, вместо того чтобы купить это кольцо, совсем ему не нужное, вложил сто фунтов в рискованную, но многообещающую биржевую спекуляцию. Случилось так, что действия его были верны – он не прогадал и вместо одного таланта получил обратно десять. Он повторил опыт, и опять-таки успешно, так как по своему положению он мог иметь сведения из первоисточника. К тридцати годам Смит оказался обладателем целого состояния в двадцать пять с лишним тысяч фунтов. И тогда (это свидетельствует о том, каким он был умным и практичным человеком) перестал спекулировать, поместив свои деньги так, чтоб они давали ему, при полной безопасности капитала, верных четыре процента годовых.