Профессиональное убийство. Не входи в эту дверь! (сборник) - Энтони Гилберт

– Значит, вас не устраивает день, который я назначаю?

– Нет, нет… Мы всегда стараемся угодить клиентам. Я посоветуюсь с хозяевами бюро…

– Если ваше бюро не в состоянии выполнить мое условие, – прервал Хантера Ньюстед, – я обращусь к другой фирме.

Ему было трудно скрыть свою нервозность. Каждый лишний час в этом проклятом доме казался ему кошмаром. Он может находиться тут, рядом с мертвой Эделью, в лучшем случае до четверга. Утром в пятницу навсегда покинет это место, уедет хоть на край света.

«Хорошо бы местные власти пока не интересовались пустующим домом. После войны так много бездомных… Но лучше, если бы подольше не замечали мое отсутствие…» – думал Ньюстед.

А сейчас надо торопиться. Скорее бы разделаться с похоронами. В пятницу начнется новая жизнь. В остающиеся до отъезда часы следует привести в порядок счета и документы, купить небольшой хороший автомобиль: наконец сбудется давняя мечта…

Ньюстед грустно вздохнул и снова погрузился в размышления. Уже давно стоит пустым его большой гараж. Но теперь с бензином стало полегче. Герберту даже в войну удавалось доставать горючее, так как его контора связана с министерством лесной промышленности.

Ньюстед очнулся и вдруг заметил, что рядом с ним стоит Хантер и тихо ждет, когда своенравный клиент обратит на него внимание.

– Я постараюсь сделать так, как вы хотите, – проговорил черный мистер Хантер, увидев, что Ньюстед снова смотрит на него. – Я попытаюсь устроить похороны в четверг. У нас очень много работы… Времена такие тяжелые…

Ньюстед пробормотал в свое оправдание, что он очень подавлен горем. Мистер Хантер посоветовал ему выпить крепкого чайку. Ньюстед сделал вид, что не понял намек, и не пригласил его разделить с ним ужин. Служащему бюро не оставалось ничего иного, как удалиться. И он, не поворачиваясь, попятился к двери, словно находился в присутствии королевской особы. Ньюстед же подумал, что такой странный способ покидать комнату – к двери, – возможно, вызван уважением к усопшей. Но тут же ход его мыслей изменился. «А может, этот человек боится, что я воткну ему нож в спину?» – усмехнулся он.

После ухода Хантера Ньюстед еще долго копался в столе Эдели, не нашел ничего интересного и решил заняться своими шкафами. Надо разобрать свою одежду перед отъездом. Он чувствовал себя усталым и разбитым, но хотел только одного: полностью покончить с прошлым и начать новую жизнь. Свои костюмы, кроме двух-трех самых дорогих, он подарит благотворительной организации, которая раздаст их одиноким старикам и другим бедным людям. Роясь в одежде, он наткнулся на отрез красивой клетчатой шерсти, уже битый молью. Ему вспомнилось, что бывали уютные зимние вечера, когда они вместе с Эделью сидели перед пылающим камином и выбирали по каталогу материю для летних костюмов.

– Да, я не представлял себе тогда, какая жизнь меня ждет, – вздохнул Ньюстед.

В первые годы после женитьбы он и подумать не мог, что когда-нибудь останется один в пустом доме и будет вспоминать свою неудачную семейную жизнь и собираться… куда? Он этого еще не знал. В какой-то миг с горечью позавидовал Эдели: ей-то уже не о чем беспокоиться. Но, подумав об оставшихся от нее деньгах, повеселел и взглянул на свои золотые наручные часы: как медленно идет время. Часы снова вернули его к воспоминаниям, – это был подарок Эдели к первой годовщине их свадьбы.

Покончив с одеждой, Ньюстед пошел в свой кабинет, чтобы сжечь старые письма.

Наступил вечер. Собираясь лечь спать, он отключил в девять часов телефон и запер на задвижку входную дверь.

Перспектива провести еще одну ночь наедине с покойницей в этом мрачном жилище отгоняла сон и даже пугала. Он сел в кресло и сидел, невольно прислушиваясь к мертвой тишине. Не переставая твердил себе, что покойники не ходят и не говорят, но тем не менее раза два вставал, чтобы бросить взгляд на лестницу, ведущую к комнате Эдели. Нервы были напряжены до предела, сердце сдавливало тяжелое предчувствие…

Медленно и тяжело прошла среда. Наконец наступил четверг. После полудня состоялись похороны. Погода была теплая, народу пришло мало, священнослужитель простуженным голосом прочитал молитву, – и все закончилось благополучно.

Вечером в четверг Ньюстед все для себя решил. Утром в пятницу он пошел в банк и взял тысячу фунтов мелкими купюрами. Этого хватит надолго…

Когда он возвращался из банка, навстречу ему попалась мисс Форбс. Чтобы не вызывать подозрений, он остановился поговорить с ней.

– Дорогой мистер Ньюстед, у меня сильно разболелась голова, и я не смогла пойти на кладбище, – сказала мисс Форбс. – Примите мои соболезнования. Я наблюдала за катафалком из окна…

Он кивнул и пробурчал:

– Я не в обиде, мисс Форбс.

– Теперь вы отправитесь отдыхать?

– Да. На короткое время.

– Не забудьте вернуться, – многозначительно сказала Гарриет Форбс.

– Нет, нет. Ровно через месяц я вернусь, вступлю в наследство и с благодарностью отдам долг…

Никогда он не вернется в это злосчастное место, это он твердо решил.

– Вы выглядите очень усталым, вам пора расслабиться, – продолжала словоохотливая соседка.

– Не все дела еще закончены, – отвечал Ньюстед. – Я получил телеграмму от брата жены. Он сейчас приедет ко мне, в десять.

– Вам не кажется, что он навещает вас с некоторым запозданием? Ведь похороны уже состоялись. Видно, не очень-то любящий брат, – заметила мисс Форбс.

– Наверное, он был в отъезде, – сказал Ньюстед.

– Но тогда зачем ему приезжать к вам теперь? Я что-то не замечала, чтобы вы были очень дружны… – продолжала любопытная мисс Форбс.

– Не знаю… Наверное, будет упрекать меня, что я позволил Эдели умереть от сердечного приступа.

– Да, да, бывают такие люди, – заметила мисс Форбс. – А как вам понравился мой милый Сэм? Он, правда, не очень воспитанный мальчик…

Однако мистер Ньюстед откланялся – ему было некогда продолжать никчемный разговор.

Глава VIII

Новой пациенткой Норы Дин стала властная старуха с визгливым голосом, недавно вернувшаяся из больницы. За ней ухаживала опытная сиделка миссис Турнер, которая радостно встретила Нору, сказав:

– Наконец-то я могу уехать. От этой старой сороки можно с ума сойти.

Миссис Турнер была крепкой сорокалетней женщиной с румяными щеками и пышной прической. Пациент-ка, миссис Трентхем, в свою очередь, ее недолюбливала и называла «командиром десантного батальона».

Старой миссис Трентхем было за семьдесят. Жидкие белые волосы, острый длинный нос и морщинистые щеки вовсе не молодили ее, но живостью характера она могла заткнуть за пояс двадцатилетнюю. Старуха встретила Нору словами:

– Слава Богу, что эта Турнер, этот солдафон в юбке отсюда выкатится! Ну и аппетит у этой дылды! И она еще утверждает, что все болезни – от нервов! Я уверена, что от обжорства!

Нора знала, что миссис Трентхем перенесла тяжелую болезнь. Но ее дух явно не был сломлен. Будь она помоложе и покрепче здоровьем, вполне могла бы возглавить какое-нибудь благотворительное учреждение в лондонском Ист-Энде. Теперь же она только постоянно жаловалась на то, что жизнь стала слишком спокойной, благополучной и потому неинтересной. Куда делись опасности, рискованные авантюры, захватывающие дух преступления? Даже война не произвела на миссис Трентхем сильного впечатления.

– Ну и что? – говорила она опешившей от удивления Норе. – Без войны жить стало очень скучно. Сводки боевых действий на фронтах больше не публикуют, врагов не убивают, и дни тянутся ужасно монотонно. Вот бомбежки Лондона я всегда буду вспоминать с волнением: утром встаешь и не знаешь, доживешь ли до вечера!

Старуха любила вспоминать страшные истории и криминальные происшествия из времен своей молодости, случавшиеся в темных закоулках, где полисменам приходилось дежурить по двое, да и то они не были застрахованы от удара ножом, если вмешивались в драку на Ратк-лиф-хайвей.

– От страха и волнения мороз по коже подирал, когда идешь, бывало, на пристань, где швартовались корабли, приходившие из Индии, – говорила она. – В китайском квартале тоже было по-настоящему страшно. Теперь-то все восточные люди одеваются по-европейски, и хотя названия их лавок и магазинов остались китайскими, объявления уже пишутся по-английски: «Чашка чаю за два пенса» или: «Здесь продаются ананасы». А теперешние газеты только и знают, что учат морали, ратуют за новый экономический порядок и публикуют рекламные объявления, – презрительно поджимая губы, продолжала миссис Трентхем.

– Но это лучше, чем публиковать трагические известия с фронтов, – тихо возражала Нора.