Благословение небес - Джудит Макнот

— Я пойду нарублю дров, чтобы было чем растопить вечером камин. А потом отправлюсь на рыбалку — может быть, удастся поймать что-нибудь на ужин. Полагаю, вы сумеете занять себя в мое отсутствие.

Удивленная его неожиданно сухим тоном, Элизабет кивнула и встала на ноги, не замечая, что он даже не подал ей руки. Уже отойдя на некоторое расстояние, он вдруг обернулся и добавил:

— И не вздумайте заниматься уборкой. К вечеру вернется Джейк и приведет специально нанятых для этого людей.

После его ухода Элизабет вошла в дом и поискала, чем бы заняться, чтобы отвлечься от грустных мыслей и встряхнуться. Для начала она решила убрать остатки завтрака и помыть посуду. Оттирая сковороду, она услышала во дворе ритмичный стук топора. Откинув прядь волос со лба, Элизабет выглянула в окно и, покраснев, отпрянула назад. Ян Торнтон, обнаженный до пояса, рубил дрова. Элизабет ни разу в жизни не видела даже обнаженной мужской руки, не говоря уж о торсе, и теперь вид полуобнаженного мужчины одновременно привлекал и отталкивал ее. Она отвела завороженный взгляд от окна, борясь с искушением смотреть дальше. Ее удивило, что он так ловко обращается с топором. До сих пор ей казалось, что вся жизнь Яна Торнтона состоит из игры и посещения светских приемов. Но как ни странно, он одинаково естественно смотрелся во фраке на балу у Черайз и здесь, с топором в руках, на фоне дикой природы Шотландии. Во всем его облике чувствовались природная жизненная сила и неуязвимость, которые как нельзя лучше соответствовали духу этой непокорной страны.

Элизабет вдруг вспомнилось, с какой непринужденной грацией он танцевал с ней. Очевидно, Ян обладал великолепной приспособляемостью к любой обстановке, в которую попадал. Ей не хотелось им восхищаться, но она чувствовала, что снова теряет способность судить о нем трезво. Впервые за прошедшую неделю Элизабет позволила себе восстановить в памяти то, что произошло между нею и Яном Торнтоном, — не сами события, а их причины. До сих пор единственное, что помогало ей выносить бесчестье, обрушившееся на ее голову, было категоричное обвинение во всем случившемся Яна Торнтона, как это сделал Роберт.

Теперь, столкнувшись с ним один на один и став старше и мудрее, Элизабет уже не считала его вину бесспорной. Даже его неприязненное отношение к ней не могло служить достаточным основанием для того, чтобы полностью возложить на него вину.

Медленно перемывая посуду, она вспоминала, какой глупой и неосторожной была тогда, как в порыве своего увлечения забыла про все приличия.

Стараясь быть объективной, Элизабет заново пересмотрела свои действия. И его тоже. Первой ее ошибкой тогда было безумное желание защитить его… и побыть хоть немного под его защитой. Во-вторых, в то время как семнадцатилетней девушке полагалось страшиться даже мысли остаться наедине с мужчиной, она всего лишь боялась поддаться тем не объяснимым никакой логикой чувствам, которые Ян Торнтон пробуждал в ней своим голосом, взглядом, прикосновениями.

В то время как ей следовало бояться его, она, видите ли, боялась себя, боялась, что забудет ради него о Роберте и Хэвенхёрсте. «И я сделала бы это», — с горечью подумала Элизабет. Если бы она провела с ним еще один день, хотя бы несколько часов, то поступилась бы всем, что ей дорого, и вышла бы за него замуж. Она и тогда это поняла, потому и послала за Робертом.

Нет, поправила себя Элизабет, ей никогда не грозила опасность стать женой Яна Торнтона. Хотя он и сказал ей тогда, что хочет на ней жениться, в действительности он не собирался этого делать, в чем и признался Роберту.

И как раз в тот момент, когда в ней снова начала закипать злость, Элизабет вдруг вспомнила нечто, что произвело на нее неожиданно успокаивающее действие: впервые за эти два года она вспомнила предупреждение Люсинды перед ее дебютом. Люсинда придавала особое значение умению девушки всегда и во всем дать понять мужчине, что ожидает от него поведения джентльмена. Очевидно, она полагала, что, хотя мужчины, с которыми будет встречаться Элизабет, условно считаются джентльменами, при случае они могут вести себя не по-джентельменски.

Допуская, что Люсинда была права, Элизабет начала задумываться, а не виновата ли она сама в том, что случилось в тот уик-энд. В конце концов с самой первой их встречи она никак не производила впечатление гордой недоступной леди, которая ожидает уважительного к себе отношения. Более того, она обратилась к нему с просьбой пригласить ее на танец. И, может быть, любой другой джентльмен при подобных обстоятельствах вел бы себя точно так же, как Ян? Возможно, Ян посчитал, что она уже опытная женщина, и решил немного развлечься. Теперь, с высоты своего возраста, Элизабет увидела, что Ян Торнтон вел себя ничуть не хуже любого из светских волокит. Она видела, как замужние женщины флиртуют на балах и даже была невольной свидетельницей украдкой сорванных поцелуев, но самым большим наказанием, которое за это получал мужчина, был легкий шлепок веером и шутливое предупреждение, чтобы он не делал этого впредь. Элизабет улыбнулась. За свое вольное поведение Ян получил не легкое похлопывание веером по руке, а пулю из пистолета. Улыбка ее была вызвана не злорадным удовлетворением, а просто осознанием иронии самой ситуации. До нее вдруг дошло, что, если бы их не увидели тогда в оранжерее, этот уик-энд остался бы в ее памяти только как легкое увлечение. Яном Торнтоном. Воспоминание о нем немного помучило бы ее, но и только. Теперь Элизабет уже стало казаться, что все ее беды были следствием ее собственной наивности.

Как ни странно, но ей почему-то стало легче от этих мыслей, она словно сбросила с себя тяжкий груз, который носила два года, и теперь ощущала необычайную легкость, почти невесомость.

Элизабет снова взялась за полотенце, но остановилась, подумав, не ищет ли она оправданий для него. «Но с чего бы мне делать это?» — спросила она себя, медленно вытирая глиняные тарелки. Ответ заключался в том, что, избавившись от враждебности к Яну Торнтону, она, возможно, легче справится со своими собственными проблемами. Объяснение казалось настолько разумным и вероятным, что Элизабет посчитала его правильным.

Расставив посуду по местам, она выплеснула воду из кастрюли на улицу и стала бродить около дома, размышляя, чем бы себя занять. Потом поднялась в свою комнату, достала письменные принадлежности и спустилась с ними вниз. Устроившись за кухонным столом, она начала письмо Александре, но через несколько минут оставила его, чувствуя, что больше не может оставаться в доме. На улице было так чудесно, Ян, должно быть, ушел на рыбалку — стук топора уже давно прекратился. Отложив перо, Элизабет вышла из дома, наведалась в сарай посмотреть больную лошадь и наконец решила прополоть небольшой садик позади дома. Садик был в запущенном состоянии, сорняки совсем задушили немногочисленные цветы. Она вернулась в коттедж, разыскала пару мужских перчаток и полотенце, чтобы подложить его под колени.