Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

— Ну, положим, там не только лимнады водятся, — вставил Джангарай.

— Я же о нимфах, — вспыхнул альв. — Конечно, он прав, — обратился Воршуд к императору, — в озерах и болотах всякой нечисти и раньше было много, а сейчас развелось и того больше. Но лесной народ к нечисти не относится, он всегда был тихим, мирным и кротким. А нимф на свете очень много — в горах, к примеру, водятся орестиады, альсеиды — в рощах.

— А какая же разница между дриадами и альсеидами? — заинтересовался Зу‑Л‑Карнайн.

— Дриада — она к дереву приставлена. Если дерево срубить или оно само от старости умрет — дриаде тоже срок вышел. Она вместе со своим деревом умирает. А альсеиды вечные. Их разве что боги или демоны убить могут, а времени и людям это не под силу.

— А ты, Воршуд?

— Я — смертный.

— Странно, — задумчиво сказал император, — я б никогда не подумал, что ты совсем такой же, как человек. Больше всего ты похож на духа, какими я их себе представлял. А настоящих духов я за всю свою жизнь не видел. А вы?

Друзья переглянулись. Они не знали, стоило ли рассказывать императору о всех пережитых ими приключениях. И вообще, они полностью доверились внезапно возникшему между ними и аитой чувству симпатии, но если они ошибаются? Однако долго молчать было невежливо и, как знать, может, и опасно. Так или иначе, но все понимали, что без помощи Зу‑Л‑Карнайна им не обойтись. Дружеская встреча давала надежду на благополучные отношения и в дальнейшем, но слишком много россказней ходило по Варду, и путешественники продолжали относиться к императору не без некоторой доли настороженности.

Видимо, тот понял причину неловкого молчания и рассмеялся. Его молодой звонкий смех мог бы рассеять любые сомнения и у более подозрительных людей, однако друзья думали прежде всего не о себе, а о том деле, которое гнало их вперед — в ал‑Ахкаф, — в гущу сражения.

— Думаю, мне самому нужно рассказать вам о своих приключениях, — наконец молвил император. — Иначе я все время буду сталкиваться с тем, что вы постараетесь всячески сокращать свои истории, чтобы не сказать лишнего, так ведь?

Каэтана неопределенно улыбнулась, остальные сумели удержаться от комментариев, и только Бордонкай не то чтобы покраснел, но на его щеках появился легкий румянец.

— Агатияр поможет рассказать вам мою не такую уж простую историю, во всяком случае не простую в тех местах, где она касается вас. Думаю, на западе имеют представление о том, что мои тхаухуды двинулись из фарры на север и в короткий срок помогли мне завоевать Курму, Джералан, Урукур и покорить саракоев…

— А разве… — начал Джангарай, но спохватился, что перебивает не кого‑нибудь, а самого императора.

— Что «разве»? — наклонился к нему Зу‑Л‑Карнайн, не обращая внимания на то, что в гостях не видно трепета и подобострастия. Но аите и вправду не нужен был страх, щедро перемешанный с ненавистью, и лесть, основанная на лжи. Эти люди более всего напоминали ему своим поведением верных тхаухудов, и прежде всего Агатияра, который не щадил императора, оставаясь с ним с глазу на глаз.

— А разве, — осмелел ингевон, — государство саракоев не имеет названия?

— У саракоев вообще нет государства, — улыбнулся Агатияр. — Они признали власть императора только потому, что он дал им возможность воевать со всеми, а не друг с другом, — ведь этой возможности они всегда были лишены по причине своей малочисленности и разобщенности.

— Когда из Курмы мы вступали на земли саракоев, — продолжал император, — пришлось пересекать совершенно безлюдную пустыню, что нас вначале весьма удивило, потому что саракои в таких пустынях рождаются, живут и умирают…

— А зачем тебе вообще понадобились эти пустынные земли, аита? — подал голос Ловалонга.

— Мне не были нужны эти земли, рыцарь. Но негоже оставлять у себя за спиной такого врага, какими могли быть эти отчаянные кочевники. А воины из них прекрасные, и я очень рассчитываю на них и в грядущей битве, и во всех последующих… Но дайте же мне рассказать о главном! — не выдержал император. — Честное слово, пора становиться тираном… Там, в пустыне, мы провели несколько дней, Прежде чем выбрались к прекрасному оазису. Места более красивого я тока на земле не встречал, хотя прошел достаточно стран. Это было небольшое озеро, вокруг Которого росла пальмовая роща и цвели удивительные Цветы, совершенно неприспособленные к жизни в пустыне. Там находился храм‑самый старый на всем Варде храм Джоу Лахатала. И его вайделоты уже ждали нас со своими предсказаниями.

Если я правильно понял, то они просто позволили нам найти себя, а для других странников, караванов шаек и целых армий оазис был закрыт и недосягаем. Пустыня в том месте казалась непроходимой. — Император помолчал. Затем налил себе вина и виновато улыбнулся. — После посещения храма у меня осталось странное впечатление об устройстве мира. Я многого не понял, признаюсь вам откровенно. Во‑первых, самый старый храм Джоу Лахатала на самом деле является храмом какого‑то Древнего бога, — не знаю, какого именно, потому что его имена и изображения уничтожены, а вместо них изваян сам Джоу Лахатал и его символ — Аврага Могой, Змей Земли. К тому же вайделоты как‑то очень странно вершат волю своего божества. Они довольно быстро нашли общий язык с моими предсказателями — ийя, странствующими вместе со мной от самой Фарры.

— У нас действительно хорошие предсказатели, — вмешался в разговор Агатияр, — и они не раз бывали нам полезны. Но здесь, похоже, смутились и они. Мы провели в храме несколько недель. Оазис оказался огромным, и в нем с легкостью разместилась наша не такая уж в то время и большая армия. Теперешняя, — Агатияр улыбнулся не без гордости, — вряд ли поместилась бы.

— Меня долго не пускали в храм, — вставил аита. — Вели себя с почтением, но ничего толком не говорили. Зато уж мои ийя не выходили от вайделотов, все что‑то взвешивали, истолковывали, обсуждали. Не прошло и трех дней, как меня наконец соизволили пригласить.

Сначала объявили волю Джоу Лахатала относительно меня, но эта история не слишком интересная, ее я расскажу позже. А затем предсказали, что мне придется завоевывать Урукур дважды — и во второй раз мне встретится маленький отряд, который принесет мне удачу только в том случае, если я принесу его в жертву Джоу Лахаталу. Но так как божество человеческих жертв официально не принимает, то просто уничтожу отряд во имя него; — Тут император заметил выражение лица Бордонкая и поспешил договорить: — Нет‑нет, это еще не все. Агатияр, да скажи ты ему, он же оставит государство без правителя только из‑за того, чтоя стал рассказывать не в том порядке.

Каэтана успокаивающе положила руку на плечо Бордонкая: она понимала, что это только увлекательная завязка, а развязка обещает быть совершенно другой.

Агатияр решил, что лучше продолжить ему, иначе император пострадает из‑за своей любви к эффектам.

— Подожди, подожди, воин, — повернулся он к Бор‑донкаю. — Стали бы мы пить с тобой вино, тем более без охраны, если бы собирались убить тебя. — Он опять обратился ко всем: — Странная картина обрисовалась перед нами во время посещения храма. Такое впечатление, что Джоу Лахатал и его воля сами по себе, а вайделоты сами по себе: они как бы на стороне своего владыки, но при этом признают, что существует некий порядок вещей, над которым Лахатал не властен. И они считают необходимым предупреждать избранных о том, что Верховный бог не во всем прав. Как они не боятся этого делать — ума не приложу, но все же делают. Потому что сразу после того, как они объявили аите волю небесного владыки, тут же дали понять, что существует и другой вариант развития событий. Каково? — Тут и советник не удержался от эффектной позы.

— Неплохо, — согласилась Каэтана. — И что же выходит по другому раскладу?

— Выходит, что вроде как, кроме Лахатала, никто не останется в выигрыше, если тебя уничтожить. Собственно, воля Змеебога касалась лишь тебя лично, остальные его не интересовали. Но вайделоты тактично дали понять, что Лахатал сам не ведает, что творит. И поэтому выгоднее прогневить его и принять на себя тяжесть гнева, чем заслужить его расположение, которое, впрочем, не отличается ни постоянством, ни глубиной… Самое странное, что они не могли сказать, кто ты и почему мне нужно ссориться ради тебя с Верховным богом, которому я поклонялся всю жизнь. Только кокетливо намекали на то, что в тебе заинтересованы не менее важные лица, — сказал император. Потом внимательно посмотрел Каэтане в глаза: — Кто же ты?

— Не знаю, аита, — честно ответила она. — История моя коротка и уж совершенно неправдоподобна. А чтобы ответить на твой вопрос, мне необходимо попасть в ал‑Ахкаф и встретить там Тешуба, о котором я знаю только то, что он живет в храме Барахоя и является одним из немногих хранителей и толкователей небезызвестной Таабата Шарран.