Берег тысячи зеркал (СИ) - Ли Кристина

Страх возвращается. Именно тот, о котором говорила Имо. Вчерашний вечер поднял его снова. Где-то внутри, в глубине, там, где я его прятал — страх поднял голову.

Этим утром он ощущается особенно явно. Он поселился в том, как весело по двору бегает Ханна, играя с Кан Мари. Дочь одета в комбинезон и готова к новому приключению. Но в ее глазах тоже стал жить мой страх. Я его вижу, когда встречаю взгляд Ханны. Нет, она не боится. Боюсь я, смотря на нее, и представляя, что однажды не вернусь.

Будучи уверенными, что она со сложностями воспримет появление Веры, я до сих пор вспоминаю вчерашний день, и то, каким понимающим ребенком выросла моя дочь.

Это все воспитание Имо.

Собирая снасти, наблюдаю, как она осторожно и с пониманием, разговаривает с Верой. В этот момент чувство страха усиливается. Приходит уверенность, откуда он. Его источник — Вера. До встречи с ней я не боялся смерти, не задумывался о будущем, а просто делал то, что нужно. Строго исполнял приказы, чтобы будущее было у моей дочери. Никогда не думал о себе, никогда не ждал чего-то, а просто делал то, что обязан.

У меня не было желаний, стремлений, и я не мечтал. Никогда. Ни разу, после смерти Бон Ра не строил планов на свою жизнь. Всегда Имо и Ханна. Только они.

А сейчас все иначе. Ведь я затеял слишком сложную игру с женщиной, которую тяжело понять. Вера действительно другая. И если в Париже это не было настолько заметно, то здесь — в окружении моего мира, — все иначе. Она зажата, чувствует, что лишняя, ведет себя сковано, и постоянно прячет взгляд.

Но я не хочу этого. Я привез ее не для разговоров. Что за глупость? Нелепо считать, что она здесь из-за каких-то дурацких выяснений: почему и зачем? Вера в моем доме, потому что я этого захотел. Да, поступил импульсивно, в стремлении оградить от грязи, и просто… украл.

Украл, а она позволила сделать это опять. Вера согласилась, хотя и злится. Вижу, что недовольна, не понимает, зачем здесь, и почему все так странно. Проблема в том, что именно страх толкнул меня на этот поступок. Я испугался, что могу упустить, возможно, единственный шанс, потому и не думал, когда вез ее сюда. И не жалею.

— Глаза высохнут, майор Кан, — Джеха становится рядом, и хватается за сети, которые приготовила Имо.

— Перчатки надеть, офтальмолог, — бросаю ему пару резиновых перчаток, а он ухмыляется.

— Всегда хотел быть доктором, — подхватывает шутку. — Сейчас чувствую себя в роли психотерапевта, у которого готов диагноз.

— И какой же он? — натужно спрашиваю, натягивая сеть, и расправляя ее, чтобы правильно сложить.

— Плачевный. Пациент нуждается в смирительной рубашке и наморднике. Смотри, слюной все закапал, — Джеха хватается за другой край сетей, а натянув его, сжимает челюсти и холодно заглядывает в глаза, продолжая: — Расскажи ей про отца и отправь домой, Сан. Не порть жизнь дочери. Если слухи из Сеула дойдут сюда, ты сам знаешь, чем это может закончиться. Там на вас всем плевать. Один выпуск новостей, сплетня про очередного айдола, и все забыли. А здесь крохотный рыбацкий городок, почти деревенька, в которой малышке житья не дадут. Хи сумеет ее защитить, конечно. Но зачем доводить до такого?

— Джеха, — я останавливаю его тихим и холодным тоном.

Я должно быть достаточно красноречив. Но видимо самую малость не убедителен. Джеха резко тянет снасти к себе, и отвечает, когда мы становимся плечом к плечу.

— Послушай меня, Сан. Она белая замужняя женщина. Может и в разводе, но это дела не меняет. Ее муж бывший военный летчик и калека. Ты действительно готов бороться за такую женщину? Оглянись. Я как друг прошу тебя, Сан, не унижай себя. Мы не знаем, в чем замешан ее отец, нам не известно ничего о ней, и она… Она тебя бросила. Воспользовалась и отшила.

— Все не так.

— Так, — Джеха рычит, и мы замираем.

Скосив взгляд, я с облегчением вижу, что Имо предусмотрительно увела всех к лестнице.

Джеха уже успел и с ней поговорить?

— Что ты наговорил Имо? — цежу сквозь зубы, а он качает головой.

Его лицо искажается разочарованием, взгляд становится острым. Он смотрит с недоверием и шоком.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты действительно считаешь, что я стал бы что-то говорить ей? — голос друга звучит сухо, он не верит, что я такое предположил.

— Джеха… Прости, я просто… — пытаясь сгладить ошибку, чувствую стыд и беспомощность.

Джеха устало закрывает глаза, а открыв их, отнимает сети, и зло шипит:

— Рехнулся. Выясни уже все с ней. Хочешь ее? Действительно?

— Да, — отвечаю прямо. — Хочу. Иначе, зачем она здесь?

— Тогда поговори с ней нормально, а не тяни время, как школьник. Хватит пялиться на нее, как на рамен. Ты же ее сожрать готов. И не заметил этого, похоже только слон из посудной лавки Ки Шин.

Джеха уходит, предусмотрительно отобрав у меня сети. Бросает в полном одиночестве посреди двора. Поговорить? Конечно. Она тут же ухватится за шанс сбежать. Тогда не будет поводов оставаться еще дольше. Мы выясним все, и она уедет. Я в этом уверен.

В полном раздрае, мысленном сумбуре, беспомощном чувстве злости, и еще, бог весть какой чепухе, я спускаюсь по лестнице к причалу. Ханна бегает по нему, смеется, и веселится, играя с воздушным змеем. Она опять скрывает испуг. Я знаю, что моя дочь испугалась, но держит этот страх так же глубоко, как и я. Если для меня это привычно, для нее — плохо.

Взгляд немедленно приковывается к фигуре в белой тунике, и таких же светлых свободных штанах. Вера переоделась, но не для выхода в море. Она кивает Ханне, отдает ей змея, и отворачивается от меня намеренно. Злит специально? Я думал, она станет настаивать с самого утра, что должна уехать. Думал, подкараулит и потребует разговора и объяснений. Взамен смотрю на то, как она продолжает внимательно слушать Имо, шутит с ней, улыбается так искренне, будто они знакомы вечность.

— Я что-то пропустил? Вижу, ты освоилась и больше не злишься.

Встав за спиной Веры, ловлю хитрый взгляд своей старушки. Она отходит, якобы в поисках Ханны, чтобы оставить нас наедине. Без предупреждения обхватываю Веру, с легкостью поднимаю и перемещаю на палубу, удерживая за талию.

— Эй, — она издает очень похожий звук на привычное "эге", и пыхтит от негодования. — Я могу и сама.

— Можешь-можешь. Я знаю, — беру ее за запястье, и тяну в сторону рубки. — Но сперва надо тебя одеть. Обляпаешься и запачкаешься. Вся в белом.

Открыв дверцы, тянусь к крючкам и снимаю свою зеленую ветровку. Вера не сопротивляясь, позволяет одеть ее, но смотрит слишком странно.

— Ты всегда ведешь себя так… деспотично? — она прищуривается, а закатав слишком длинные рукава, с вызовом продолжает на родном.

Что-то бормочет, злится, чем вынуждает остановить ее, и спокойно поправить куртку.

— Не злись. Мы поговорим сегодня, и ты уедешь. Я не мог тебя отпустить, пока ситуация не станет спокойнее. Так безопаснее, и приятнее, чем ждать окончания процесса в гостинице под конвоем.

— Значит, ты потому…

Не потому. Но ей об этом знать незачем. Она не поймет моего поступка. Увы.

— Мог же сразу все объяснить, — негодует, поправляя куртку. — Зачем так поступать?

— Как? Легкомысленно? — приподнимаю бровь.

— Глупо, Кан Чжи Сан, — припечатывает, а я ухмыляюсь.

Видимо, я разозлил ее еще больше. Вера не говорит более ни слова, предпочитая мне, общество Имо и Ханны. Не сказал бы, что ее выбор не радует. Наоборот. Он приносит новые эмоции полноты. Как вчера вечером за ужином.

Я хорошо понимаю, почему затеял это все. Слишком хорошо. Но, кажется, Вера обманывает себя. Я вижу, как она смотрит на меня. Как делала это вчера. Даже сейчас ее взгляд, ее поступки, — приезд и попытка помочь, — все это говорит, что я ей не безразличен.

У нее чувства ко мне, но она их боится. Не хочет принять, потому что я тоже… летчик и военный.

Мы выходим в открытое море спустя час, когда начинается прилив. Вера занимает место у борта. Сидит рядом с Ханной, но постоянно прячет взгляд. Малышка то и дело, что-то пытается объяснить ей, показывает на высокие скалы, а потом на берег.