Нулевое досье - Уильям Гибсон

Фиона сказала, что это так, свистелки-перделки, которые Гаррет решил приделать, потому что ему под руку подвернулся тазер, и Милгрим может о них не думать. Примерно то же пробурчал Войтек, когда они вернулись на «ямахе» и столкнулись с ним в дверях.

Но сам Гаррет в гостиничном номере Холлис сказал Милгриму совсем иное. Он сказал, что, поскольку Фиона будет управлять другим дроном, вертолетиком, пингвина придется взять на себя ему, Милгриму. Чтобы приглядывать за местностью в целом. Когда Милгрим спросил, за какой именно местностью, Гаррет ответил, что пока не знает, но уверен, Милгрим отлично справится. Милгрим, вспомнив, как приятно было кувыркать черного ската, решил обойтись кивком. Мысль, что ему поручают чем-то управлять, была совершенно новой. Обычно управляли другие, а он наблюдал. Впрочем, по большому счету ему и поручили наблюдать, пусть через камеру в пингвине. А про тазер, как сказала Фиона, можно просто не думать.

Управлять пингвином в тесном лас-вегасовском кубе было труднее, чем кувыркать ската. Если он ударялся о стену, Фиона видела и сердилась, так что Милгрим старался быть как можно аккуратнее. Она сказала, механизм в плавниках очень хрупкий, и если сломается, пингвин не сможет летать. Вообще-то, пингвины не летают, и этот был надувной, так что на самом деле он не летал, а плыл в воздухе, как в воде, причем мог делать это самостоятельно. Сейчас Милгрим тщательно следил, чтобы пингвин ничего самостоятельно не делал. Очень хотелось вынести его наружу и запустить по-настоящему, как Фиона запускала своего в Париже, но она сказала, нельзя. Во-первых, люди увидят и возбудятся, во-вторых, Гаррет велел ей не выпускать Милгрима на улицу.

Сидеть в кубе с Фионой было замечательно, но теперь Милгрим вспоминал пугающий душ в номере Холлис не столько со страхом, сколько с чем-то вроде тоски.

– Жалко, здесь нет душа, – сказал он, замедляя боковой поворот пингвина.

В плавности, с которой двигался аэростат, было что-то удивительно приятное. Милгрим дождался, когда тазер окажется внизу, и остановил поворот.

– Как нет? Есть, – отозвалась Фиона, сидевшая за его макбуком.

– Где? – спросил Милгрим с белого поролона. Он принялся оглядывать стены, думая, что не заметил еще одну дверь.

– У Бенни. Там мотоциклисты иногда моются. Он такой старый, что еще аппарат для приема монеток есть, только уже не работает. Я бы и сама сполоснулась.

Милгрим разом ощущал липкость под мышками и то действие, которое произвела в нем даже кратчайшая мысль о Фионе под душем.

– Тогда ты первая.

– У Бенни душ с придурью. То работает, то нет. Будем мыться вместе.

– Вместе, – повторил Милгрим и услышал свой голос, каким говорил только на допросах в полиции. Кашлянул.

– Свет включать не будем, – объявила Фиона и глянула на Милгрима с выражением, которое тот решительно не мог понять. – Мне велено не спускать с тебя глаз. Буквально. Он так сказал.

– Кто? – спросил Милгрим уже собственным голосом.

– Гаррет.

Фиона сидела на стильном бигендовском стуле в бронированных штанах с заниженной талией и белой футболке с круглой черной эмблемой, на которой сверху было написано RUDGE, снизу – COVENTRY[56]. Между ними помещалась красная геральдическая ладонь, словно воспрещавшая доступ к двум маленьким, но острым грудям под футболкой.

– Если ты ничего не имеешь против, – сказал Милгрим.

– Я же сама предложила, верно?

71

Безобразная футболка

– Ты где? Роберт сказал, ты ушла с какой-то девушкой.

Холлис вместе с Мередит и Клэмми выходила из джинсового магазинчика.

– В Сохо. Я ушла с Мередит. Уже еду назад.

– Надо было договориться с тобой о кодовых словах, как с твоим шефом.

– Нет. Все хорошо.

– Было бы лучше, если бы ты оставалась здесь.

– Очень надо было съездить.

– Но ты уже возвращаешься?

– Да. До скорого.

Она перевела взгляд с телефона у себя в руке на озаренную свечами витрину. Тени людей. Сейчас Бо впускала еще двоих. Мередит сказала, что видела замглавреда французского «Вог». Клэмми старательно не замечал двух-трех других музыкантов, чуть старше него, которых Холлис смутно знала в лицо. В остальном у нее не создалось впечатления модной тусовки. Это было что-то иное, хотя она не могла определить что. По всему получалось, что в то время, когда Бигенд поручил ей раскрыть секрет «Габриэль Хаундс», настоящего секрета уже не было. Как это понимать? Бигенд отстал от времени? Теряет хватку? Или был слишком занят проектом с участием Чомбо? Может быть, Слейт придерживал информацию?

Подъехала серая машинка. За рулем сидел мальчик, очень похожий на Клэмми. Тот не потрудился его представить. Мальчик вылез, отдал Клэмми ключи и ушел.

– Кто это? – спросила Холлис.

– Помощник, – рассеянно ответил Клэмми, открывая пассажирскую дверцу. В руке у него был коричневый бумажный пакет размером с небольшой чемодан. – Тебе придется это держать.

– Что там у тебя?

– Двое черных, двое хэбэ, две рубашки и куртка, как твоя.

– Для тебя там тоже кое-что есть, – сказала Мередит Холлис.

– Сверху лежит, – нетерпеливо произнес Клэмми. – Залезайте уже.

Холлис низко нагнулась, пролезла боком на заднее сиденье и кое-как забрала у Клэмми пакет. Сильный запах индиго.

Клэмми и Мередит сели, захлопнули дверцы.

– Это первое, что она сделала, – сказала Мередит, обернувшись к Холлис. – Еще до того, как основала «Хаундс».

Холлис нашла поверх толстой стопки джинсов что-то в коричневой оберточной бумаге. Развернула. Темный, гладкий, тяжелый трикотаж.

– Что это?

– Решай сама. Труба без швов. Я видела в качестве столы, в качестве вечернего платья разной длины и нескольких вариантов юбки. Ткань потрясающая. Эта последняя партия – с какой-то древней французской фабрики.

– Поблагодари ее, пожалуйста. И тебе спасибо. Вам обоим.

– У меня все круть, – сказал Клэмми, сворачивая на Оксфорд-стрит. – Главное, не помни́ мое шмотье.

>>>

Холлис вызвала лифт. Пришла кабина. В ней стоял низенький, пожилой, очень широкий азиат с зачесанными назад редкими седеющими волосами – стоял точно посредине кабины, расправив плечи, и держал в руках большой шотландский берет с помпоном. Холлис открыла дверь лифта, азиат с резким британским акцентом произнес: «Благодарю», кивнул, прошел мимо нее, круто повернулся и направился в фойе, на ходу надевая клетчатый берет.

Роберт открыл и придержал ему дверь.

Хорек по-прежнему был в витрине.

Добравшись до четвертого номера, Холлис вспомнила, что не взяла ключи. Она негромко постучала.

– Это я.

– Минуточку, – раздался из-за двери голос Гаррета.

Звякнула цепочка. Гаррет открыл дверь. Он опирался на четырехногую трость, а под мышкой у него было что-то, что Холлис приняла за блестящий черный конверт от виниловой пластинки.

– Что это? – спросила она.

– Самая безобразная футболка в мире, – ответил он и поцеловал ее в щеку.

– «Тумбы» огорчились бы, – сказала Холлис, входя и закрывая за собой дверь. – Я думала, самая безобразная – их, та, в которой я сплю.

– Она настолько безобразная, что цифровые камеры сразу стараются ее забыть.

– Так давай посмотрим?

– Пока не стоит. – Гаррет показал конверт: черный, пластиковый, с запаянными краями. – Мы можем загрязнить ее своими ДНК.

– Нет, вот этого, пожалуйста, не надо.

– Довольно одного случайного волоска. С такими материалами надо обходиться крайне осторожно, учитывая уровень современной криминалистики. Нельзя оставлять никаких указаний на себя. Ну да материала этого в природе всего ничего.

– Ее наденет Пеп?

– Да, и, вероятно, загрязнит каталонской ДНК. – Гаррет ухмыльнулся. – Но потом мы положим ее в пакет, запечатаем и сожжем вместе с пакетом. Ну и никаких фоточек, разумеется.

– Если камеры ее не видят, как ее можно сфотографировать?

– Камеры ее видят. Видят, но тут же забывают.

– Почему?

– Потому что программа велит им забыть и ее, и того, кто в ней. Камеры выбрасывают из памяти человека в безобразной футболке. Забывают голову над ней, ноги, руки. Все полностью стирается. То, что несет на себе печать забвения, камера удаляет безвозвратно. Но только если изображение запросят. Если ты запрашиваешь изображение с камеры пятьдесят три от седьмого июня, она извлекает то, что тогда видела. В процессе извлечения печать и человек за ней исчезают. Благодаря тайной программной архитектуре. Джентльменское соглашение.

– И они правда это делают?

– Чтобы ответить на твой вопрос, придется долго разбираться, кто такие «они». Думаю, сейчас буквально невозможно узнать, кто именно это делает. Довольно сказать, что это делается. Пока система в личиночной стадии, но работает вполне успешно. В культуре камер мы продвинулись достаточно далеко, хотя нам далеко до Дубая. Я до сих пор получаю по мейлу фрагменты моего блистательного выступления на автостраде. От одержимых друзей-компьютерщиков. Но смело могу держать пари, что никто из этих друзей не знает про безобразную футболку. На этот уровень секретности мне еще попадать не случалось. И это знание – опасное. Так что при любом исходе событий ты ничего не знаешь про безобразную футболку.