Муза художника - Паула Вин Смит

Фрейя забрала фотокопию и сунула ее обратно в сумочку. Холлис говорила ерунду, Риисы не были викторианскими голубками, воркующими и шлющими друг другу украшенные лентами букеты цветов. И все же в ее словах присутствовал определенный смысл: более тщательный анализ растения мог бы дать некоторую дополнительную информацию. Вид орхидеи — она даже не узнала в растении орхидею, пока Холлис не ткнула ее в это носом, — мог иметь какое-то значение. Фрейя знала, что должна быть признательна девушке Питера за ее проницательность, но когда она смотрела, как эти двое льнут друг к другу, чувство благодарности почему-то не появлялось. У нее остался еще один вопрос.

— Так Мартин уже полностью составил график нашей поездки в Копенгаген? — поинтересовалась она у Питера.

Тот непроизвольно скосил глаза в сторону Холлис, и Фрейя с тревогой, но и не без некоторого удовлетворения поняла: он забыл сообщить своей подружке о том, что едет не один.

— Думаю, мне пора, — проговорила Холлис, роясь в сумочке в поисках проездного.

Кудрявые волосы закрывали ее лицо, но голос прозвучал так, словно она собиралась разрыдаться, как только окажется в автобусе. Питер потянулся к ней, но девушка отстранилась и нетвердой походкой пошла прочь, покачивая своими широкими бедрами в обтягивающих джинсах. Когда она отошла достаточно далеко, Питер снова повернулся к Фрейе.

— Нам нужно обсудить пару вопросов перед поездкой. Во-первых: ты уверена, что тебе нужно ехать? Как видишь, это создает некоторые проблемы. Я по-прежнему считаю, что там не будет происходить ничего такого, с чем бы я не справился самостоятельно.

— Там назначена встреча с Холденом, — возразила Фрейя.

Разговор начался совсем не так, как она рассчитывала. Что Питер имел в виду? Конечно же, она едет в Копенгаген. К настоящему моменту это уже решено.

— Ну, если это вообще необходимо. Но даже если так, я сам могу справиться, — заявил Питер, стиснув зубы и по-прежнему на нее не глядя.

— Холден написал мне, а не тебе. Кроме того, я не должна выпускать дневник из виду. София не доверит его тебе. Она согласилась дать книжку только при условии, что я поеду с тобой и буду за ней присматривать.

Минуту они стояли в тишине.

— Ну что ж. Теперь мы подошли к вопросу, которого я надеялся избежать. Все это ужасно неловко. Но это не моя вина.

— В чем дело?

В отличие от обычной дерзкой и самоуверенной манеры поведения Питера это натянутое и даже несчастное выражение лица определенно нравилось Фрейе больше. Казалось, он был близок к тому, чтобы доверить ей свои жизненные проблемы — может, пожаловаться на эмоциональность и ревнивость Холлис, — так что она придала лицу соответствующее выражение, приготовившись дать какой-нибудь сочувственный ответ.

— У меня стойкое ощущение, что ты задалась целью поссорить нас с Холлис.

Фрейя уставилась на него. Вместе с тошнотой к ее горлу подступал гнев.

— Это несправедливо, Питер.

— Неужели?

Когда он заговорил снова, его слова полились потоком, обнажая правду:

— Вспомни, как она только что расстроилась. И подумай обо всем, что ты сказала с тех пор, как пришла сюда. Следуешь за мной повсюду, предлагая свою помощь, хочешь во всем участвовать…

— У меня законное право интересоваться картинами! Алстеды были моими друзьями задолго до знакомства с тобой!

— Твой интерес немного вышел за рамки, — отрезал Питер ледяным тоном. — Ты сделала все возможное, чтобы мы проводили время вместе, а теперь, в довершение ко всему, приходишь за мной сюда, когда я с Холлис… врываешься без приглашения и устраиваешь отличный спектакль, рассказывая о том, как мы собираемся ехать в Копенгаген вместе, что…

— Что вообще-то правда. И о чем ты, очевидно, забыл упомянуть своей девушке. Откуда мне было знать, что ты с ней нечестен? Так кто тут создает проблемы?

Питер снял очки, потер лицо рукой, словно стряхивая с себя дурной сон, и сменил тон. Усталым, умоляющим голосом он произнес:

— Послушай. Я буду тебе очень признателен, если ты просто убедишь миссис Алстед разрешить мне взять дневник. Я знаю, она согласится, если ты попросишь. Дай мне поехать одному. Пожалуйста. Я не могу тебе передать, как сильно я стараюсь наладить отношения с Холлис.

— Так сильно, что ей приходится все время тебя контролировать? Она тебе не доверяет?

По голосу Фрейи было ясно, что она все еще разъярена.

— Холлис ощущает угрозу, — начал Питер, который, казалось, немного успокоился, получив возможность объяснить. — Я не всегда был… таким верным, как следовало бы, с обязательствами и всем прочим. И она прекрасно понимает, что раньше мы с тобой были друзьями и работали вместе, что у меня высокое мнение о… так что… просто ей тяжело. Но я стараюсь делать все правильно, чтобы изменить ситуацию и не давать ей поводов. А ты мешаешь.

Крайняя степень горечи прозвучала в голосе Питера, когда он повторил свою просьбу:

— Ведь мы были друзьями. Неужели ты не можешь меня выручить?

— Выручить тебя? Разумеется! Как со слайдами Ренье?

— Я оценил тот поступок. Правда. В любом случае, это был твой последний день, так что плата для тебя была не столь высокой, как для меня, но все равно… я знаю…

— Мартин в курсе, кстати.

— Да. Да, он знает. Я признался ему. Спустя несколько месяцев Дюфрен вызвал меня. Сказал, что заметил, как после твоего ухода снизилось качество моей работы. Спросил, какую ее часть выполняла ты. Это был единственный раз, когда мы говорили о тебе. Я подумал, пришло время рассказать ему о том, что это я испортил слайды. О том, как боялся, что он не разрешит мне остаться, если узнает. А ты все равно уезжала, тебе нечего было терять. Я думаю, Мартин все понял. Как бы то ни было, он разрешил мне остаться. Но я… ведь я тебя отблагодарил…

Он выжидательно на нее посмотрел и продолжил:

— И был бы тебе признателен за это тоже.

— Ты… ты просто не можешь просить меня не ехать!

Фрейя была ошарашена наглым намеком Питера на то, как он ее «отблагодарил». Разве она могла так просто забыть, какую форму его «признательность» приняла в тот вечер? Теперь Фрейя уже не с таким нетерпением ждала поездки в Копенгаген. Но и отступать не собиралась.

— Ты можешь просто сказать своей девушке, что у нее нет повода для ревности?

Трудно было прочитать выражение лица Питера, когда он наконец ответил:

— Нет.

Той ночью она внезапно резко проснулась, а перед этим видела сон об оранжерее с куполообразной крышей и бесчисленными окнами. Винтовые лестницы и белые террасы с замысловатыми узорами из кованого железа были уставлены тропическими орхидеями. Сначала она шла между высокими фигурами Алстедов, которые выглядели как в молодости, а потом стала забегать вперед и обращать их внимание на разные вещи: переплетающиеся виноградные лозы; блестящие, похожие на зеленые языки листья; вьющиеся усики многочисленных призрачных цветов. Вырванная из сна, она села в постели среди подушек и после тропической жары сновидения почувствовала на своем лице прохладу ночного воздуха, идущего из полуоткрытого окна.