История и повествование - Геннадий Обатнин

Керенский вновь обратился к толпе, собравшейся в Таврическом дворце. Его слушатели требовали принятия спешных и решительных мер по отношению к деятелям «старого режима». Керенский призвал к арестам, но требовал избегать внесудебных расправ. Толпа желала получить конкретные имена. Керенский приказал, чтобы к нему был доставлен ненавистный «общественности» бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов, занимавший должность председателя Государственного Совета[438].

Когда в Думу доставили Щегловитова, то Керенский «именем народа» произвел его арест, отвергнув попытку Родзянко предоставить статус «гостя» председателю «верхней палаты». Арест Щегловитова стал важным элементом мифа революции, он повлиял на формирование образа Керенского. В. М. Зензинов, видный эсер, писал: «А. Ф. Керенский отказался выпустить Щегловитова из Думы и, заперев его на ключ в министерском павильоне, заставил тем самым присутствующих вступить на революционный путь. Этот момент был одним из поворотных пунктов движения»[439].

Так воспринимали арест Щегловитова и другие современники. Безымянный автор «Петроградской газеты» описывал его как символ противостояния противоборствующих сил «старого» и «нового»: «Два враждебных мира, два непримиримых противника стояли в грозный час решения друг перед другом. Старый, величественно важный сановник, столп реакции и молодой избранник, смелый поборник великой цели свободы и народовластия. Коршун и орел»[440].

Об аресте Щегловитова сторонники Керенского часто упоминали. Иногда он рассматривался не как импровизация, но как заранее спланированная акция:

Когда в Думу пришли первые революционные полки, когда они бродили по Таврическому дворцу и спрашивали, «что нам делать?», а все еще колебались что-нибудь предпринять <…> Керенский немедленно вытребовал своих офицеров. — Вы спрашиваете, что вам делать, обратился он к солдатам, вынимая лист бумаги с адресами всех представителей старой власти. — Вот вам, офицеры, и работа. Идите, немедленно арестуйте сторонников престола и привезите их сюда.

В бессмертной шахматной партии между Думой и властью это был в ту минуту гениальный шах и мат сторонников Николая второго. И этот шаг сделал Керенский[441].

Контроль над арестованными сановниками повышал авторитет Керенского. Необходимость возмездия «слугам режима» была важным аргументом, когда он требовал от Петроградского Совета одобрить свое вхождение во Временное правительство. И этот довод представлялся многим депутатам Совета важным: «Если бы, действительно, Керенский не вошел в министерство, не взял бы этого портфеля и без согласия Исполнительного комитета, то что было бы тогда с этим министерством? Там был бы московский адвокат Маклаков, но если бы это было так, разве были бы арестованы все лица, арестованные сейчас, и было бы сделано то, что сделал Керенский, наш Керенский?»[442]

После Февраля появлялись публикации, освещавшие героическую роль Керенского в революции. Но ходили и слухи, представлявшие его как кровожадного бунтовщика. Правда, в прессе эти слухи появились лишь осенью. Газета В. М. Пуришкевича задавала Керенскому вопрос от лица «русского общественного мнения»: «Правда ли, что, когда 28 февраля в Государственную Думу одна из частей войск привела своих избитых и связанных офицеров, и они обратились к вам с просьбой о заступничестве, вы ответили: — „Ничего, пусть! Своим поведением офицеры заслужили этого!“»[443].

Но в первые месяцы после Февраля роль Керенского в революционных событиях придавала ему статус «вождя свободы». Сторонники его писали о том, «кому мы в значительной степени обязаны совершившимся переворотом и кто принял власть из рук самого народа»[444].

Став министром юстиции, Керенский продолжал осуществлять контроль над высокопоставленными арестантами, а после ареста царской четы — и над ними. «Пленение» императорской семьи имело немалое символическое значение, и это объективно усиливало личную власть министра юстиции. При этом одни считали Керенского гарантом свершения революционного возмездия, а другие полагали, что лишь он спасает императорскую семью и других пленников революции от гнева «черни»[445]. Себя же Керенский аттестовал как стойкого борца с врагами народа: «Я знаю врагов народных и знаю, как с ними справиться»[446].

По этим вопросам в стране внешне существовало согласие. Правда, арестованные сановники, их друзья и родные иначе относились к Керенскому. Затем в эмиграции они даже писали, что «по почину господина Керенского была образована первая Всероссийская Чека»[447]. Но в первые месяцы революции никто эти мероприятия открыто не критиковал. Это также укрепляло положение Керенского.

Для немалой части современников Г. Е. Львов и Керенский олицетворяли Временное правительство. Д. В. Философов писал: «В составе нашего правительства есть два министра, самые имена которых как бы служат символом свободной России, дают программу работы и пределы свободы. Я говорю о муже совета и закона князе Львове, о пророке и герое русской революции Керенском»[448].

Все эти действия помогали Керенскому обрести статус и титул «борца за свободу». Уже 4 марта Казанский социалистический студенческий комитет обращался к Керенскому: «В лице вас, дорогой товарищ, приветствуем всех борцов за свободу, кровью, болью и трудом которых в жизнь вошли наши идеалы. Вам, товарищ социалист, как лидеру, благодарно жмем руку». И в других письмах и резолюциях того времени он упоминается как «борец за свободу»[449].

Обращение такого рода содержалось и в резолюциях партийных собраний. Так, конференция эсеров столицы направила Керенскому в начале апреля следующее послание: «Петроградская конференция партии социалистов-революционеров горячо приветствует в Вашем лице, Александр Федорович, стойкого, неустанного борца и защитника интересов всей революционной демократии»[450]. Тем самым образ «борца за свободу» получал санкцию важного партийного форума.

Жизнеописания должны были подтверждать статус «борца за свободу», при этом биография порой превращалась в политическую агиографию. Дружественные Керенскому пропагандисты так описывали его жизненный путь: «Дореволюционная борьба, застенки и нагайки павшего режима выковали этого народного героя, имя которого не только перейдет в историю, но и займет место в лучших народных легендах и сказаниях о „втором смутном времени на Руси“»[451].

Деятельность Керенского в дни Февраля также повлияла на оформление его образа героя революции. Так, граждане Вольска, гордившиеся своим депутатом, писали ему 4 марта: «Ваш подвиг будет жить в истории». На следующий день и общество сапожников-потребителей этого города послало приветствие «покрывшему себя неувядаемой славой герою России». Резолюция крестьян-трудовиков Саратовской губернии, принятая в тот же день, гласила: «В исторические дни ваш голос прозвучал как колокол на башне вечевой в дни торжеств и бед народных»[452].

З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковский и Д. В. Философов также направили приветствие Керенскому, выделяя его роль в революционные дни: «Вместе со всей Россией мы посылаем слово любви Вам, Александр Федорович, — истинному герою восстания народного»[453]. Особенно интересна позиция Философова, который до революции был, по словам Гиппиус, «кадетствующим», «вечным противником Керенского». В тот же день Философов записал в своем дневнике: «Все больше выясняется роль А. Ф. Он оказался живым воплощением революционного и государственного пафоса. Обдумывать некогда. Надо действовать по интуиции. И каждый раз у него интуиция гениальная. Напротив, у Милюкова не было интуиции»[454].

На следующий день Философов написал Керенскому личное письмо, оно позволяет уточнить характеристику «героя восстания»: «Считаю своим святым долгом благоговейно пожать Вам руку и сказать Вам, что именно Вы в трудную ночь с 1-го на 2-е марта спасли Россию от великого бедствия. Только человек высокой моральной чистоты, только подлинный гражданин, мог в эти трудные часы с таким святым и гениальным энтузиазмом овладеть положением. Тяжелая болезнь все еще держит меня в своих руках. Не знаю, долго ли проживу. Но если судьба не позволит мне увидеть победы революции, то все-таки я уйду из этого мира гордым и спокойным гражданином, благоговейно поминая Ваше имя. Сердечно любящий Вас, и беспредельно уважающий. Д.Ф.»[455].

Иногда Керенский прославлялся как «освободитель». Именно такой образ на какое-то время утвердился в массовом сознании. В адрес «борцов за свободу и право» Н. С. Чхеидзе (председателя Исполкома Петроградского Совета) и Керенского поступали письма и резолюции, восхвалявшие «вождей»: «Честь и слава вам, героям и освободителям народа»[456]. Этот образ некоторое время использовался даже пропагандистами австро-венгерской армии; в одной листовке, адресованной русским солдатам, говорилось: «Ваш верный товарищ Керенский, как освободитель народа, взял всю власть в свои руки и обещал народу, что война скоро кончится»[457].