В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

— Товарищ комиссар, я же предлагаю, давайте отправим в разведку Никифорова Назарку! — Фролов бросил на скамью свою лохматую папаху, пересел вплотную к столу. — Парнишка сообразительный, смышленый. Он быстренько уяснит, что к чему. Еще поговорим с ним как следует, поподробнее... Кто на мальца обратит особенное внимание?

— Назарку, говоришь? — переспросил Чухломин и вздохнул. — Боязно мне за него. Не совладает — выдаст себя. Про этого бандюгу Цыпунова он даже слышать спокойно не может. Аж затрясет всего.

— Толковали с ним, разъясняли и Тепляков, и я, — настаивал Фролов. — Все понял, хоть сей минут в дорогу. Кого еще пошлешь без риска? Беляки своих наперечет знают. Чужого сразу заподозрят, а расправа у них короткая.

— Вообще-то верно. — Чухломин нахмурился, постучал пальцами по краешку стола и принялся свертывать папироску, искоса поглядывая на командира взвода.

Фролов выжидающе молчал и, выпятив подбородок, сдувал с верхней губы прилипшую пушинку. С окраины города доносились выстрелы. Чухломин прикурил от лампы, глубоко затянулся, выбросил к потолку клубящийся шар дыма.

— Ну, что ж, — кашлянув, произнес он. — Отправляйте Никифорова! Только проинструктируйте его по всем статьям!.. Штаб у них в Бордоне. Пусть туда идет, а дальше будет действовать сообразно обстановке. Важно, чтоб главное выполнил!

— Ясно, товарищ комиссар!

Луна склонилась к закату. Круглая и красная, она заливала белую землю тусклым призрачным светом. Снег сплошь усыпали холодные зеленоватые огоньки. Лес виднелся сплошным бесформенным частоколом. И лишь вершины деревьев на фоне подсвеченного луной неба четко прорисовывались своими пирамидальными макушками. Тишина была цепенящая, мертвая. Из нескольких труб прямо вверх ввинчивались бурые дымы. Где-то у блеклых звезд они скапливались в прозрачное облако.

— Пора! — глянув на часы, отрывисто произнес Фролов.

Назарка встал, посмотрел на спящих красноармейцев и решительно шагнул к дверям. Стараясь не шуметь, они вышли на улицу. Луна уже врезалась в кромку леса, и от домов протянулись длинные до бесконечности тени. Они казались вязкими и тяжелыми, как чугун.

— Все запомнил, Назарка? — тихо спросил Тепляков. — Ничего не забыл?

— Помню. Не забыл, дядя Гоша, — ответил Назарка. Улыбнувшись, по-русски добавил: — Товарищ командир отделения!

Фролов изучающе оглядел паренька и остался доволен. Одет был Назарка в залатанную короткополую шубейку, подпоясанную волосяной веревкой. На голове потертый заячий треух. На ногах — худые торбасишки. Под шубой засаленная ситцевая рубашка с чужого плеча, потрепанные штаны из плохо выделанной телячьей кожи. Самый что ни на есть обыкновенный батрачонок. Если кто повстречается по дороге и пристанет с расспросами, Назарка объяснит, что он был в услужении у купца Голомарева, да только голодно сейчас стало в городе. Вот он и покинул купца, пробирается в родной наслег. А расчет Голомарев обещал дать, когда красных прогонят и война кончится.

Они вышли к полуразрушенному строению, одиноко чернеющему за последними домами. Постояли, прислушиваясь, и скрылись в проеме двери, похожем на бездонную пропасть.

— Ну что? — спросил Фролов красноармейца.

— Ни души, товарищ комвзвода! — ответил дозорный. — Как и приказали, с вечера ведем наблюдение. Хоть бы сучок треснул!

Красноармейцы присели, закурили, пряча огоньки в ладонях.

— А тебе еще рановато бы курить, приятель! — ворчливо заметил командир Назарке. — Сплошной вред!

Застеснявшись, Назарка бросил недокуренную папиросу, пяткой раздавил ее.

— Ну, ступай, Назар! В добрый час! — немного погодя проговорил Фролов и встал.

Тепляков обнял Назарку, потерся щекой о его щеку, легонько подтолкнул к выходу. Назарка заглянул дяде Гоше в глаза, поправил великоватую для него шапку и с посерьезневшим лицом, чуть ссутулившись, пошагал напрямик к лесу.

Жутковато одному в зимней немой тайге. Кажется, будто за каждым деревом притаился кто-то безликий, страшный и вот-вот рявкнет громовым голосом: «Стой! Кто идет?» Впрочем, если Назарка наскочит на засаду, он знает, что следует отвечать: из города красные добром никого не выпускают, он тайком, ночью убежал. И все равно Назарка напряженно всматривался в потемневший лес, невольно вздрагивал, замедлял шаг, заметив какое-нибудь расплывшееся подозрительное пятно. Каким уютным и надежным представлялся ему сейчас дом, в котором квартировала часть их отряда!

Что это? Вроде бы кто-то движется, прячась за лесинками. Назарку неудержимо потянуло повернуть обратно. Заколебавшись, он замедлил шаг, подался было в сторону. Нет, так нельзя! Назарка обещал Теплякову, Фролову, комиссару Чухломину. Он выполнит задание. Павел и все белые — его враги.

Снег был рыхлый, рассыпчатый и глубокий. Пригнувшись, вобрав голову в плечи и увязая в сугробах, Назарка петлял между деревьями, пробирался к дороге. На ходу было жарко. Шапку и воротник сплошь убелил иней. Пушистые снежинки густо налипли на бровях и ресницах. По спине скатывались струйки пота, волосы на голове взмокли. Несколько прядок, выбившихся из-под треуха, примерзли к козырьку, а вот пальцы в дырявых рукавичках зябли, и коленкам было холодно.

Небо на востоке чуть посветлело. Узкая полоса — предвестница дня — постепенно ширилась, изливалась бледным румянцем. Четче обозначились оцепенелые лесины, словно отодвинулись друг от друга. Невидимая в ветвях, тенькнула синица. С мягким шорохом прошелестел по ветвям слежавшийся ком снега. Дятел пронзительно вскрикнул, перелетел на сушину и дробно застучал по ней клювом. С сучьев беззвучно посыпались кухта, хвоя и коринки.

Вскоре Назарка выбрался на наезженную санную колею, облегченно перевел дыхание, счистил с лица колючий куржак и прибавил ходу. Застывшие торбаса колодками стиснули ноги. Подошвы из сыромяти не гнулись, визгливо скрипели и скользили по обледенелой дороге. Мороз все глубже забирался под одежду, будто тисками сжимал тело, до боли напрягал мускулы. Чтобы хоть малость согреться, Назарка побежал, отчаянно размахивая руками. Теперь, когда город остался далеко позади, хотелось лишь одного — поскорее попасть в тепло, сесть на низенькую табуретку перед весело полыхающим камельком и ненасытно вбирать в себя жар раскаленных углей. Из-за деревьев багрово-красное неяркое солнце рассыпало по нетронутой целине тускло мерцающие фонарики. От ближнего разворошенного стога, отбросив от себя длинные — до опушки леса — клинья теней, ползли возы с сеном. Быки лениво переставляли ноги. Назарка остановился. Не в обычае северных людей пройти мимо встречного, не справившись о новостях, о его делах и здоровье.