В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

Некоторые с плохо скрытой неприязнью косились на красноармейцев. Они верили слухам о том, что если красные будут отчаянно обороняться, то пострадают все без исключения горожане.

С востока наплывала предночная синева, и выгнутые спины сугробов приобрели фиолетовый оттенок. Между ними затаились черные провалы. Высоко в поднебесье затеплилась лучистая звездочка. В вечерней тишине звуки раздавались отчетливо и резко. Дым из труб казался осязаемо плотным. Он висел над домами, похожий на фантастические деревья, перевернутые кверху корнями.

— Равняйсь!.. Смирно!.. Направо!.. Шаго-ом марш!

Красноармейцы строем вышли со двора. Отбивая шаг, повернули к западной окраине города, над которой дотлевала заря. Под ногами пронзительно повизгивало и скрипело. Отделение Теплякова вышло на охрану укреплений. Улицы словно вымерли — ни одного человека. Даже собаки куда-то попрятались — не лаяли. Лишь кое-где сквозь неплотно прикрытые ставни скупо мерцали желтые огоньки.

Под прикрытием заброшенной юрты красноармейцы остановились, тесно сгрудились вокруг отделенного. Тепляков начал что-то не спеша объяснять, показывая то на высокий вал из балбахов, залитых водой, то на лес, который в сгустившихся сумерках потерял свои четкие очертания. Командира слушали внимательно.

— А тебе, Назар, дневалить! — заметил дядя Гоша и пояснил: — Ребята дровишек натаскают — камелек пожарче растопи, чтоб было где отогреться, и кипяточек приготовь непременно. Я ушел дозоры расставлять!

Шаги постепенно затихли. Вновь воцарилась тишина. Назарка долго стоял неподвижно. В юрту идти не хотелось. В ней было пугающе пусто и таинственно, но приказ есть приказ.

У очага Назарка особым способом, по-охотничьи, наготовил стружки, из вороха дров ощупью повыдергал сухие поленья и установил их на холодную золу... Бырджа Бытык — дух огня, веселый добрый старик, — давно покинул это жилье. Сейчас здесь было тихо и темно — хоть глаз выколи. Безмолвие казалось неестественным, загадочно-зловещим. Лишь изредка в углу, похоже, кто- то пищал и возился, не мигая смотрел большим темным глазом. Назарке стало страшновато. Именно в таких заброшенных людских обиталищах вьет себе гнездо всякая дрянь из недоброго племени абаассы.

Назарка поборол вяжущий тело страх, наклонился, намереваясь ощупью собрать с пола стружки, и почувствовал, как кто-то пошевелил шапку. Почудилось, что вместе с шапкой приподнялись и волосы. Назарка онемел. Сердце бурно застучало. Стало трудно дышать, точно воздух внезапно загустел. Инстинктивно он попятился, стараясь не стучать зубами, чей-то коготь больно скребнул по затылку и сдернул треух. Привиделось, будто из-за камелька сверкнули зеленые очи, оскалились зубы в злорадной ухмылке...

Впоследствии Назарка не помнил, как очутился во дворе. Его трясло, словно в ознобе. Перед затуманенным взором стремительно раскручивались оранжевые кольца.

— Абаассы! — прошептал он непослушными губами, с ужасом таращась на немую юрту — пристанище нечистой силы.

Как же так? Тепляков убеждал, что никаких духов нет, ни злых, ни добрых. Может, Назарке все померещилось в непроглядном мраке? Все еще не веря себе, он провел взмокшей ладонью по голове. Шапки действительно не было. Не сама же она сорвалась! Никогда не падала. К тому же и затылок саднило.

Назарка растерянно огляделся: что же делать? В юрту, кажется, никакая сила не заставит войти. Даже вообразить себе жутко, что ожидает его там. И наказ дяди Гоши не выполнить нельзя. Камелек должен гореть. Продрогшие на посту красноармейцы уверены, что придут в тепло. Назарка зябко передернул плечами, с тоской посмотрел по сторонам. Ни одного человека. Уши начало больно пощипывать. Назарка потер их, машинально поднял воротник шинели. Захотелось плакать. Разве кликнуть кого-нибудь на помощь? Но ведь дядя Гоша предупредил: не кричать, не шуметь — ничем не выдавать себя. Стоять становилось невмоготу.

«Пойду! — с храбростью обреченного решил Назарка. — Дядя Гоша сердиться будет, перед строем поставит».

Затравленно озираясь и ежеминутно вздрагивая, он насобирал пучок сена, приготовил спички, с отчаянной решимостью, сцепив зубы, пошагал к юрте. Сразу за порогом поджег сухую траву и, щитом выставив перед собой ярко вспыхнувший факел, не смея глянуть в сторону, направился прямо к очагу. Первое, что увидел Назарка, — свою потертую заячью шапку. Чуть покачиваясь, она висела на крюке, на который хозяйки подвешивают котлы и чайники. Красным цветом выделялась пятиконечная звезда. Вот тебе и абаассы! Назарка отшвырнул прогоревшую траву и захлебисто захохотал, взвизгивая и размахивая руками.

Через минуту в камельке ярилось и гудело рыжее пламя. Оставляя после себя изогнутые дымные стежки, от горящих поленьев отлетали светлячки-искры. Иней, унизавший стены и потолок, бесследно исчезал, уползая в углы. На полу обозначился полукруг подтаявшей земли. Темная, подернутая паром полоса все дальше отступала от очага.

Назарка снял шинель. Вспомнив только что пережитое, не смог удержаться и снова рассмеялся. Он и досадовал на себя и в то же время был рад, что все так просто объяснилось.

— Вишь, какая у него благодать! — осипшим голосом произнес вошедший дядя Гоша.

О порог застучали подмерзшие валенки. Свободные от дежурства красноармейцы быстренько разделись. Назарка посмотрел на озаренные прыгающим пламенем лица бойцов и опять засмеялся.

— Кто тебя так развеселил, приятель? — лениво полюбопытствовал Тепляков, прилегший на орон с зажатой в зубах самокруткой.

— Э, черт пугал! Шапку мою хотел забрать.

— Черт? — озадаченно протянул командир отделения и даже сел. — Ну-ка, поведай, что у тебя тут без нас приключилось?

Словно заправский артист, Назарка начал представлять, как он в темноте выискивал сухие поленья, стругал растопку, собирал с пола стружки. В этот момент он и подцепил треухом крючок. Когда он передавал, какая его охватила жуть, лицо выражало такой неподдельный испуг, что красноармейцы расхохотались.

— Стал на улице — не знаю, где моя рука, где голова, — возбужденно продолжал Назарка, усиленно жестикулируя. — Камелек топить надо — ноги обратно не идут. Кричать — глотка чужая стала, и ты, дядя Гоша, не велел. Прямо беда! Долго стоял. Маленько не страшно стало. Думаю: «Белый, поди, хуже черта!» Сено зажег, юрту барда[41]... Какой абаассы! — смешно просто!

— Молодчина, Назарка! — добродушно посмеиваясь, похвалил Тепляков и привлек паренька к себе. — Сумел перебороть страх! В жизни сгодится. Не каждый способен владеть собой... Когда я впервые в шахту попал, тоже чуть было языка не лишился...