В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

Павел протолкнул Назарку в тесную боковушку, плотно прикрыл за собой дверь, сел на стул и коротко потребовал:

— Теперь рассказывай!

— Чего рассказывай? — не понял Назарка.

— Как к нам попал? Где мать, где отец?

Павел должен поверить ему, иначе отсюда не выбраться. Назарка почувствовал себя спокойно и уверенно. Фролов предупреждал, что цыпуновский отряд может квартировать в Бордоне. Однако Назарка не предполагал, что встреча с Павлом произойдет столь скоро.

— В город мы поехали. Ты же сам велел из юрты убираться! Мать шибко заболела. Боялся, помрет дорогой, — с внезапно прихлынувшим вдохновением сочинял Назарка. — Станок есть на реке, а недалеко в тайге — длинное озеро. Там Платон живет. Старик. У него ночевали. У него и мать оставил. И девочки с ней. Куда мне с ними? Балыксыт маленько кормить их обещал, если рыба хорошо ловиться будет. Тот старик Платон сказал мне: «В город ступай, к купцу Голомареву попросись». Я пошел. У станка на реке тогда здорово стреляли. И как гром было. Только откуда зимой гром? Я шибко испугался, в лес убежал и вроде ум потерял... Чуть не замерз!.. У купца Голомарева работал. Так-то ничего, жить можно было, — рассудительно заметил Назарка. — Только в городе сейчас худо стало — голодно. Голомарев красных боится, потихоньку ругал их, лавку закрыл. Отпустил он меня: делать нечего. Мать попроведать хотел. Может, поправилась. Балыксыту Платону помогать стану... Из города пошел, люди с ружьями повстречались, кричать мне начали, руками махать. Мне боязно стало — в лес побежал. Они стреляли... Долго блуждал. Думал — пропал. Потом на аласе бордонского Мельчеса повстречал. С ним и приехал.

— То-то не в ту сторону повернул! — усмехнулся Павел, но тотчас нахмурился и процедил сквозь зубы: — Ну, ладно, Вася! Кровью блевать у меня ты будешь!.. Степан, отец, где?

— Не знаю! — спокойно ответил Назарка и набил трубку из тойонского кисета.

Сковыривая ногтем застывшие натеки смолы, Павел обошел вдоль стен узкую боковушку. Засунул руки глубоко в карманы, в раздумье постоял у запотевшего окна. Протер стекло рукавом кителя, заляпанного сальными пятнами.

— Помнишь, Назарка, в город мы с тобой ездили? У Макара Ивановича останавливались. Ты его еще юрким человечком прозвал: на ласку он-де походил?

Назарка молча покачал головой.

— Не встречал его?

— Э, купец строгий, со двора никуда не пускал, чтоб не избаловались.

— Куда он запропастился?.. Красных в городе много?

— Кто его знает... Купец не позволял шибко бегать по улицам, ругался!.. Разные ходят.

— Добре, — решил Павел. — У меня пока послужишь вместо денщика. Там видно будет.

Назарка понял, что Павел поверил ему. А может, в самом деле, не он, может, другие расправились с матерью и сестренками. Вон их сколько собралось здесь?

— Есть хочу! — заявил Назарка. — Вчера последний раз ел. И табаку надо. Купец не давал курить.

— У нас не город — жратвы хватает! — ухмыльнулся Павел. — Ступай на кухню. Потом здесь спи, — показал он на скамью, стоявшую возле печки. — Без моего разрешения никуда не уходить! И с солдатней не якшаться!

Назарка вдосталь отведал жирного конского мяса и хаяху[49], напился горячего чаю. Вознамеревался было отправиться на розыски Семена, но, вспомнив запрет Павла, счел за лучшее пока не нарушать его. В боковушке он прилег на широкую скамью, предварительно раскинув на ней собачий тулуп. Привалился спиной к теплой печке. На душе его были мир и покой. От Павла он всяко удерет. Только надо возможно больше разузнать про белых... Кто же стрелял в мать и сестренок?.. Плохо, что он по-русски еще почти ничего не понимает. Здесь в большинстве разговаривали по-русски.

Кто-то пихнул Назарку в бок, и он открыл глаза. Окна из прозрачных стали черными, словно снаружи их залепили грязью. Под крашеным потолком горела лампа-молния. От неровного, зубчиками, пламени кверху тянулись хвостики копоти. Вокруг лампы многослойной толщей скопился дым. За столом тесно сидели люди и что-то горячо обсуждали.

— Почему все время по-русски толмачите! — недовольно сказал человек, который потревожил Назарку. — Я по-русски плохо слышу. По-якутски надо говорить!

Назарке видна была его отвислая дряблая щека, жирные складки под подбородком и на шее. При каждом движении они студенисто колыхались. Пальцы были короткие и толстые. Они безостановочно шевелились, словно выискивали что-то. От человека едко пахло потом.

— Ты не сердись, Эверов, — миролюбиво заметил Павел. — Наши друзья по-якутски не знают еще. Как быть?

— Как быть? — возвысил голос Эверов. — Земля наша — якутская. Значит, по-нашему должны знать! У нас свое государство будет!

— Ты со своим государством погоди! — сказал кто-то гулким басом и хмыкнул. — Не торопись, господин хороший, за чужой спиной в рай проскочить!

— Тохтоо, догор[50]! — тоном, не допускающим возражения, сказал Павел. — Мы о деле толкуем. Отряд Пешкина давно уже ушел и пушки увезли, а мы все собираемся. Сейчас сил красных против нас совсем мало осталось. Время терять нельзя. И так много бездельничали. Захватить город надо, чтобы ни один красноперый не ускользнул. Наши Якутск осаждают, скоро возьмут его. Тогда и о государстве говорить будем.

— А почему тянете? Почему меня не слушаете?.. От ленивой собаки водяная крыса по земле убежит!

— Не спеши, — заметил Павел. — На днях, однако, Ярыгин со своими молодцами подойдет. Порох, свинец подвезут, патроны для пулеметов. Как следует подготовиться надо... На город, пожалуй, через неделю выступим. Штурмом захватим!

Назарка лежал неподвижно, крепко смежив веки. Жирный Эверов завозился, усаживаясь удобней, притиснул Назарку к печке. Тот не шелохнулся, боясь пропустить хотя бы одно слово из разговора. Между печкой и рыхлой спиной тойона было душно и жарко. Пот струйками стекал с висков. Назарка слизывал с губ соленые капли.

— Солдаты наши совсем разбаловались! — проворчал Эверов. — С утра допоздна знай себе в карты играют, патроны даже проигрывают. И за девками охотятся!

— Пускай их! — ответил Павел и крикнул: — Назарка!

Притворившись спящим, Назарка промолчал.

— Макар Иванович меня беспокоит. Молчит, будто он мертвый. Неужели ревкомовцы что пронюхали?..

— Не штука, если и в расход пустят! — прогудел тот же бас.

— Задумка у меня одна появилась, — продолжал Павел. — Мальчишка, бывший батрачонок мой, случайно к нам попал. От купца из города удрал. Его используем. Обратно отправим. Он видел, знает Болдырева. Вот и разыщет его.

Это же самое Павел повторил по-якутски специально для Эверова. Назарка задержал дыхание. Выходит, Павел намерен послать его в город к юркому человечку?..