Ради жизни на земле-86 (сборник) - Михаил Ильин

— Догадлива ты, дивчина. Может, тебя к нему переправить?

— Нет, Никанор Иванович, сначала в Москву.

— Ну, тогда собирайся в путь.

Уходила Маша в сумерках. Над деревней нависла рыжеватая туча. Хмуро, тоскливо выглядело все вокруг. Маша припала к руке старого пасечника:

— Спасибо вам, Никанор Иванович, большое за все спасибо.

— Что ты, доченька, что ты, — смутился старик, голос его дрогнул. — Счастливой тебе дороги до самой Домниковки. И помни, не забывай: где бы мы ни были, что бы ни случилось с нами — жить будем по нашим, советским законам.

Порываева пошла. А у плетня долго еще стояли двое: седой старик с непокрытой головой и девчушка в ситцевом платьице. Дуняша навзрыд плакала…

Уже опадали, кружась на ветру, золотые листья, а по утрам легкий мороз серебрил поля. Маша все шла и шла, переплывала реки, пробиралась топкими болотами, глухими лесными тропинками. Замерзшая, сутками отлеживалась в теплых хлевах, куда пускали сострадательные хозяйки «беженку».

Не раз выручал ее документ, врученный Никанором Ивановичем. Однажды, уже в прифронтовой полосе, в поселке под Малоярославцем Маша попала в облаву. Задержанных гитлеровцы провели в здание бывшего клуба. Здесь всех молодых женщин и девушек подвергли унизительному осмотру. Фашистам нужны были «фрейлейн» для «солдатских домов». Когда очередь дошла до Порываевой, врач бегло осмотрел ее и сказал:

— Худа больно. Кости да кожа.

— Откормится на казенных харчах, — хихикнул переводчик. Глаза под пенсне у него блестели, как у блудливого кота.

Но гитлеровец, повертев Машин документ, изрек:

— Нам нужен здоровый и честный русский девка. А ты, — его колючие, холодные глаза внимательно оглядели Порываеву, — будешь помогать нам выявлять большевик.

Маша криво улыбнулась:

— Битте, капитан.

В толпе девушек кто-то громко прошептал:

— Шкура!

В полиции, куда комендант определил «воровку», Порываева не прослужила и трех дней. К поселку неожиданно прорвались части Советской Армии. Приехавший из штаба немецкой дивизии офицер приказал коменданту немедленно отправить на строительство оборонительных сооружений две сотни русских. В сутолоке в машину забралась и Маша.

Дотемна они таскали к шоссе камни, где сооружались дзоты. Вечером машины за ними не пришли. А ночью… Той счастливой ночью Порываева и еще несколько человек бежали к своим…

Исхудавшая, почерневшая, переступила Маша порог родного дома. Не узнали ее поначалу ни мать, ни брат. Рассказывала родным про свои скитания скупо. Зато жадно расспрашивала, кто из знакомых ушел на фронт, как работает фабрика, были ли воздушные налеты на город.

Отоспавшись, Маша долго бродила по Москве. Прошлась по Домниковке. Постояла у одного из маленьких переулков, вспомнила рассказ Никанора Ивановича о курсистке Елене. Забежала в школу, на фабрику. А утром следующего дня появилась в штабе обороны района. Принял ее пожилой, сердитый майор.

— Пошлите меня в тыл врага, — попросила Маша.

— Почему в тыл? — поднял майор от бумаг усталое от недосыпания лицо и, вдруг улыбнувшись, спросил: — А почему, Машенька, не хочешь учиться на летчика?

— Товарищ военком! — узнала Маша командира, к которому приходила школьницей.

Майор увел Порываеву в другую комнату и долго с ней беседовал. Оттуда девушка вышла сияющая. Через три дня Маша перебралась на Баррикадную улицу, а спустя месяц, распрощавшись с родными, выехала из Москвы в неизвестном направлении. А еще через месяц в разведотделе штаба Калининского фронта появилась разведчица Зоя.

Смелая разведка

Их было 167. Все, за исключением нескольких человек, 17–19 лет, все в нагрудном кармане хранили комсомольские билеты. По призыву партии, по зову собственного сердца вступили они на партизанскую тропу, оставив кто любимую работу, кто школьную скамью. Тамара Ильина была студенткой Калининского педагогического института, Юлия Новоселова — медицинским работником, Валя Карасева — учительницей, Наташа Шарова — портнихой. Алексей Гончаров работал строгальщиком на вагонном заводе, а Николай Дудушкин и Ина Константинова учились в средней школе.

Молодые патриоты после небольшой подготовки стали бойцами 2-й Калининской партизанской бригады. Формирование было небольшое — состояло из двух отрядов. Одним командовал чекист П. В. Рындин, другим П. П. Лесников. Командиром бригады был назначен старший лейтенант Г. П. Арбузов, комиссаром — старший политрук П. В. Лекомцев. За плечами у партизанского комбрига была советско-финляндская война. Все ее нелегкие дни он командовал ротой автоматчиков, ходил в рейды по тылам противника и прослыл человеком исключительной храбрости, был награжден орденом Красного Знамени. О его доблести писала газета «Правда».

Стояли последние дни весны сорок второго. Фронт от московских застав уже передвинулся на запад — к берегам Ловати. Туда, где на холмистой, овражистой лесной земле, испещренной оконцами озер и тихоструйными речками, проходили стратегически важные коммуникации. От городов Великие Луки, Новосокольники веером разбегались железные дороги на Ленинград, Москву, Ригу, Витебск, от Невеля сквозь туннели медноствольных сосен и могучих елей устремлялось на север шоссе Киев — Ленинград.

В этой прифронтовой зоне и обосновалась бригада Арбузова. Обосновалась по нормам военного времени надолго — почти целый месяц находилась в селе Купуй. Новички учились владеть оружием, минировать дороги, вести разведку. Учились в лесу и… во вражеском тылу. Почти ежедневно Арбузов отправлял небольшие группы за Ловать. На боевой счет бригады было занесено несколько десятков машин, уничтоженных на шоссе Невель — Пустошка, два воинских эшелона, пущенных под откос на железной дороге Новосокольники — Себеж.

Войска Калининского и Северо-Западного фронтов после успешного зимнего наступления держали оборону. Штабам армий нужна была разведывательная информация, в том числе и партизанская. И не только от партизан, действовавших далеко за линией фронта, но и от тех, кто находился в непосредственной близости от нее. Добыть оперативные разведданные для штаба 3-й ударной армии было поручено и Арбузову.

В его распоряжение прибыли три разведчика — младший лейтенант и две девушки. Одной из них была Зоя.

В бригаде Порываева быстро прижилась. Но в задушевных беседах с новыми товарищами избегала рассказа о своей «одиссее» в тылу врага (посвящен в нее был только комбриг), ни слова об учебе в разведшколе. Характеризуя свою подопечную, подполковник Косиловский, один из командиров разведки, отметил два ценных качества Порываевой — цепкий взгляд и способность не теряться в сложных условиях. Цену им Арбузов знал по собственному опыту, а точность характеристики подтвердила первая же разведка, проведенная Порываевой в районе Невеля.

Ушла Зоя из Купуя с напарницей Дусей Цветовой. «Легенду» выбрали простую: беженки, сами — витебские, зимой были угнаны на окопные работы под Москву, оттуда отходили вместе с немецкой армией, вот уже несколько дней бредут к дому. «Легенда» помогала — крестьянки, работавшие в поле, жалели девушек, угощали молоком, расспрашивали: «Как-то там, под Москвой?» Напутствуя «беженок», одна из женщин предупредила:

— Как доберетесь до большой березовой рощи, обязательно влево подайтесь. Там у фашистов аэродром строится. Попадетесь на глаза — несдобровать.

Конечно, свернули у березовой рощи девушки не влево, а вправо. Подобрались к самому аэродрому. Нарвались, правда, на конных полицаев, но успели вовремя юркнуть в кусты. Часом позже, отойдя от березовой рощи на приличное расстояние, Порываева уселась у небольшого ручейка и начала веткой чертить на песке план:

— Дусенька, проверяй меня и тоже запоминай. Итак, ориентир для наших самолетов — церковь. От нее к продолговатому озеру на юг. Вот сюда. — Разведчица кружком изобразила озеро. — А дальше — два километра — и березовая роща. Теперь нанесем зенитные батареи. На бугре на опушке — раз, в ольховых кустах у дороги — два. Ну а третью пусть поищут сами летчики. — Разведчица засмеялась и ногой уничтожила «план».

Памятуя правило: «источником разведывательной информации могут быть и дети», — Порываева не преминула расспросить под вечер пастушонка, торопливо гнавшего стадо от речной поймы к селу. Поравнявшись с ним, задиристо спросила:

— Куда спешишь? Аль волков боишься? Вихрастый, весь в веснушках мальчишка лет двенадцати посмотрел на девушку удивленно:

— А ты разве не знаешь, что немцы после восьми вечера не разрешают никому к деревне подходить? Припоздаю — быть битому.

Пастушонок зло сплюнул и, немного помолчав, продолжал:

— А сегодня особо торопиться надо. С утра дорога на Изочу занята была. Пушки да танкетки. Ночевали фрицы в деревне нашей.