Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду - Александр Ильич Антонов

мы охотились, — горячо произнёс Паули. И заспешил: — Прячь! И уходим! Уходим каким угодно путём. И пешью, мой друг. Лошадь нам будет помехой. На ней не минуем застав.

Сильвестр и Паули быстро оделись в дорожные плащи, простились с отцом Алексием и, ничего не поведав ему, покинули его дом.

Оказавшись за городом, друзья без дорог и троп взяли путь на северо-восток и шли всю ночь скорым шагом, стараясь как можно дальше уйти от Стародуба. На третий день пути Сильвестр и Паули добрались до Почепа. Усталые и голодные, они появились на постоялом дворе. Здесь было людно, как и во всём городе. Князь Сергей Засекин по воле князя Григория Шаховского вёл из-под Тулы в лагерь Лжедмитрия большой отряд служилых людей и холопов.

Сильвестра и Паули заметили люди князя Засекина. И вечером рассказали ему о появлении в Почепе «огнищанина». По их описанию князь признал в «огнищанине» ведуна Сильвестра, которого не раз видел в Москве в свите патриарха Гермогена. Князь заподозрил что-то опасное для себя. Он трепетал перед Гермогеном и хорошо помнил его гневные глаза, когда в Успенском соборе читали разрешительную грамоту. И ночью, когда усталые путники приткнулись поспать на конюшне постоялого двора в каморке конюха, их разбудили холопы князя, скрутили им руки и повели к своему господину. И князь Засекин не мешкая взялся допрашивать их с пристрастием.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

СГОВОР

Катерина верила, что Кремль — святое место. И каким бы грехом не запятнали его люди, нечистая сила не появится в нём. Ан нет, ошибалась ясновидица. В ночь на Агафона-огуменника услышала она, как за дверью кто-то скребётся. Подумала, что кошка приблудная в палаты пробралась. Встать бы с постели, выгнать её, да сердце с вечера приболело, вещало что-то горестное о Сильвестре, а что, пока Бог не открыл. Знала лишь одно: попал он в беду.

Теперь уж Катерина и не скажет, что привело в её покой домового с Пречистенки, где стоял её дом. Да видно сам Бог послал, потому как домовой только у тёмных людей есть нечистая сила. Вот и Катерина впала в темноту. Тут скрипнула дверь, и увидела Катерина в свете лампады человека невысокого роста, обличьем схожего с Сильвестром. Села ведунья на постели, сама уже догадалась, что не Сильвестр перед нею, а домовой, принявший его облик. Был на нём красный кафтан, но левая пола запахнута за правую, так ноне никто не носил. Лапти перепутаны: правый — на левой лапе, левый — на правой. А глаза у домового Сильвестровы, зелёные, горят, как угли.

— Зачем полуночничаешь и сон бередишь? — спросила Катерина.

— А ты пошто ласково не встречаешь? Я — Сильвестр.

— Вижу токмо его обличье. Уходил бы в неворотимую сторону.

— Зачем гонишь, коль сердцем исходишь. Я из Почепа прилетел. Край неближний, да сила твоя помогла путь одолеть. — Домовой подошёл к Катерине, гладить её стал, ласкаться, платно с неё словно бы само спало, и домовой за груди её взял, губами потянулся к ним, причмокивая от блаженства.

Катерина и сказала заветное:

— Спасибо, любый, пробудил ты меня ото сна, лечу к тебе. — И домовому ласковое слово подарила: — И тебе, окудничек, спасибо. Приходи в другой раз погреться. — И перекрестила домового. Он тут же источился на глазах у Катерины. Она платно с полу подняла, торопливо оделась и поспешила на половину патриарха.

Гермоген ещё не спал, на коленях перед образами стоял, молился.

— Владыко святейший, беда с Сильвестром, — опустившись рядом с патриархом, сказала Катерина.

— Верю, дочь моя. Я тоже места не нахожу. Где он?

— Дух прилетал токмо что. Поведал: в Почепе бедует!

— Ой-ей-ей! — запричитал Гермоген. — Знать, в руки князя Шаховского попал. Не дай-то Бог князь обличит его! Да за печать государеву на кол посадит. — Спросил: — Сама помчишь спасения для?

— Мой он, мне и лететь, владыко.

— Позови отца Николая. Повелю, чтобы лучших коней тебе и на всём пути дабы помех не было. Да ловких иноков в помощь дам.

Птицей летела Катерина в Почеп, но не помнит, на какую ночь принесли её патриаршие кони к палатам, в которых князь Засекин нашёл своё место. Катерина, ещё сама не зная зачем, взяла у возницы-инока кнут и поспешила в палаты. Рынды князя распахивали перед нею двери молча, сами же на колени опускались и крестились. Ужас в глазах у них застыл, потому как шла на них святая Магдалина-воительница. И в руках у неё сверкал огненный меч, и над шлемом витало сияние.

В опочивальне пахло винным перегаром и кровью. Запах крови привёл Катерину к кафтану князя. Он был в пятнах. И ведунья поняла, что это кровь Сильвестра. Ненависть и гнев обожгли её сердце. Она увидела сулебу — короткий меч — схватила её и занесла над спящим князем. Но Всевышний удержал её руку, занесённую во гневе. Опустив сулебу, Катерина тронула князя кнутовищем. Засекин открыл глаза, лицо исказил страх, он сел на постели. Ведунья взяла его за руку, и он, послушный её воле, встал с постели и пошёл за ясновидицей из палат в глубокий каменный подвал и молча, только движением руки, велел стражу освещать путь по подвалу. Но вот страж остановился перед окованными железом дверями и, посмотрев на князя Засекина, открыл их. И все они зашли в каменную клеть.

В глубине каменной клети, на соломенной подстилке Катерина увидела два ещё живых существа. Они были избиты так, что в них невозможно было узнать ни Сильвестра, ни Луку Паули.

Катерина сдержала душевный крик, осмотрелась, увидела замурованную в стену цепь и велела стражу посадить на неё князя. Страж повиновался, да и Засекин был послушен, словно находился в летаргическом сне. Потом Катерина велела рынде поставить кадь с водой рядом с пленниками и принялась обмывать их лица. Они пришли в себя, сначала Лука, потом Сильвестр. Катерина приложила руку к устам Сильвестра и велела молчать, помогла им встать и повела к выходу. Страж с плошкой, в которой горел огонь, шёл впереди. В сенях он задержался на мгновение, и, когда Катерина и пленники прошли мимо, страж расплескал горящее масло по стенам и поспешил следом за Катериной. Она уже усадила в тапкану Сильвестра и Паули, сама скрылась в ней, а подбежавший рында попросил инока потеснится на козлах. И кони на рысях ушли с