Путь Грифона - Сергей Максимов

– Продолжайте. Я вас слушаю, – окончательно взял себя в руки Александр Евгеньевич.

– Враг не смог разрушить наш политический суверенитет. Флаг, герб, гимн, политическое устройство страны остались суверенными. Уже в ходе войны был восстановлен суверенитет военный. К концу этого года мы восстановим суверенитет территориальный.

– Так, где поражение? – громко спросил маршал.

– Нарушен экономический суверенитет. То, что наша экономика в своей гражданской составляющей разрушена, – это понятно. Должно быть понятно и то, что большая часть мирового золота, в том числе и нашего, в результате войны утечёт за океан. Значит, американская валюта, и традиционно валюта английская, после войны будут самыми устойчивыми. Вы лучше меня знаете, что переговоры о том, чтобы сделать доллар мировой валютой, уже ведутся. Следовательно, экономический суверенитет находится под угрозой. Его уже почти нет сейчас и не предвидится в ближайшем будущем.

– А может быть, вы влезаете в вопросы, в которых ничего не смыслите? – не без иронии спросил Голованов.

– Я не многое понимаю в экономике, – охотно согласился Суровцев, – но, как человек военный, я очень хорошо понимаю, что цель любой войны – это свободное и привилегированное хождение на территории неприятеля твоих денег. Которые должны быть во много раз дороже, чем деньги местные. Если таковые ещё будут. И зачем вообще нужно воевать, если на сопредельной территории ходит твоя, обеспеченная золотом, валюта? Посылать на эту территорию армию уже не обязательно. Хотя военным присутствием всегда можно и нужно подкреплять свои денежные знаки… Военной силой можно и втолковать, чья валюта лучше конвертируется. Хотя вы правы, как человеку военному, мне абсолютно наплевать на экономику, как на науку. Потому что, на мой взгляд, экономика и не наука вовсе.

– А что же это? – удивился Голованов.

– Экономика – это политика. Какая будет политика, такая получится и экономика.

– А что это за пятый суверенитет?

– Пятая составляющая государственного суверенитета – суверенитет культурный.

К Голованову вдруг вернулось хорошее настроение. Он громко рассмеялся:

– Эко вас мотануло, товарищ генерал! От экономики да сразу к культуре.

– Культурный суверенитет не такой смешной, как может показаться, товарищ главный маршал авиации. В нём формируется народное самосознание, и даже идеология.

– Ну-ка, ну-ка, подробнее, – внешне продолжал иронизировать Голованов, – может быть, пример приведёте.

– Пожалуйста. Вы никогда не будете иметь ни территории, ни экономики, ни политики, если потеряете родной язык. Территорию можно обратно отвоевать. Язык нет. А ещё через сферу культуры взаимодействуют национальные элиты. И политическая, и экономическая, и военная с элитой научной вместе. А элиты гарантируют устойчивость всех суверенитетов. Через общую культуру взаимодействуют и все другие слои общества. Отечество трудно беречь. Но учит сама история: народ, потерявший речь, – теряет свою территорию, – вдруг заговорил он стихами.

– М-да. Теперь я понимаю, почему ваша кандидатура на представительство в Русском клубе даже не обсуждается. Чёрт с вами, готовьте мероприятия по вашему исчезновению. Сколько вам потребуется времени?

– Нужно года два-три. Но столько времени у нас нет. Через полгода я должен приступить к исполнению своих новых обязанностей.

– А не обидно, что вам, возможно, не придётся победу отметить на родной земле, со всеми?

– Найдется, кому отмечать. У победы всегда много отцов, творцов, авторов, участников, наследников и собутыльников. Это поражение – всегда сирота, – многозначительно парировал Суровцев.

– Жалко нет времени пообщаться с вами побольше… Значит, говорите, культуры не хватает… Историю опять же, наверное, плохо знаем…

– Да история как раз и не культура вовсе. Это одна сплошная политика. Английская история – это такая история о том, как англичане несли и продолжают нести свет цивилизации остальному, туземному миру. Вот такая просветительская, такая благородная, совсем не колониальная государственная политика – читай, что и история. Думается, что и литература часто политика…

Формальным поводом для следующей знаменательной встречи – в кабинете Судоплатова – послужила сдача Суровцевым своих орденов и документов на длительное хранение.

– Интересная у вас биография, – разглядывая царские ордена, разложенные на столе, произнёс Судоплатов.

– Насколько биография интересная, настолько мучительная и странная, – согласился Сергей Георгиевич.

– Вы ничего о проекте постановления Совета народных комиссаров от двадцать четвёртого апреля не слышали? – поинтересовался Павел Анатольевич, раскладывая старорежимные награды генерала согласно их статуту.

– Нет, – ответил генерал, – о чём, собственно говоря, речь?

– Предлагалось приравнять бывших георгиевских кавалеров к кавалерам ордена Славы, со всеми вытекающими льготами. Ещё и разрешить ношение на груди колодки с георгиевской орденской лентой установленного цвета.

– Интересно, – искренне удивился Сергей Георгиевич.

– Не то слово, – согласился обычно молчаливый Эйтингон, – прежним крестоносцам следовало выдавать орденские книжки ордена Славы с пометкой «бывшему георгиевскому кавалеру» на основании «подлинных приказов или послужных списков». Сотрудники особых отделов фронтов и округов с карандашами в зубах побежали в штабы переписывать списки бывших…

– И ряды кавалеров заметно поредели, – сделал вслух вывод Сергей Георгиевич.

– Не всегда, – с улыбкой заметил Судоплатов, – нашлись чудаки, которые стали носить даже не колодки, а сами кресты… Драматург Вишневский, например, расхаживает везде с крестами на груди.

– Баловство, да и только, – с недоумением произнёс генерал, – к какому, например, нынешнему ордену приравнять моего Владимира с мечами второй степени? Да как-то и неловко даже его на шее носить при пуговицах с советским гербом… Нет, в одну и ту же реку нельзя войти дважды.

– А кто занимался у нас введением погон, не подскажете? – лукаво поинтересовался Эйтингон.

– Понятия не имею, – не менее лукаво ответил генерал.

– Авантюрная у вас биография, – переключил своё внимание на советские ордена Судоплатов.

– Да нет же, – не согласился Суровцев, – совсем не авантюрная… Просто не везло…

– А по наградам этого не скажешь, – не согласился Эйтингон.

Набор орденов советских тоже был более чем интересным. За каждым была своя история. Орден Красного Знамени был получен за Финляндию. Орден Александра Невского первой степени был вручён за срыв вражеской операции на Ладоге. Орден Отечественный войны за разработку операции «Курьеры». Были ещё два полководческих ордена, оба второй степени. Орден Суворова и орден Кутузова были получены за участие в планировании контрнаступления на Курской дуге и за наступательную операцию «Багратион» в Белоруссии. Медали опять же… Юбилейная медаль «Двадцать лет РККА». За боевые заслуги. За оборону Москвы. За оборону Ленинграда.

– Личного архива у меня нет. Но есть один вопрос, касающийся документального подтверждения моего существования, – придвинув к орденам наградной наган от командования Первой конной армии, произнёс Суровцев.

– Задавайте свой вопрос. Если сможем – ответим, – пообещал за себя и за Эйтингона Судоплатов.

– Где находится сейчас и где будет храниться моё личное дело?

– Какое из них вы имеете в виду? Личное или служебное? – спросил уже Эйтингон.

– Я разумею то, на котором в графе «агентурный псевдоним» написано «Грифон»… Я видел его на столе у Павла Анатольевича и на столе начальника разведывательного управления Фитина.

– Вопрос непростой… Слово «грифон» вписал своею рукой товарищ Сталин. Значит, место хранения не наркомат, – сделал вывод начальник четвёртого управления НКВД.

– Пусть вас это не тревожит, – высказал своё мнение Эйтингон, – после операции вашего исчезновения в том деле появится только справка о прекращении делопроизводства. Естественно, с указанием причины. Она, причина, как мы с вами решили, будет более чем уважительной.

– Ну что ж. Пусть будет так. В конце концов, моё будущее туманно, но может сложиться так, что оно более выигрышное, чем даже у вас, – улыбаясь, согласился генерал.

– Что вы этим хотите сказать? – скорее интуитивно, чем исходя из логических умозаключений, тревожно спросил Судоплатов.

– У вас положение более опасное, чем у меня, – заявил генерал.

И если улыбчивый Эйтингон продолжал как ни в чём не бывало загадочно улыбаться, то Судоплатов почти разозлился:

– Чем это опаснее? – искренне недоумевал генерал-лейтенант государственной безопасности.

– Товарищ генерал намекает на наши непростые биографии, – теперь без улыбки предположил Эйтингон.