Рыцарь бедный - Василий Панов

Что это не преувеличение и Михаил Иванович не имел даже возможности отдохнуть после напряженной журналистской и шахматной работы, доказывают такие строки из его тогдашнего письма Савенкову:

«Расскажу Вам, как мне приходится жить здесь, в Питере, в одном доме с Шахматным обществом (во дворе, вход в другие ворота).

Вот хоть бы вчера. Корректировал отдел для „Нового времени“. В половине одиннадцатого вечера шлют на мною из Общества. Сначала один, потом другой. Нужный человек (П. А. Сабуров), нужно и идти. Прихожу. Засел за разбор его партии. Потом засел в столовой.

До половины четвертого ночи скоротал время. Отправился домой, ибо спать страшно хотелось, оставив публику в Обществе. Только что успел заснуть, является посланец за мною, что, мол, приехал мой приятель с знакомым, хочет меня видеть. Не пошел. Приезжай приятель раньше, за полчаса, ну и пробеседовали бы до раннего утра, до 7–8 часов, как я узнал сегодня. Засидки бывают часто и позднее…»

Из этого «человеческого документа» видно, с какой бесцеремонностью обращались с Чигориным! Не только тайный советник Сабуров, который, конечно, был «нужным человеком» не для самого Михаила Ивановича, а для созданного им шахматного клуба, но и другие осмеливались будить глубокой ночью уставшего пожилого маэстро только потому, что кто-то «хочет его видеть»! Удивляет также доброта и незлобивость Чигорина, видимо привыкшего к подобной беззастенчивости.

Сабурову – слабому любителю – конечно, лестно было видеть свое имя рядом с именем великого шахматиста. В мае 1897 года была организована такая странная консультационная партия. Белыми играли «по консультации» Чигорин и Сабуров, черными – совещавшиеся между собою Алапин и Шифферс. Конечно, фактически играл один Чигорин против двух сильнейших после него русских международных маэстро и все же одержал победу. Можно себе представить, с каким удовольствием Сабуров демонстрировал партию своим высокопоставленным знакомым: «И мы пахали!»

В турнире-гандикапе 1896 года Чигорин занял первое место, набрав 38 очков в 42 (!) партиях, а весной 1897 года сыграл свой последний, шестой матч со старым соперником и своим ровесником Шифферсом и вновь победил его – на этот раз с разгромным счетом: +7, –1, =6.

За рубежом и в Прибалтике

В России Михаил Иванович, как видно, по-прежнему не имел соперников, но за рубежом ему все труднее было поддерживать прежнюю марку. Ушла молодость, исчезли мечты о мировом первенстве, убывала прежняя львиная сила, но зато появились неверие в будущее, страх перед завтрашним днем и глубокое разочарование в соотечественниках, не поддержавших вовремя русского корифея. И ухудшилось здоровье из-за необходимости прибегать к спиртным напиткам в порядке ночных «дежурств».

С 1896 года Чигорин подряд играет во всех международных турнирах и охотно выезжает на гастроли, явно стараясь забыться и отдохнуть от петербургской «атмосферы», и от обид завистников, и от «друзей» типа Сабурова. Хотелось Михаилу Ивановичу, конечно, и еще раз блеснуть после неудач в Петербурге и Нюрнберге, и познакомиться с выдвигающейся на мировой арене молодежью, и подработать на призах. Нужда по-прежнему не выпускала Михаила Ивановича из своих цепких объятий. Он не только содержал жену и дочь, живших отдельно, но часто входил в долги, покрывая неотложные расходы шахматного клуба. Ведь частные домовладельцы не церемонились с должниками. Просрочил месяц – повестка в суд, и вскоре судебный исполнитель выкидывает вещи вон. А для шахматного клуба выселение – смерти подобно!

Да и расходы по проезду на турнир и обратно в те времена не оплачивались его организаторами. Однажды Чигорина спросили: примет ли он участие в намечавшемся международном турнире.

Чигорин ответил:

– Приму обязательно… Только деньги… деньги! – И он схватился за голову. – Знаете, к чему приходится прибегать? У меня остались неразошедшиеся экземпляры журнала за 1894 год. Так вот, я их и рассылаю: «От М. И. Чигорина такому-то на добрую память», а они присылают кто три, кто пять рублей. Вот и источники на поездку.

– Неужели шахматное общество и богатые любители не окажут поддержки? – в недоумении спросил собеседник.

– На словах сколько угодно, а на деле шиш! – ответил Михаил Иванович.

Но и участие в международных турнирах не гарантировало Чигорину высокого или хотя бы приличного заработка. Играл он теперь нервно и неровно, то достигая высоких призовых мест, то оставаясь вообще без приза.

Общая картина выступлений Чигорина со второй половины девяностых годов такова: он по-прежнему играет энергично, смело, красиво, но уже без прежнего подъема, без прежней веры в себя, что сказывается, в частности, в том, что в турнирах он регулярно проигрывает последнюю, решающую партию и откатывается назад!

К тому же на международной арене уже выдвинулась целая плеяда даровитых молодых шахматистов, которые овладели не только всеми теоретическими достижениями прошлого, но и профессиональной практичностью, и обладали физическим здоровьем, свежестью мышления и, главное, – оптимизмом молодости.

И даже постепенно улучшавшиеся условия оплаты шахматных выступлений, как ни странно, имели невыгодную для Чигорина сторону. На турнирах, помимо призов, стали выдавать менее удачно сыгравшим участникам гонорар за каждое очко, независимо от того, символизирует ли оно выигранную партию или две ничьи.

В прежних турнирах, как мы знаем, ничьи обычно переигрывались с тем, чтобы один из двух добился победы, и это отнюдь не стимулировало партнеров играть осторожно и добиваться мирного исхода, так как предвещало потерянный труд и новую, но уже ожесточенную многочасовую борьбу.

Теперь же появился смысл делать короткие, бесцветные ничьи, получая, правда, в два раза меньше, чем при победе, но зато без всякого риска по принципу: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе!» И рассудительные последователи Тарраша, особенно те, кто не имел реальных шансов на приз, стали против лидеров турнира и вообще против испытанных, ведущих маэстро сразу играть на ничью, чтобы не потерять крошечный заработок. А из таких «ничейных» заработков постепенно складывалась приличная сумма, позволяющая окупить участие в турнире.

Михаил Иванович же избегал ничьих, стремясь, независимо от того, хорошо или плохо он идет в турнире, к красивой борьбе. Некоторые из хитрых молодых рутинеров учитывали его турнирную психологию и при встречах с Чигориным начинали массовый размен фигур, чтобы создать бесцветную равную позицию, и потом терпеливо ждали момента, когда «русский медведь сам полезет на рогатину».

Когда Чигорина спросили о его непонятных проигрышах даже явно слабейшим шахматистам, он объяснил:

– Ну, что поделаешь? Получается, например, интересное положение, где можно создать что-то незаурядное, а противник уклоняется, все силенки употребляет, чтобы упростить и обезличить положение. Ну, рассердишься, разволнуешься, заостришь игру, а он тебя хладнокровно и накроет. Один Стейниц не боялся ничего. С ним играть было одно удовольствие.

В сентябре 1897 года Чигорин принял участие в международном турнире в Берлине. Состав его был довольно сильным, хотя в нем не участвовали ни Ласкер, ни Стейниц, ни Тарраш, ни Пилсбери. Зато было много талантливых молодых маэстро и опытных середняков-профессионалов.

Первый приз в превосходном, боевом стиле завоевал Харузек, победив в личной встрече Чигорина и этим взяв реванш за прошлогоднее поражение. Второй приз получил другой даровитый представитель молодежи – 26-летний Карл Вальбродт, который, к сожалению, пять лет спустя, подобно Харузеку, скончался от туберкулеза. Третьим победителем неожиданно оказался маститый Блекберн, доказавший, по выражению французского юмориста Додэ, что «у старого льва есть еще клюв и когти».

Чигорин же занял лишь десятое место. Начал он турнир неплохо, но на финише проиграл четыре партии подряд.

На обратном пути из Берлина на родину Михаил Иванович совершил гастрольную поездку по Прибалтийскому краю, посетив Либаву, Ригу, Юрьев и Ревель (ныне: Лиепая, Рига, Тарту и Таллин). Гастроли, в течение которых он давал сеансы одновременной игры и встречался в показательных партиях с местными чемпионами, прошли с исключительным успехом.

Любопытно, что в сеансе в Ревеле на двадцати пяти досках Чигорин проиграл только одну партию и то, как он рассказывал смеясь в Петербурге друзьям, – нарочно, единственной участнице сеанса – женщине.

Чигорин был очень доволен тем, что благодаря его выступлениям, всюду привлекавшим общественное внимание, оживилось шахматное движение в Прибалтике, и он подал мысль местным деятелям об организации Прибалтийского шахматного союза. Возвращаясь к своей старинной мечте, он писал: «Этим союзом будет положено начало организации таковых же союзов и в других местностях России, а затем, можно надеяться, устроится и Всероссийский шахматный союз».