Земная кровь - Кейт Лаумер

Роун потерял счет времени. Казалось, он пробежал уже сотни миль сквозь темные, извилистые, древние улочки, совершенно безлюдные, а собаки не устали преследовать его буквально по пятам. Однажды они загнали его в тупик, в полуразвалившийся домик; чтобы выбраться отсюда, ему пришлось убить парочку животных, затем залезть на крышу и пробираться по скользкому шиферу, поскольку там они его достать не могли.

А потом он оказался на улице среди уродов, будто из страшного сна, — землян в шрамах и оспинах, изнуренных болезнями и постоянным недоеданием. Женщины с запавшими глазами тянули костлявые руки, вымаливая хлеб и медяки. Детишки с огромными глазами и шишковатыми коленями, юркие как маленькие пауки, преследовали его непонятными возгласами. Огромный, тучный мужчина с одним глазом, распространяя вокруг себя тлетворный запах, бежал за Роуном почти два квартала, пока Роун не схватил с магазинной витрины нож и не замахнулся на него.

Собаки давно отстали, и только обезображенные лица мелькали повсюду. Жуткое зловоние мешало дышать, тусклые огни терялись в темноте тесных улочек, вокруг витал запах запустения и безысходной нищеты. Действие лекарства кончилось, и снова усталость вступила в свои права. Сначала Роун только спотыкался, а потом, упав, долго лежал, переводя дыхание и пытаясь отогнать от себя дикую толпу бродяг с горящими глазами.

Во рту у него пересохло. Он с трудом встал и направился к гудящему бару. В баре было жарко и смрадно, а несносный гул раскалывал его голову словно кувалдой.

Роун тяжело опустился за шатающийся столик, и зеленозубая женщина тут же скользнула на сиденье рядом с ним, зазывно толкнув его локтем. Роун зарычал, и ей пришлось убраться.

Появился огромный пузатый мужчина.

— Что будешь пить? — спросил он на очень плохом земном языке.

— Воду, — пробормотал Роун сухим шепотном. — Холодную воду.

— Вода тоже не за бесплатно, — удаляясь, предупредил толстяк.

Он скоро вернулся с толстым, сальным стаканном, не до краев наполненным мутной сероватой жидкостью.

— У меня нет денег, — признался Роун. — Возьми вот это, — он нащупал золотую пряжку от своей одежды и швырнул ее на стол.

Бармен схватил ее и, подозрительно оглядев, попробовал на зуб.

— Хей! — удивленно пробормотал он. — Да это же настоящее золото!

— Мне нужно место… для отдыха, — прошелестел Роун сухими губами, пытаясь справиться с дурнотой, захлестывающей его все сильнее. — Приведи мне доктора…

— Ты болен, а? — Толстяк наклонился к Роуну, хитро заглядывая ему в лицо.

Заплывшие жиром глазки вдруг стали раздуваться и превратились в огромные плошки. Роун закрыл лицо рукой, пытаясь удержать сознание.

— Я знаю… место… где есть больше… — но сознание не слушалось его.

Нет, сейчас не время. Он попытался подняться и снова упал на стул. Стакан клацнул о зубы.

— Выпей, приятель, — шептал на ухо низкий голос. — Достану я тебе доктора, будь спокоен. А ты покажешь мне это место, а?

Роун проглотил тепловатую, вонючую жидкость, которая заполнила желудок. Мужчина принес еще воды, теперь уже похолодней и почище. Он даже стакан вытер — о свою рубашку.

— Слушай, парень, опасаться тебе нечего. Я, Похлебка, свой парень. Конечно, я дам тебе комнату. Большую комнату с кроватью и всяким таким. Только получше смотри, когда будешь прикрывать дверь, а то неизвестно, кто там может оказаться, — и он утробно загоготал.

— Мне нужно — отдохнуть, — попросил Роун. — Все… будет… в порядке. Найди моих друзей. Надеюсь… у Дэзирен все хорошо. А потом… уйду из этого грязного места…

— Ты только не волнуйся, малыш. Я отлично тебя устрою. А потом мы побеседуем с тобой, где нам достать побольше таких безделушек. Но только ты никому не говори, понял?

— Ты меня… — Роун осекся, понимая, что все его попытки что-либо объяснить безуспешны. Он просто оперся на крепкую руку толстяка и доверился ему.

Он пробивался сквозь кошмар лихорадки и погони, крови и жестокости… Режущий свет слепил глаза; с трудам открыв их, Роун увидел заляпанный потолок, грязные панели и рваные бархатные занавеси, а перед собой — сморщенного старикашку, тупо помаргивавшего глазами.

— Да ты, парень, действительно опасно болен. Умудрился подхватить все мыслимые болезни да еще парочку таких, о которых я даже не слыхивал.

Роун попытался сесть, его голова дернулась, и боль прошила ее насквозь, словно удар топором. Он лежал, ожидая, когда же утихнет пульсация в висках. Желудок болел так, словно его давили и топтали коваными башмаками, а тошнота захлестывала, как вспенивающиеся нечистоты в выгребной яме.

— Обожглась? — гоготал старик откуда-то из глубины дома. — Похоже, ты так и стряпаешь с тех пор, как научилась держать ложку в руках.

Через стену Роун услышал звучный шлепок.

— За полмедяка я тебе и улыбаться-то не стану! — прокричал женский голос, и дверь хлопнула.

— Надо уходить, — сказал Роун. Он попытался сбросить с себя грубое одеяло, но снова нахлынула чернота.

— …какое-нибудь лекарство, заставь его говорить, — донесся до него грубый голос бармена.

— Как скажешь, Похлебка… но он может умереть.

— Только сначала пусть скажет. Роун почувствовал холодное прикосновение к своей руке, затем резкий, болезненный удар.

— Где добыча, малыш? — потребовал грубый голос Похлебки.

— Надо подождать с часок. Ему надо немного поспать, чтобы набраться сил.

— Ладно, но если он сдохнет раньше, чем успеет сказать, я сверну твою костлявую шею.

— Об этом можешь не беспокоиться, Похлебка…

Его душил и мучил вихрь желтой пыли. Иногда незнакомые голоса хлестали по ушам, словно плети, он отбивался, бежал, падал, а где-то далеко впереди, на залитой светом сцене, острый клинок впивался в розовую плоть нежной Дэзирен. Роун пробивал себе дорогу к ней сквозь сумасшедшие лица, но они все кружились и кружились перед ним, заслонив лицо Дэзирен… Наконец с диким воплем он вырвался из этого кошмара.

— …скажи мне, пока не вернулся этот проклятый обжора, — хрипел противный голос лекаришки. — А я за это тебе дам такое лекарство, что ты забудешься и уснешь, как щенок у сучьего соска.

— Мне… надо… уходить… — прошептал Роун. — Надо… идти…

Что-то острое воткнулось ему в горло.

— А такого ты, парень, еще не пробовал? А ну, говори старому Йаггу, где спрятаны сокровища? Не в Верхнем же Городе, где собаки тотчас разрывают человека на куски, стоит ему только там появиться. Так где же все-таки сокровища? В каком-нибудь заброшенном доме? Там клад?..

Ужасный грохот и бычий рев прервали его допрос.

— Так, так! Решил подурачить Похлебку! Да я тебе голову сейчас оторву!

— …ты меня вовсе не понял, я только пытался… для тебя же! У меня и в мыслях не было того…

Послышалось рычанье, тяжелые удары, истошный вопль… А потом толстая рожа Похлебки склонилась над Роуном.

— Ну, давай, малыш! — брызжа слюной и дыша перегаром пробасил хозяин бара. — Ты же не собираешься утащить в могилу свою тайну! Зачем она тебе там? Скажи мне, отблагодари Похлебку за все, что он для тебя сделал!

Роун застонал и слабо шевельнул рукой.

— Скажу… тебе… потом…

Морда Похлебки потускнела, голос еще что-то басил, стремительно угасая… Потом снова выплыл свет и прорвались реальные звуки.

— …послал за мной раньше? — недовольно говорил дрожащий голос. — Этот мошенник Йагг чуть было не прикончил его своими ядами! Он тяжело болен! Посмотри на эти язвы… взгляни на опухоль. Помяни мое слово, он не жилец… но мы постараемся сделать все возможное…

— Тебе бы лучше…

А затем в его лихорадочное сознание ворвались, нет, не фантомы — близкие, знакомые лица.

…Стеллери стояла возле кровати, глядя на него сверху вниз. Обгоревшие волосы сбились и растрепались, лицо все в шрамах и ожоговых волдырях.

— Идем со мной, Роун, — снова и снова повторяла она. — Мы покинем это зоо и уйдем так далеко, что они никогда не найдут нас. Идем… — И почему-то она убежала. А Генри Дред стрелял ей вслед, и выстрелы бластера гулко отдавались эхом в стальном коридоре…

Потом Генри Дред положил пистолет в кобуру.

— Проклятые гуки, — сказал он. — Но ты и я, Роун, мы — другое дело. Мы — земляне. — Его раздраженное лицо неожиданно стало маленьким и превратилось в физиономию Дарела. — Я тренировал ее, — сказал тот. — Что может быть выше искусства разрушения? А разрушение самого себя есть высшее выражение…

Дарел проворно накинул себе петлю на шею и повесился. Его лицо перекосилось и почернело, оно стало страшным.

— Ты видишь? — слащаво пропищал он.

Он продолжал еще что-то говорить, а зрители скандировали за ним и аплодировали. Наконец пыль осела, и Железный Роберт поднял свои мощные расплавленные руки.