Битвы за корону. Прекрасная полячка - Валерий Елманов

Едва разобравшись с самыми неотложными делами, я энергично взялся за учебу своих подчиненных. А как иначе, если, того и гляди, Мария Владимировна пришлет гонцов с просьбой о помощи. И неважно, против кого воевать, ляхов или шведов. В любом случае необходимо качественное войско.

На дворянское ополчение я рассчитывать не мог — там иные кандидаты в командиры. Мне из-за местничества не то что войско, но и полк левой руки не дадут, который самый последний в их загадочной иерархии. Да что полк, когда мне не светило стать даже заместителем, то бишь вторым воеводой.

Примерный состав руководства я уже знал заранее, начиная с первого воеводы большого полка князя и боярина Федора Ивановича Мстиславского. Далее следовали Трубецкой, Воротынский, Черкасский, Хворостинины, Романов… Это я перечислил боярское старшинство. А вот касаемо полководческих дарований того же Мстиславского и прочих у меня были серьезные сомнения. Достаточно вспомнить, как Федор Иванович «блистательно» сражался под Добрыничами, где против царской рати в несколько десятков тысяч человек выступило, не считая казаков, всего две с небольшим тысячи поляков. И, невзирая на столь огромный перевес, Мстиславский чуть не потерпел поражение. Совсем немного не хватило ляхам, чтобы одержать верх. Да и остановила-то их не дворянская конница, а дружный залп стрелецких пищалей. А если бы поляков оказалось вдвое больше? То-то и оно.

Имелся и еще один весьма существенный минус — чересчур медлительно это войско. Пока доедет до Прибалтики, как раз подоспеет к шапочному разбору. Вот и получалось, что полагаться в случае чего следовало именно на стрельцов и на их боеспособность, которая по моим меркам находилась пока на потрясающе низком уровне.

Своей выучкой они не блистали и в прошлом году, когда я с разрешения Дмитрия Ивановича занялся их проверкой. Но то были цветочки. С тех пор стало куда хуже. Да иначе и быть не могло. Дело в том, что, когда в Прибалтику укатили сразу четыре стрелецких полка, я подкинул Дмитрию идею заняться формированием новых. Мол, уехали-то они, считай, навсегда. Разумеется, смены происходить будут — все-таки тут у них остались семьи, хозяйство, но общее количество стрельцов в Москве не увеличится. То есть как было примерно тысячи четыре с половиной (из расчета, что численность рядовых ратников в каждом полку от силы семьсот — восемьсот человек), так и останется. А если, к примеру, поляки или шведы попытаются отобрать свои города? Получается, и это количество придется уполовинить. И тогда в Москве останется вообще пара тысяч. Маловато.

И по моему совету, уже тогда, в декабре, Дмитрий, назначив пару человек стрелецкими головами и подкинув им по три сотни (из каждого полка по одной), распорядился начать дополнительный набор «охочих людей». Расчет был на то, чтобы довести численность всех восьми полков до тысячи в каждом.

Шли охотно. Обнищавших боярских сынов и прочих из числа худородных дворян хватало. А уж когда вышел указ о закладничестве, в полки подались и холопы, от которых стали освобождаться бояре, не желая платить за них подати. Словом, к началу марта таковых набралось достаточно. По тысяче на полк не выходило, но до восьмисот — девятисот набиралось.

Однако охочие-то они охочие, но мало умеющие. Стрелять могут, а меткости никакой, о строе самое туманное представление (где право, а где лево и то путаются), а про остальное и вовсе толковать нечего. Как на Руси говорится: «Один не годится, другой хоть брось, третий маленько похуже обоих». Впрочем, ветераны-старожилы тоже не больно-то превосходили новобранцев. Получалось, надо гонять их и гонять, доводя боеготовность до приемлемого уровня.

Нет, турников и прочего я не вводил, да и физподготовки не касался. Пока не касался, чтоб не получилось перебора. Чего доброго, взбунтуются против новых порядков. Потому только главное: боевые перестроения, умение окопаться и меткость стрельбы. На них-то я и велел нажимать стрелецким головам. А чтоб они не терялись — с чего начинать да как проводить занятия, — подкинул им инструкторов из своих сотников.

Продумал я и как подхлестнуть энтузиазм рядовых ратников. Касаемо перестроений и окапываний меня хорошо выручал «кнут», то бишь наказание. Кто не усваивает с десятого раза, куда бежать, пусть повторяет и повторяет, пока не дойдет, пока не поймет, пока не станет все выполнять, получив нужную команду, на автомате, почти не думая. Руки сами работают, ноги бегут куда надо, а голова… Ей в это время найдется иное занятие — скажем, оценивать, далеко ли неприятель.

Кому лень трудиться до седьмого пота, роя себе окопчик для стрельбы лежа, будет вкалывать до восьмого, девятого, то есть рыть его для стрельбы сидя. Да хоть до двадцатого — стоя. Зато потом в бою ему можно не бояться вражеской конницы. Будет знать, что, если она все-таки прорвется, от нее не надо бежать без оглядки, ибо за спиной укрытие, в котором можно и отбиться от сабли, и перезарядить пищаль.

Но и без «пряников» нельзя. Стимул должен быть как отрицательный, так и положительный. Все сотни оповестили, что кашеварам приказано закладывать в котлы (каждый для сотни) разное количество мяса. Прибывшие первыми с занятий (оценивали, как усвоен очередной урок, мои сотники-инструкторы) подходили к котлу, где варилась почти полуторная норма мяса, да и само варево было горячим, с пылу с жару. Ну а прибывшие последними получали еду из котла, где половинная норма, а само варево успело остыть…

Нет, народец не голодал, даже нерадивый. Как любил говаривать мой комбат в учебке, личный состав может быть наказан, но должен быть накормлен. А потому объем самой каши оставался повсюду одинаковым, и ее вполне хватало на всех — разница была только в количестве мяса. А кроме того, остывшая еда (а если плохо выполняется упражнение по организованному отступлению, то и вовсе холодная) куда менее вкусная. Да и само сознание того, что сегодня ты и твои люди были первыми, побуждает к старанию. Зато после обеда командир лучшей сотни позволял себе эдак благодушно поделиться с другим, пришедшим последним:

— Слушай, Корень, ну и кашей сегодня накормили. А мяса стока, робяты ажно мослы не глодали, собакам их покидали. Не-эт, напрасно ты припозднился, ей-ей, напрасно.

Тот в свою очередь огрызался:

— Да я третьего дня первым был, так чуть рот себе не спалил — горяча больно. Вот и подумал — пущай лучше поостынет.

На что первый сотник простодушно осведомлялся:

— Поостынет? Чудно. А мне показалось, она у твоих людишек вовсе к мискам примерзла.

Зато в следующий раз этот Корень, исправившись и придя одним из первых, нахваливая кашу, замечал второму:

— А прав ты был, Листопад. Горячая каша и впрямь того, скуснее.

Когда проходили стрельбы, ничего не менялось. Лучшие заканчивали раньше, худшие — позже. Правда, количество «пряников» я увеличил, усилив соревновательный момент внутри сотен, внутри полков и между последними. Разумеется, с выдачей призов победителям.

Правда, призы были не особо большими, ибо приходилось расплачиваться из собственного кармана. А что делать, если Опекунский совет зарезал мне все расходы на них, заявив, будто я и без того за последнее время затребовал из казны на закупку свинца и пороха впятеро больше серебра, нежели прежде. Уговорил их лишь на одно — выдать из Казенной избы восемь серебряных кубков и братину. Первые я сделал переходящими призами для лучшей сотни в каждом полку, а братина стала наградой для лучшего полка.

Конкретным стрелкам-победителям вручались деньги. Чемпиона сотни удостаивали гривной, полка — полуполтиной, абсолютного победителя — полтиной и серебряной чаркой с непременной гравировкой на ободке: такому-то от престолоблюстителя Федора Борисовича Годунова.

Для руководства, и не только для стрелецких голов, я тоже ввел материальный стимул. Поощрялся и десятник, в чьем подчинении был победитель в сотне, и сотник, где служил чемпион полка. Разумеется, я и сам посещал эти спортивные ристалища, и Федора на них привозил. Не так часто, как хотелось бы, но ведь главное — засветиться.

Имелся у стрельцов и еще один материальный стимул, но уже на перспективу. Было объявлено, что со следующего года в каждом десятке будет введена должность снайпера, который станет получать прибавку в четверть годового жалованья. Кроме того, в каждом полку появится особая команда. В нее включат наиболее метких стрелков. Денежное содержание команды — полуторное.

Пушкарский приказ был не в моем ведении, но, по счастью, никто из бояр им ныне не руководил. Поставленный управлять средневековыми артиллеристами боярин Морозов примкнул к мятежникам и был убит раньше всех прочих, еще во время нашего отступления к Успенскому собору. Теперь во главе пушкарей оставался дьяк Иван Салматов. Я бы не стал влезать, но он чересчур оригинально понимал свои обязанности.