Времеубежище - Георги Господинов

Booklists

Anonymous and Pseudonymos English Literature

Diccionario Bibliographico Braziliero

Catalogo de la Bibliografia Boliviana

Short-Title Catalogue of Books Printed in England and Scotland, 1475-1640

Catalogue of German Books, 1455-1600

Crime Fiction 1749-2000

Bibliographia de la Literature Hispanics

31

В Андах до сих пор верят, что будущее у тебя за спиной. Оно приходит неожиданно и устраивается позади, а прошлое всегда перед глазами, оно уже случилось. Люди из племени аймара, говоря о прошлом, всегда показывают перед собой. Идешь лицом к прошлому и оборачиваешься назад к будущему. Интересно, какой в таком случае была бы притча о жене Лота?

Продвигаемся вперед и попадаем в бесконечные Елисейские поля прошлого.

Иду вперед и становлюсь прошлым.

32

Я снова вижу этот сон. В какой-то библиотеке, в главном зале с высоким расписным потолком, за деревянным столом сидит человек. Лица его не видно: оно за раскрытой газетой. Газета, судя по всему, старая — большого формата, как когда-то давно. Я иду к этому человеку. Меня окружают лица — мужские и женские, они поворачиваются ко мне (во сне я вижу только лица). Они мне откуда-то знакомы, но имен не помню. Уверен, чувствую, что за всеми нами следят. Эта сцена очень важна. На первой полосе — заголовок, написанный большими буквами… никак не могу его прочитать. Я приближаюсь, но во сне путь удлиняется, мне все труднее двигаться, я словно в чем-то липком… или просто боюсь оказаться рядом… Во-первых, мне страшно узнать, что написано на первой полосе, хотя я и так знаю, что там (все статьи в газете знаю наизусть). А во-вторых, я боюсь, что, когда подойду к мужчине, он опустит газету и я увижу собственное лицо.

33

Бывают дни, когда вроде все в порядке, я даже могу писать, помню города и номера гостиниц, где бывал, ум чист, как дождевая вода…

Но потом снова все мутнеет, заволакивается туманом, приходят какие-то люди, чьих лиц не видно, передвигаются по комнате, говорят без умолку, угрожают сделать меня счастливым… Потом я уже ничего не помню, сижу, уставившись в одну точку, и нет никаких сил перевести взгляд…

34

В Бруклине я стригусь у таджика Джани. Он беспрестанно напевает песни Фрэнка Синатры, и когда берется за бритву, чтобы обрить мне шею, я испытываю животный страх, что сейчас меня зарежут, как ягненка. Потом Джани откуда-то достает невозможно горячее влажное полотенце, покрывает им мое лицо и оставляет на некоторое время, прижимая сверху… Такой вот полузадохшийся и недорезанный, под конец опрысканный лавандовым одеколоном, я открываю глаза, чувствуя себя воскресшим, и даю чаевые… Больше, чем обычно, — откупные за то, что остался жив. Выйдя из салона, тороплюсь сделать в блокноте запись о запахе одеколона как напоминание о стрижке. У каждого есть свое воспоминание и страх, связанный с парикмахерской.

На нью-йоркских улицах витает особый устойчивый запах гниющих листьев гинкго билоба. Заношу в блокнот и этот запах… Гинкго билоба в Нью-Йорке. Интересно, что сохранилось в памяти этого дерева, которое помнит последние дни динозавров, этих движущихся (и падающих) небоскребов доледникового периода. А наряду с ними и падение настоящих небоскребов — непомерная, ужасная память. «Вот теперь понятно, почему тебя преследуют кошмары, — говорю себе. — Потому что уже столько лет ты поглощаешь гинкго билоба против забывчивости, а ведь растение помнит ужасные вещи».

Каждый день я езжу из Бруклина в Нью-Йоркскую библиотеку, что на пересечении Пятой авеню и Сорок второй улицы.

Постепенно я запоминаю все подробности пути. Выход к Манхэттенскому мосту, вдали статуя Свободы, торцы стен, трубы, водонапорные башни, многочисленные террасы на крышах с развешанным на них бельем. Все это мелькает перед глазами, прежде чем поезд метро снова входит в тоннель. Я выхожу на Таймс-сквер, на минуту останавливаюсь, читаю все рекламные баннеры, словно первые полосы сегодняшних газет. Баннеры — это новые газеты. Интересно, что пишут? Какие-то чудовища, возвращение в будущее, блокбастеры, пугающие концом света, кредиты, часы… Явно не жди ничего хорошего. Шагаю по Сорок второй под аккомпанемент сирен пожарных и полицейских машин, совсем как в кино. Вхожу в Брайант-парк, огибаю зеленые столики и стулья под высокими чинарами, окидываю взглядом Крайслер-билдинг, этот вертикальный символ города в стиле Сецессиона, и вваливаюсь в прохладную пещеру библиотеки, словно в другое время. Надежное убежище времени.

35

По радио сообщили, что в июле в пустыне выпал снег. Я тут же представил себе сфинкса в снежной шапке. Как когда-то писал Оден, снег издевается над статуями. Интересно, каково верблюдам в снежной пустыне? Наверняка лихорадочно роются в глубинах памяти, чтобы понять, что делать в таких случаях, но безуспешно: генные клетки не сохранили ничего подобного.

Говорят, в конце времен сезоны перемешаются.

36

Мне приснился сон, из которого я успел удержать одну фразу: «Невинное чудовище прошлого».

Сон растаял, осталась фраза.

Сараево 1914/2024

37

Реконструкции становятся все более жестокими, более аутентичными. Одна из самых популярных на Балканах — автомобильная прогулка по улицам Сараева на машине Франца Фердинанда — Graf & Stift Phaeton, черной, с четырехцилиндровым двигателем. К ней прилагается и соответствующая одежда: белая рубашка престолонаследника, мундир, сабля, маршрут, остановки, роковая ошибка водителя — все как в тот самый день.

«Не стой безучастно, войди в историю! Превратись на час в Гаврилу Принципа или Франца Фердинанда в Сараеве 1914 года!»

Организаторы, впрочем, связанные с городской властью, планируют что-то особенное в сам день убийства — двадцать восьмого июня по новому стилю. Нечто невиданное и сверхреалистичное. К тому же грядет круглая годовщина начала Первой мировой войны. В качестве статистов привлекли тысячи граждан, которые в соответствующих одеждах уже целую неделю разгуливают по улицам города. Столь детальная реконструкция по сохранившимся архивным фотографиям заранее обсуждалась с историками из местного университета. Но все равно чего-то не хватает, не чувствуется угрозы. Все-таки это не просто прогулка высочайшей особы в прекрасный июньский день, не парковое увеселение… Наконец-то должна начаться война… Организаторам даже удалось разыскать какого-то очень дальнего родственника, наследника династии благородных кровей… Без этого никак…

На роль Гаврилы Принципа проводят специальный кастинг среди молодых сербов с анархистскими убеждениями, безработных и готовых на все. Между тем выясняется, что вновь разрешили деятельность движения «Черная пантера», в котором в свое время состояли террористы. В конце концов выбрали одного юношу, вручили ему «Браунинг М1910» — маленький, плоский, удобный, легко