Времеубежище - Георги Господинов

мной все в порядке, — отвечаю и вдруг вижу на ее экземпляре книги капли крови.

— Хотите, мы заменим? — спрашивает продавщица.

— Нет, нет, благодарю вас, так даже более интимно, — отвечает Эмма и покидает место преступления.

Эмма! Ну конечно же, Эмма… Как Эмма Бовари…

20

Я не стал откладывать и посетил одного приятеля, по совместительству невролога. Он уже давно считает меня ипохондриком.

— Вполне возможно, это защитная реакция организма, вызванная стрессом. Ты общаешься со многими людьми, а если к ним добавить еще и тех, кого ты придумываешь…

Он прав, я даже не задумывался о том, что я должен хранить в памяти всех своих персонажей. Я милосерден и не расправляюсь с ними, как это делают многие, но от этого еще труднее удерживать их в голове.

— Разумеется, мы все понемногу глупеем, — говорит доктор. — Нейроны перегорают, некоторые связи безвозвратно нарушаются, хотя и могут в какой-то момент неожиданно восстановиться. Но только не тогда, когда это нужно нам. Это как со сном: чем больше повторяешь, лежа в постели, что должен заснуть, тем меньше шансов этого достичь. Что я могу тебе сказать… Отдыхай побольше…

Я покидаю кабинет и не могу отделаться от чувства, что меня считают лжецом, который выдумал собственную паранойю. Но как же его зовут, этого моего друга-невролога, вдруг приходит мне в голову всего через несколько метров. Помучившись немного, возвращаюсь к кабинету, чтобы прочитать имя на табличке…

Прежде чем родиться, мы пили воду из Леты, дабы полностью забыть нашу прежнюю жизнь. Об этом написано в мудрых книгах. Но почему же иногда посреди ночи или в три пополудни нам вдруг кажется, что это уже происходило с нами и мы знаем, что будет потом. Неожиданно появляются трещины, из которых струится свет прошлого. А ведь мы должны были всё забыть…

Даже воды Леты уже не те.

21

Я не могу отыскать в мифах бога памяти или, по крайней мере, бога забвения. Наподобие бога любви, огня, отмщения… Не нахожу ни полубога, ни нимфы. Греческая мифология, которая кишит богами, полубогами, кентаврами, героями и прочими созданиями, забыла придумать богов памяти и забвения. Да, конечно, существует Мнемозина, но она больше известна как мать муз. Еще есть Лета, но и она всегда где-то в тени, полузабыта. Вероятно, когда появились мифы, мир был слишком молод чтобы иметь воспоминания, слишком юным, чтобы начать забывать… Да и люди тогда умирали рано, прежде чем старость принималась опорожнять их умы.

В конце концов, желание писать приходит, когда человек ощущает нехватку памяти.

Древние глиняные таблички с клинописью из Месопотамии не содержат мудрости о тайне мироздания, как и следовало ожидать, но дают много практической информации о количестве овец в стаде или же разных слов для именования свиньи. Первые письменные памятники были списками. Вот так в начале (и в конце) всегда стоит список.

22

Так как в этом году в моей жизни ничего не происходит, я переписываю день за днем прошлогодний дневник. На это меня надоумила одна моя приятельница. Сегодня, двадцать шестого ноября, я переписываю случившееся в этот день в прошлом году.

Ничего мрачнее я еще не слышал.

Долгое время я вел дневник, не указывая дат, отмечая только, день сейчас или ночь. Но в один прекрасный момент перестал указывать даже это.

Однако, начав терять память, пожалел об этом. Думаю, что совершил глупость, так как у меня теперь нет опорных точек в годах и месяцах. Конечно, читая, я припоминаю некоторые вещи, но когда они случились — год или пятнадцать лет назад, мне трудно восстановить. Иные события вообще не помню, словно они происходили с совершенно незнакомым человеком или записаны чужой рукой.

Мой почерк становится все менее четким, более убористым и заостренным. Так я писал в детстве.

Некоторые слова теряют смысл уже в тот момент, когда я их пишу. Слоги меняются местами, первые переходят в конец, словно какие-то мифические животные, как наспех собранные кентавры или головастики.

Просьба — Бапрось.

О чем, собственно, я хотел рассказать… Пытаюсь закончить книгу о потере памяти… Тороплюсь ее написать, прежде чем забуду, о чем, в сущности, она. Но если и правда все, о чем я пишу, сбывается, нужно срочно менять обличье.

23

Сначала исчезло несколько слов. Это произошло давно, еще в студенческие годы. Он превратил это в игру: сообщал жене и друзьям, какие слова исчезали, и, когда требовалось, они тут же подсказывали: карниз, меркантильный, розмарин, конфронтация…

В один прекрасный день — может, потому, что расстался с женой и перестал видеться с друзьями, а количество забываемых слов росло, — он решил их записывать. Сначала ему хватало одной страницы, потом он исписал с обеих сторон лист, потом еще один и еще… Потом он завел тетрадь. Назвал ее «Краткий словарь забытого». Там был раздел с именами людей. Постепенно разделов становилось больше, появился даже раздел запахов, которые напоминают о конкретных вещах. Потом раздел звуков.

Он стал глохнуть, и один врач сказал, что потеря слуха и потеря памяти взаимосвязаны, поскольку слух и память находятся в одной доле мозга.

Наконец в тетради появился, возможно, самый важный раздел, посвященный реальным событиям. Он завел его, дабы отличать случившееся от прочитанного в книгах и сочиненного им самим.

Рано или поздно все должно было перемешаться: пережитому, прочитанному и сочиненному предстояло перескакивать и меняться местами до тех пор, пока все постепенно не стихнет и потускнеет. Но пока он не хотел отказываться от своей задумки. Спустя годы бывшая жена встанет в очередь за его автографом, а он даже не сможет вспомнить ее имя…

24

Да, хуже всего дело обстояло с именами. Но когда приходилось менять язык, это был настоящий кошмар. Он нередко забывал, как правильно извиниться или о чем-то спросить: Sorry, your name escapes me… Sorry, your name…

Каждое утро он брал чистый лист и писал пять слов, повторяя их несколько раз. Это напоминало ему наказание в школе, когда заставляли по сто раз писать слово, в котором он допустил ошибку в диктанте, или зафиксировать какую-то мелкую провинность, например «забыл сделать домашнее задание». Так он открыл, что повторение в корне меняет смысл и обезличивает написанное. Все повторенное сто раз (в том числе и его вина) распадалось на ничего не значащие слоги.

Но несмотря ни на что, эти воспоминания сейчас вызывали умиление. Они были тем немногим,