«Если», 2012 № 02 - Журнал «Если»

Я не сводила взгляда с Дияменов, продолжавших демонстрировать зловещую отрешенность.

— Наверное, эти женщины испытывали к вам симпатию.

— К Гарриману, — поправил меня человек, бывший когда-то Гарриманом, и в его глазах мелькнула смешинка. — А теперь хотите послушать об убийстве?

Я подумала и решила, что не хочу. Само по себе это убийство было, по большому счету, вполне понятно. Мучитель мертв. Гарриман его убил и честно в этом признался. А какие именно мерзкие слова оказались последней соломинкой, сколько ударов было нанесено и насколько быстро аль-Афиг умер — все это вопросы для Бенгид и ее прокуроров.

Моя единственная обязанность заключается в том, чтобы отыскать законный способ разделить неделимое.

Я встала:

— День был долгим. И вообще, я только сегодня прилетела. Пожалуй, я проверю некоторые ваши утверждения, а завтра утром мы продолжим.

— Тогда до завтра, — сказал Гарриман.

Я повернулась и оставила троицу у себя за спиной. Но когда ионное поле двери уже раскрылось передо мной, он решил поведать мне еще кое-что:

— Советник!

Я обернулась.

— Могу лишь надеяться, что вы отобрали наилучшего партнера для объединения, — сказал он.

За свою карьеру я имела дело со многими социопатами. Моя безжалостность в прошлом давала повод меня саму обвинять в социопатии. И я очень давно научилась распознавать ее у других. Но в Гарримане я ее не увидела. Сочувствие, которое он выражал, показалось мне настоящим. Я верила: совершенное убийство не лишило его — точнее, их — способности ощущать беспокойство почти незнакомого человека… даже если, как в данном случае, этот незнакомец ищет повод, чтобы посадить их в тюрьму.

Но это не помешало мне считать их готовность использовать гештальт в качестве собственной защиты чудовищной, как это правильно назвали Порриньяры.

Прощальные пожелания Гарримана не тронули меня. Я лишь кивнула и молча вышла.

Три часа спустя я сидела в одиночестве в конференц-зале, листая гипертекстовые досье на главных обвиняемых. Я сказала Порриньярам, которые были сексуально возбуждены и хотели отправиться спать, что мне надо ознакомиться с этими досье самостоятельно. Даже не знаю, почему я не попросила их о помощи, ведь они умеют просеивать необработанную информацию намного быстрее меня и получили бы нужные факты мгновенно. Но они уже знали, что иногда мне хочется побыть в одиночестве, и, пожелав спокойной ночи, удалились.

Сейчас им не требовалась моя помощь, чтобы сбросить возбуждение. У каждого из них есть другой. Пусть даже это мастурбация в психологическом смысле, зато в физическом — лучше не придумаешь. У меня нет причин сомневаться в их заверениях о том, что было еще лучше, когда присоединялась я, но причина тут не в каких-то моих особых талантах, а в том, что заниматься любовью приятнее, когда участвует другая отдельная личность, а у них такого не было, пока не появилась я.

Разумеется, я не буду «отдельной», когда у нас станет один разум на всех.

Для триады, какой мы окажемся — одиночкой в нескольких головах, — проблема свиданий наверняка подбросит кое-какие интересные варианты…

Я стиснула зубы, отогнала эту мысль и нырнула в файлы.

Информации о научной специализации Гарримана и аль-Афига там не оказалось, зато я нашла достаточно сведений о том, какими они были личностями.

На стереофото, приложенном к досье аль-Афига, я увидела худощавого человека нордического типа с широко расставленными глазами, высоким лбом и золотистыми волосами. Улыбка его просто завораживала, обещая мягкое чувство юмора и самоиронию.

Но его досье, или как минимум та его часть, к которой я получила свободный доступ, поведало совсем иную историю. За последнюю четверть века этот человек был женат шесть раз, и каждый брак длился менее двух лет. Из пяти его бывших жен одна покончила с собой через два месяца, две другие нашли себе работу в далеких звездных системах, а четвертая перенесла нервный срыв и отправилась к нанопсихологу, где полностью стерла воспоминания о полутора годах кошмара.

Последний брак имел любопытное, но бурное продолжение: аль-Афиг отыскал бывшую жену и убедил выйти за него во второй раз, замыслив после неизбежного развода стереть ей память и начать все заново в третий раз. Затея едва не удалась, но на помощь несчастной женщине пришел друг, который и увез ее подальше от тирана.

Не менее десятка коллег, работавших с аль-Афигом в предыдущих проектах, официально заявили в письменном виде, что никогда больше не будут сотрудничать с ним. Четверо других были уволены с должностей или за нападение на аль-Афига, или в результате обвинений, которые он выдвинул в ответ на их справедливое негодование.

Такой очаровательный парень.

Чтобы оставаться востребованным при подобных характеристиках, он должен быть не только выдающимся, но и незаменимым.

Коснись это меня, я сломала бы эту мелкую сволочь задолго до того, как он подобрался бы поближе. В конце концов, как утверждали многие, включая Порриньяров, при случае я могу быть настоящей сукой. Мне льстила мысль, что восторг, который этот ходячий кусок блевотины получал от своей жестокости, не мог сравниться с моим желанием обратить такое же умение на того, кто его заслуживает. Но, повторяю, это было всего лишь самообольщение. Я была хрупкой и часто ломалась. Аль-Афиг, насколько я могу судить, — никогда.

Наиболее серьезным негативным отзывом об Эрнесте Гарримане было заявление о его эмоциональной нестабильности от администратора одного из нескольких университетов, где тот преподавал. Если не считать этого, в досье содержались только хвалебные отзывы и как об ученом, и как о члене команды. Имелся лишь один тревожный знак: краткий отпуск, который он взял по указанию одного из руководителей. Основанием значилось «переутомление», но никто из его коллег по этому проекту не брал внеплановый отпуск, кроме одного, которому потребовалось вернуться домой для ухода за внезапно заболевшей дочерью, и другого: ему понадобились медицинские процедуры для избавления от той разновидности рака, которую нельзя было вылечить на месте. В таком контексте термин «переутомление» почти наверняка был милосердием со стороны босса, решившего не портить Гарриману карьеру.

Что же там было? Эмоциональный срыв? Ментальный коллапс?

Отчеты о Гарримане намекали на определенную степень нестабильности, но без прямого обвинения в этом. Что являлось признаком симпатии людей к Гарриману — они желали ему добра, несмотря на некоторые недостатки.

Не в пользу неизвестных спонсоров этого проекта говорило и то, что они послали человека с эмоциональной неустойчивостью работать в тесном контакте с другим, имевшим репутацию безжалостного мучителя коллег.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});