Дельцы.Том I. Книги I-III - Петр Дмитриевич Боборыкин

свои дѣлишки.»

— Тройка готова! — доложилъ татаринъ.

Всѣ съ шумомъ встали. Зинаида Алексѣевна вся раскраснѣлась и даже глазки ея немножко посоловѣли. Воротилинъ приторно улыбался. Но Саламатовъ смотрѣлъ на всѣхъ, какъ встрепанный.

— Вы un diamant à dix facettes![10] — вскричалъ онъ, цѣлуя руку Зинаиды Алексѣевны, и засуетился, отыскивая ея вещи.

«Какъ-бы этотъ діамантъ не вошелъ тебѣ въ копѣйку», подумалъ Малявскій, застегивая пальто.

V.

Сѣли въ сани. Зинаида Алексѣевна помѣстилась рядомъ съ Саламатовымъ; Воротилинъ и Малявскій напротивъ, на передней лавочкѣ. Свѣжій вѣтерокъ пахнулъ въ лицо Зинаиды Алексѣевны, разгоряченное виномъ и душнымъ воздухомъ красной комнаты.

«А вѣдь этотъ Саламатовъ, — думала она — очень милый и забавный человѣкъ. Онъ, можетъ быть, порядочный плутъ, но куда же занимательнѣе своихъ адъютантовъ».

Она взглянула на сухопарую и непріятную фигуру Малявскаго и не могла воздержаться отъ насмѣшливой улыбки.

«Саламатовъ, — продолжала она, — называетъ Малявскаго: любезнѣйшій Иларіонъ Семенычъ и говоритъ съ нимъ отеческимъ тономъ. Тотъ кажется предъ нимъ такимъ мизернымъ. Да и что въ немъ есть, когда посмотришь на него со стороны? Онъ уменъ, видно, тогда только, когда останется съ вами съ глазу на глазъ. Мнѣ вотъ теперь очень весело, а ни разу не было весело такъ съ нимъ: значитъ, въ Саламатовѣ есть что-нибудь»…

— Пошелъ! — вдругъ вскрикнула Зинаида Алексѣевна.

— Вотъ вы какъ! — отозвался Малявскій. — Да вы, кажется, не на шутку собрались кутить!

— Vous êtes une femme de race! — проговорилъ, наклоняясь къ ней, Саламатовъ.

Тройка понеслась, подъѣзжая къ Нарвской заставѣ.

Воротилину было очень неловко на передней скамейкѣ, но онъ вообще былъ доволенъ ужиномъ, разсчитывая улучить минуту и воспользоваться настроеніемъ духа Саламатова, чтобы втянуть въ задуманное дѣльце. Его мысли тоже перешли къ Занаидѣ Алексѣовнѣ.

«Вотъ и преемница нашлась для Авдотьи Степановны, — разбиралъ онъ: — и, кажется, изъ нея выйдетъ золотая бабенка, добрый союзникъ въ походахъ противъ страстей Бориса Павловича. Изъ нея выработается отмѣнный дѣлецъ. Вотъ-бы теперь поддѣлаться къ Авдотьѣ Степановнѣ и сдѣлать ее ручной! Вѣдь не останется же она весталкой, и жадность у нея большая. Будетъ и на нашей улицѣ праздникъ. Познакомить-бы надо этихъ двухъ бабенокъ, бывшую метресу съ будущей, и вступить въ тріумвиратъ. Мессиръ Малявскій пожелаетъ, разумѣется, втереться; безъ него, пожалуй, не обойдешься. Надо и ему кинуть могарычъ. Онъ мнѣ нуженъ и для дѣла по наслѣдству…

Нить соображеній Ипполита Ивановича была прервана сильными толчками при поворотѣ; онъ чуть не выскочилъ изъ саней, хотя и былъ застегнутъ полостью.

— Славно! Ухъ! — крикнула Зинаида Алексѣевна.

— Ха, ха, ха! — разразился Саламатовъ.

Сани подкатили къ крыльцу. Опять татары высадили компанію, точно чутьемъ узнавъ, что «генералъ» Саламатовъ находится тутъ самолично. Борисъ Павловичъ заказалъ особую комнату и велѣлъ подать «жиденькаго». Зинаида Алексѣевна, увидавши зимній садъ, пожелала пройтись по иему. Тогда Саламатовъ перемѣнилъ приказаніе и «жиденькое» было принесено въ садъ, въ одну изъ бесѣдокъ.

Воротилинъ взялъ Малявскаго за руку и нарочно увлекъ съ собой въ залу, чтобы оставить Саламатова одного съ Зинаидой Алексѣевной въ бесѣдкѣ.

— Ахъ, какъ здѣсь славно! — заговорила Зинаида Алексѣевна, оглядываясь, во всѣ стороны. — Посмотрите, Борисъ Павловичъ, какъ отсюда видно вонъ въ ту бесѣдку, и свѣтъ какой выходитъ странный! Только сыро здѣсь немного…

— Согрѣемъ васъ; не хотите-ли ликеру?

— Вы что-же это меня спаиваете?

— Да вѣдь въ нашемъ климатѣ иначе нельзя.

— А куда-же эти господа ушли?

— Кто, Малявскій?

— Да, и тотъ, какъ его фамилья, я забыла?

— А вамъ скучно безъ Малявскаго? — спросилъ Саламатовъ, подсаживаясь къ ней поближе.

— Нѣтъ, теперь совсѣмъ не скучно.

— Признайтесь, что юный публицистъ таки-зацѣпилъ ваше сердечко?

— Ахъ, полноте, Борисъ Павловичъ, не говорите такимъ тономъ. Это къ вамъ вовсе нейдетъ. Вы точно нарочно хотите выказаться какъ можно банальнѣе; а вы нѣсколькими головами выше вашихъ, какъ я ихъ назвала про себя, адъютантовъ.

— Вы мнѣ нравоученіе хотите читать? — спросилъ Саламатовъ, слегка нахмурившись.

— Вовсе нѣтъ! Мнѣ хочется показать вамъ только, что я васъ понимаю.

— Вотъ за это дайте ручку. Я уже вамъ сказалъ, что вы une femme de race [11], съ вами пріятно потолковать. Наконецъ-то нарождается у насъ на Руси такая генерація женщинъ: умныхъ, бойкихъ, веселыхъ, безъ pruderie [12], желающихъ наслаждаться! Вѣдь я вамъ попросту скажу: отчего нашъ братъ, послѣ адской работы, пускается во вся тяжкія, безъ разбору, глотаетъ что попало, пьянствуетъ, просиживаетъ ночи напролетъ за зеленымъ столомъ, отчего? Оттого, что женщинъ нѣтъ!

— Вы, быть можетъ, и правы, — проговорила Зинаида Алексѣевна.

— Да какъ же не правъ! во мнѣ, коли вы захотите знать, два человѣка сидятъ. Вотъ это (в онъ указалъ на свой животъ) каждый видитъ; а мои лучшіе инстинкты, художественные, если я могу такъ выразиться, это все подъ спудомъ находится…

— Послушайте, — перебила Зинаида Алексѣевна: — вѣдь вы вашихъ адъютантовъ должны хорошо понимать?

Саламатовъ усмѣхнулся и громко перевелъ духъ.

— Какъ не понимать. Имъ всѣмъ мои денежные успѣхи поперекъ горла сидятъ. Но безъ такого народа намъ нельзя быть. Всѣ разница между ними и мной вотъ какая: я артистъ, я дѣйствую по вдохновенію, я никогда не знаю, что у меня выйдетъ путнаго изъ головы завтра; я просто живу и хочу жить; а жить такому человѣку, какъ я, очень дорого. Когда же мнѣ удается сдѣлать какой-нибудь дѣловой tour de force, это мнѣ доставляетъ артистическое удовольствіе. Они же непремѣнно думаютъ: какъ имъ выкарабкаться и попасть въ денежные люди. Ихъ жизнь постоянное разбереживанье себя, постоянный зудъ…

— А вамъ они нужны? — перебила опять Зинаида Алексѣевна.

— Конечно, нужны… Да ужь позвольте и васъ на откровенность вызвать… Вы возлагаете какія-нибудь надежды на Малявскаго?

— Вы думаете, что я въ него сильно влюблена?

— Однако, entre nous… я по-товарищески съ вами говорю; вы бы не пріѣхали съ нимъ ужинать, еслибъ…

— Еслибъ что?

— Ну, еслибъ не были съ нимъ болѣе или менѣе близки.

— Онъ меня заинтересовалъ и я съ нимъ сблизилась немножко… такъ… по-дѣвичьи.

Зинаида Алексѣевна выговорила это слово не конфузясь. Въ головѣ у ней начинало уже шумѣть.

— Не больше? — спросилъ шопотомъ Саламатовъ.

— Не больше, — твердо выговорила она.

— И вы имѣете на него серьезные виды?

— Виды? Нѣтъ! Онъ не глупъ, у него есть бойкость, онъ хорошо говоритъ, когда захочетъ.

— Онъ пойдетъ впередъ, — добавилъ Саламатовъ: — карьеру свою сдѣлаетъ.

— Да вы развѣ думаете, что меня человѣкъ можетъ увлечь только тѣмъ, что выкарабкается?

— А какъ же вы говорили за ужиномъ, что для васъ только и занимательны тѣ, кто покрупнѣе?

— Ну-да; но врядъ-ли Иларіонъ Семенычъ изъ очень крупныхъ. Онъ весь свой вѣкъ будетъ адъютантомъ. У него и