Невыносимое счастье опера Волкова (СИ) - Коваль Алекс

– Кто там?

Феечка Инга.

Глава 24

Глава 24

Виктор

Муж.

Подумать только!

У. Тони. Есть. Муж.

Поначалу эта мысль не то, что ошарашила, вообще показалась дикой и абсурдной. Заржать в голос захотелось, глядя прямо в глаза этому лощеному пижону. Где замужество, а где свободолюбивая Кулагина? В голове не укладывалось.

Зато потом, когда уложилось, когда до моего, искренне верящего в ее честность, мозга начало доходить, что это не бред и не блеф, потому что этот “клетчатый костюмчик” никуда не собирался исчезать, меня обуяла злость. Дикая, обжигающая, разрушающая все грани разумного ярость. Красной пеленой застилая глаза, накрыла разум.

Чеку сорвало. Хотелось орать. Я крутил, крутил и крутил в голове: обманула, не сказала, снова повела себя как эгоистичная стерва – в этом вся она. Вся Кулагина.

Я сорвался. Да, мать его, меня бомбануло! Да, наговорил столько, что теперь самому тошно. Вывалил на эту козу все, что тихо копилось все десять лет. Варилось, варилось, закипело. Взрыв! Вывернуло наизнанку, выпотрошило все внутренности и разнесло в клочья сердце. Ему досталось больше всего. Болит так, что после ее ухода приходится махнуть бокал виски. Заглушить, забыть, отпустить. Я не из тех, кто все “топит” в алкоголе, но сегодня…

Сегодня просто, мать его, дерьмо-день.

Она меня обманула.

На что надеялась?

На что рассчитывала?

Зачем все это было?

Столько вопросов, ответы на которые, я уже не получу. Снова Кулагина предпочла путь наименьшего сопротивления – смотаться из города. Я видел. Я стоял у окна и прекрасно видел, как она села в такси с этим своим Макаром. Мужем. Бывшим, не бывшим – какая теперь хер разница, если она уехала? Ухмылки горькой не сдержал, осушая второй бокал виски до дна. Морщась то ли от горечи алкоголя, то ли от обжигающей все нутро обиды. Закурил нервно. Одна затяжка, вторая, третья, аж до тошноты.

Ничего не меняется. Мир с каждым днем развивается, Антонина же что в двадцать, что в тридцать все та же Кулагина, которой проще сбежать от проблем в личной жизни, чем их решать. Особенно, когда эти проблемы ей вываливают прямо, в лоб.

Она уехала. Снова в надежде, что я за ней поскачу следом? Хер-то там! Тогда не поехал из благородства, теперь и шага не сделаю из принципа. Хватит. Наелся. На всю жизнь вперед. И пусть мне будет хреново. И пусть я таким способом наказываю себя, а не снежную королеву. И такую, как эта зараза, от которой сердце на разрыв – я больше не найду. Пусть. Плевать!

Еще один бокал исчезает. Залпом. Даже на голодный желудок я не пьянею. Ни в одном, как говорится, глазу. На стрессе градусы “пролетают”, как вода, не задерживаясь в крови. Выветриваясь. На время смотрю, вокруг все будто замерло. Дерьмовое донельзя чувство. Футболку, которую Кулагина надевала, со психу в урну швыряю. За ней туда летят и гребаные блины, прямо с тарелкой. Старался, идиот Волков! Засунь свои старания себе в задницу!

Меня колбасит. Хочется, как по молодости, просто брать и громить. Переворачивать и разрушать дом к чертям собачьим. Порывисто вымещая злость на мебели. Разносить ее в щепки. Руки чешутся! Я держусь. Из-за Ру. Вот она, с*ка, взрослая жизнь. Когда хочется беситься, а не можется.

Сажусь на диване в гостиной и голову ладонями обхватываю. Пульс частит, виски ломит, башка раскалывается – сотряс дает о себе знать. Мне хреново. Отдышаться надо. Собраться в кучу до прихода мелкой надо. В руки себя взять надо. Я умею. Я могу. Но у меня ни фига не получается! Ощущение такое, что сейчас кони двину. Может, оно и к лучшему? Не знаю. Но, когда спустя два часа после отъезда Тони в дверь раздается стук, я все так же на нервах. Открываю дверь с намерением послать любого, кто бы там ни был, да зависаю, увидев на пороге Столярову. Вот только ее здесь не хватало сегодня! Раздражающе хорошенькая и невыносимо улыбчивая.

– Привет, Вить.

– Чего тебе, Инга?

Я сегодня просто образец гостеприимства.

– Ты не в настроении?

– А похоже?

Будто и правда оценивает, проходит по моей помятой и взбешенной фигуре взглядом и кивает в подтверждение каким-то своим мыслям. Само, мать его, спокойствие. Бросает:

– Пройду?

Я даже ответить не успеваю, как лейтенант юстиции ужом проскальзывает под моей рукой, оказавшись в доме. Губы поджимаю, дверь закрываю, рычу беззвучно в пустоту и оборачиваюсь. Крепись, Волков.

Каблуками стуча, девушка проходит по гостиной. Ощущается в моем доме как что-то инородное, чужое, неуместное. Я, стиснув зубы молчу. Вот нужна она мне тут сейчас? Выставить бы ее вон, да воспитание не позволяет.

– Столярова, чего тебе?

– А где твоя Антонина?

– Тебе какое до этого дело? Что за неуместный интерес к моей личной жизни?

Гостья смотрит на меня задумчиво, кивает на початую бутылку виски на столе:

– Майор Волков заливает горе? Не думала, что ты так решаешь свои проблемы, Вить.

– Инга, хоть ты мне мозги не компостируй! Без тебя жизнью наученный.

– Да ладно, не кусайся, я здесь как друг. Приехала поговорить, узнать, как твое здоровье и вот, – машет прижатой к груди папкой, – документы привезла. Багрянцев вчера передал. Хотела Герману занести, его на месте нет. Ларин в отъезде. Рыбкин в больничке. Что-то вас, оперов, раскидало малость в последние дни.

– Занесла? Давай сюда и можешь быть свободна, – руку тяну, дергается.

– Да щас, ага. Я смотрю, тебе сейчас совсем не до работы, Виктор.

– Какая проницательность, – вздыхаю, – хрен с тобой, – психанув, прохожу на кухню. Хватаюсь за бутылку в намерении налить себе очередную убойную дозу алкоголя, да у меня ее забирают. Бутылку эту. Вместе с бокалом. Уводят пойло прямо из-под носа.

– Инга!

– Поругались?

– Столярова, если не хочешь услышать что-то грубое, лучше отвянь. Оставляй документы и на выход. Я серьезно, я не в настроении любезничать сегодня и могу сказать что-то очень обидное и грубое.

– Ты хоть завтракал, Вить?

– По-хорошему не понимаешь, да?

– Ясно, – фыркает, – не завтракал, – прячет бутылку в шкаф и по-хозяйски лезет в холодильник, – сейчас что-нибудь приготовлю.

– Инга, что за представление?! – снова начинает разгоняться кровь от недовольства. Меня будто не слышат. Или намеренно игнорят.

Девушка молча по шкафам моим шарит. Сковороду достает, масло, яйца. В общем, организует бурную деятельность, от которой просто пухнет голова. Она такая мелкая, но ее так много вокруг! Что я уже на самой грани того, чтобы еще и на нее наорать. Объяснить, что чужой женщине в моем доме и на моей кухне – места нет.

Креплюсь.

Стойко выношу все Столяровские “манипуляции” над плитой, когда она бросает:

– Я приехала по поводу Ларина поговорить, Вить. Вопрос серьезный.

Вот те раз. Давайте, ага, до кучи еще этого петуха залетного мне сегодня не хватает. Башка уже и так как помойное ведро.

– Ларина? А что о нем говорить?

– Мне не нравится, как он себя ведет.

Я ухмыляюсь:

– Серьезно? Ты решила этим поделиться со мной? Это ваши дела, Столярова. Ты девочка взрослая, как с дяденьками обращаться, и без меня знаешь. Не нравится – пошли его и дело с концом. Инга, вот честно, сейчас совершенно неподходящий момент для душевных излияний. Мой котелок терпения переполнен, и у меня дерьма в собственной жизни выше крыши!

– Я не в смысле личной жизни, Волков, – глаза закатывает, оборачиваясь, когда на сковороде зашкварчало масло. – Уж если бы я хотела с кем-то обсудить Леню, как мужика, то точно не с тобой, – морщит нос прокурор, – я о работе.

– Еще лучше!

– Я серьезно. Он совсем не плохой человек, Вить, но определенно ведет какую-то свою игру, и мне это не нравится, а с кем поделиться, не знаю.

Потираю переносицу, понимая, что просто так от коллеги не отделаться. Сдаюсь. В конце концов, может, хоть за рабочим трепом буря в груди сдуется.