Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий - Дина Хапаева

301

Как известно, Ницше был внимательным читателем трудов Больцмана, Леви-Стросс — Эйнштейна, Бергсон пытался полемизировать с теорией относительности Эйнштейна, и т. д. Не случайно в заключении к «Эссе о непосредственных данных сознания» Бергсон прямо ссылается на разрушение традиционного представления о реальности современными ему достижениями физики: См.: Bergson Н. Essai sur les données immédiates de la conscience. Paris, 1991. P. 167.

302

Bachelet B. Sur quelques figures du temps…, p. 153. Современная критика говорит о детерминизме теории Эйнштейна, поскольку пространство-время является абсолютно детерминированной величиной, где нет места случайности, есть только незнание. См., например: R. Penrose. L'esprit, Гordinateur et les lois de la physique. Paris, 1992.

303

Ibid., p. 153.

304

Ibid., p. 166.

305

Время и современная физика / Под ред. Д. А. Франк-Каменецкого; Пер с фр. Г. Зайцева. М., 1970. С. 94, 96; Коста де Браво О. Второй принцип науки о времени // Время и современная физика…, с. 135.

306

См.: Андраде э Силва Ж. Л., Лошак Ж. Поля, частицы, кванты / Предисл. Луи де Бройля. М., 1972. Наиболее известная попытка вернуть необратимое время миру была предпринята в теории хаоса И. Пригожиным. Интересно, что свой демарш он обосновывает в морально-этических категориях: «Научная объективность утрачивает смысл, если она в конечном счете объявляет нашу взаимосвязь с миром чем-то призрачным, низведя ее до уровня „чисто субъективной“, „чисто технической“ или „чисто инструментальной“. Все наши измерительные устройства, все наши инструменты научной объективности, без которых не было бы физики, позволяют нам сделать вывод о том, что стрела времени существует. <…> Вневременные законы физики мы не можем считать подлинным „отражением“ фундаментальной истины физического мира, ибо такая истина делает нас чужими в этом мире и сводит к простой видимости множество личных явлений, которые мы наблюдаем» (Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. М., 1999. С. 48, 252). Несмотря на то что эта идея оказалась одной из причин популярности теории хаоса (в том числе и в социальных науках в начале 1990-х гг.), в ее основе лежало глубокое внутреннее противоречие: Пригожин попытался сделать вывод об объективном существовании «стрелы времени» в необратимых хаотических замкнутых системах. Но его теория разрешает существование только автономных систем, время которых по определению должно быть тоже автономно и, следовательно, конечно — даже если принять допущение, что стрела времени в этих системах имеет всегда только одно направление: из прошлого в будущее. Как известно, Пригожин сформулировал свою исследовательскую программу исходя из критики детерминизма квантовой теории. Напротив, критики Пригожина утверждали, что для существования его системы Творец необходим и как исходный постулат, и как конечный вывод, ибо для того, чтобы эта модель могла работать, в хаотической пустоте вселенной с необходимостью должны были возникнуть случайные совпадения, в результате которых начавшиеся процессы должны были локально удаляться от состояния равновесия. Следовательно, «случайность» приобретает характер нового детерминистического закона (См. критику идеи необратимости у Пригожина: Price Н. «Chaos theory and the difference between past and future»: Time, Order, Chaos. The study of time IX. Ed. By J. T. Fraser, V. H. Soulsby, F. J. Argyros. Vadison, Connecticut, 1998; Bachelet B. Op. cit, p. 196 ff).

307

Bergson H. Essai sur les données immédiates de la conscience…, p. 170. Напомним, что для Бергсона чистая протяженность субъективного сознания непрерывна в отличие от объективного, внешнего времени.

308

Гуссерль Э. Собрание сочинений. М., 1994. Т. 1: Феноменология внутреннего сознания времени. С. 147.

309

См. в особенности параграф 36. «Темпорально-конститутивный поток как абсолютная субъективность»: Гуссерль Э. Там же. С. 79. См. также о восприятии времени у Гуссерля: Granel G. Le Sens du Temps et de la Perception chez E. Husserl. Paris. 1996; D. Carr. Time, Narrative and History. Bloomington; Indianapolis, 1986.

310

Ср. анализ французского критика и комментатора Хайдеггера Жана Грейша: Greisch J. Ontologie et temporalité. Esquisse d’une interprétation intégrate de Sein und Zeit. Paris, 1994. P. 321–325.

311

«В этом смысле описание архива диагностирует нас. Отнюдь не потому, что оно позволяет нам создать картину наших отличительных черт и набросать заранее контуры того, чем мы станем в будущем. Но оно лишает нас нашей непрерывности. Оно растворяет ту временную идентичность, в которой мы так любим разглядывать себя, чтобы скрыть разрывы истории. Оно разрывает нить трансцендентальных теологий, и там, где антропологизаторская мысль исследовала бытие человека или его субъективность, оно разрушает самую идею другого и внеположенного. Диагностика, понятая так, не определяет постоянство нашей идентичности с помощью игры различий. Она устанавливает, что мы есть отличие, что наш разум — это отличие дискурсов, наша история — отличие времен, наше я — отличие масок. Что отличие — это рассеивание, дисперсия того, чем мы являемся и что мы творим» (Foucault М. L’archéologie du savoir. Paris, 1969. P. 172).

312

Образ времени как уникальной и единой гомогенной линии, направленной из прошлого в будущее, сменяется множеством расходящихся темпоральных режимов прерывного времени «мутаций» и «трансформаций», «серий событий» и «процессов». Главной временной категорией анализа архива, чтобы не сказать единственным «содержанием» времени «мутаций» и «трансформаций», ни имеющих ни начала прошлом, ни конца в будущем становится настоящее (Ibid., р. 99, 220).

313

Idem, р. 172. Конечно, время мутации и трансформаций было важным шагом на пути уничтожения трансцендентального субъекта и разрушения субъектно-объектной дихотомии. Тем не менее прерывное время архива, бросившее вызов объективному, линейному, непрерывному времени истории и время трансцендентального субъекта, может быть рассмотрено как симптом и этап на пути формирования собственного времени.

314

О движении к историческому разуму в трудах немецких истористов см.: Schnadelbach Н. Philosophy in Germany 1831–1933. Cambridge; L.; NY., 1984.

315

Подробнее об этом см. в: Хапаева Д. Время космополитизма…, Гл. «Монотонное время социальных наук».

316

См., например: Fabian J. Time and the Other. How Anthropology Makes Its Objects. New York, 1983; Bensa A. «Images et usages du temps»: Terrain. 1997. № 29. P. 24. О темпоральностях социального мира: Pomian К. L’Ordre du temps. Paris, 1984; Chesneaux J. Habiter le temps. Passé, présent, futur: esquisse d’un dialogue possible. Paris, 1996. Последовательное применение к изучению восприятия времени «исторического подхода» можно обнаружить в работе Артога, где он предполагает наличие особого «порядка времен» для каждого отдельного общества и говорит об экономическом и социальном времени (Hartog F. Op.cit., p. 27, 207 ff).

317

Хапаева Д. Время космополитизма…, Гл. «Прошлое как вызов истории».

318

В известном смысле, конечно, можно назвать настоящее, поглотившее и будущее и прошлое, сведшее их к неразличимости единственного времени (где больше нет ни «до», ни «после»), времени, динамизм которого обеспечивается лишь благодаря наполненности этого прерывного настоящего протеканием в нем отдельных, не связанных между собой мутаций и трансформаций, тогда как изменения этого настоящего проявляются исключительно как их внутреннее состояние, особым темпоральным режимом, особым «типом» времени. Именно такого рода аргумент позволял Фуко, называя это безграничное пространство «настоящим», отводить от себя обвинения в стремлении «остановить время» (Foucault М. L’archéologie…, р. 217–218).

319

О значении осмысления Аушвица как основы отрицания «старого времени» истории и исходного пункта для переосмысления ценностей европейской культуры см. в особенности обзор: Mongin О. Op. cit., Р- 39–59, 157–167; а также: Е. Traverso. L’Histoire dechirée. Essais sur Auschwitz et les intellectuels. Paris, 1997. P. 231 ff.

320

Нора П. Эра коммемораций…, с. 15.

321

Нора П. Между памятью и историей…, с. 11.

322

Современное восприятие времени представляется глубоко уникальным. Конечно, можно найти немало высказываний великих мыслителей, поэтов и писателей, живших в разные исторические эпохи, от античности до XIX в., в которых будет говориться о «неясности прошлого и непредсказуемости будущего». В таких высказываниях современные историки хотят увидеть аналоги того особого способа восприятия времени, который мы переживаем сегодня. Античные авторы и Шатобриан, Токвиль и Поль Валери — вот только несколько имен, с которыми пытаются связать начало современного восприятия времени. Тем не менее очевидно, что эти высказывания носят вполне случайный характер в их творчестве и никаким образом не отражают представлений, свойственных эпохе. Так, например, «презентистские настроения» Шатобриана «снимаются» футуристическим видением времени современниками Великой французской революции, чтобы через два столетия прийти к современному презентизму. «Плюрализм презентизмов», попытка историзировать уникальный опыт нашего времени есть еще одно проявление антропологической редукции.