Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий - Дина Хапаева

141

Согомонов А. Ю., Уваров П. Ю. Парадоксы вывихнутого времени // Конструирование социального. Европа. V–XVI вв. По мотивам летней школы «Как быть медиевистом: новые научные вызовы и университетские курсы Средних веков и раннего Нового времени». М., 2001. С. 136.

142

Бойцов М. А. Выступление на дискуссии по статье Бойцова // Казус. 1999. С. 74.

143

Об этом проекте Зорин говорил также на круглом столе «Философия филологии». См.: НЛО. № 17. С. 91.

144

О влиянии на современную интеллектуальную среду см. ниже с.

145

Эткинд А. Русская литература, XIX век: Роман внутренней колонизации // НЛО. 2003. № 59. С. 103.

146

Исключение составляет лишь Жак Ревель, цитирующий известное высказывание Броделя о том, что социальные науки находятся в постоянном кризисе. Но тут же он переходит к перечислению положительных сторон того ненормального положения, в котором находятся французские социальные науки, что, с его точки зрения, является отражением глубоких кризисных перемен во французском обществе.

147

Венедиктова Т. Между языком и дискурсом: кризис коммуникаций // НЛО. 2001. № 50. С. 91.

148

На полное отсутствие интереса друг к другу и на нежелание понять друг друга, даже когда дело доходит до работ близких коллег, жалуются практически все. «Какая-то жизнь есть, но она очень сегментирована — люди не очень друг друга знают и не очень хотят друг друга знать», — отзывается об этом А. Зорин.

149

«Фрагментация сообщества», идея распада и кризиса интеллектуальной среды и — шире — интеллектуальной жизни может быть выражена и в других терминах. Например, ее синонимом и отчасти объяснением выступает «кризис коммуникаций», под которым имеется в виду отсутствие нормальной циркуляции информации внутри сообщества, вызванное тем, что «никому ничего не интересно».

150

Отметим, что уже несколько лет назад С. Козлов точно так же оценивал ситуацию в гуманитарном поле, и краткая очарованность новым историзмом не смогла изменить этого впечатления. «Все, что имело место до этого (появления нового историзма. — Д.Х.), описывалось терминами „вышла еще одна статья-книга исследователя А, В или С“ (либо же, для ряда значимых случаев, „опять не вышла книга исследователя D, Е или F“, „наконец-то вышло комментированное издание писателя G“, „идет нормальная исследовательская, комментаторская, эдиционная работа“ — в общем, „все было нормально“, то есть не происходило ничего (по-другому это называется рутиной)» (Козлов С. Наши «новые истористы». Заметки по поводу одной тенденции // НЛО. 2001. № 50. С. 115).

151

Об институциональном и финансовом кризисе науки говорят все и пишут многие. «В основном в постперестроечной Москве началось угасание центров. В конце 1980-х — в 1990-х гг. это стало очевидно, в Питере это еще хуже… Я ушел из Института мировой литературы, ибо от академических учреждений веяло склепом, и это так и продолжается. В академии была плохо налажена преемственность поколений. Они не преподавали — не было притока новой крови. Советская действительность к этому располагала. А когда она рухнула, то даже в возрастном смысле все это оказалось очень дряблым. Во-вторых, в СССР был другой принцип финансирования науки, система эта была плохая, но ведь на ее место не пришло ничего. В СССР младший научный сотрудник с трудом мог прожить на оклад, а теперь это невозможно. Люди сохраняют работу в Академии наук как визитную карточку. Западные фонды не смогли ликвидировать этот дефицит — это кризис», — рассказывает С. Ю. Неклюдов.

152

Подробнее см.: Хапаева Д. Время космополитизма. Очерки интеллектуальной истории. СПб., 2002.

153

Обычно, зарождаясь как орган определенного направления (например, «НЛО» — издание, тесно связанное, особенно в начале, с московско-тартуской школой, «Одиссей» — журнал исторической антропологии, «Казус» — микроистории, «Новая русская книга» возникла как журнал рецензий в области социальных наук), эти журналы впоследствии значительно расширили свою проблематику, постепенно превращаясь в общегуманитарные журналы.

154

Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла… М., 2002.

155

Копосов Н. Е. Как думают историки. М., 2001.

156

Выступление Ядова В. А.: Ленинградская социологическая школа (1960–1980-е гг.). Материалы международной научной конференции 23–25 сентября 1994 г. М.; СПб., 1998. С. 19.

157

Гуревич А. Я. Комментарий очевидца // Одиссей. 2003. С. 302.

158

Гуревич А. Я. Историк среди руин. Попытка критического прочтения мемуаров Е. В. Гутновой // Средние века. М., 2002. № 63. С. 378.

159

Проскурин О. История литературы и идеологические контексты // НЛО. 2001. № 50. C. 141.

160

Здравомыслова Е. А. Ленинградская социологическая школа…, с. 136.

161

Ядов В. А. Ленинградская социологическая школа…, с. 12.

162

Фирсов Б. М. История советской социологии 1950–1980-х гг. Курс лекций. СПб., 2001. С. 189, 114.

163

Воронков В. М. Ленинградская социологическая школа…, с. 132.

164

Воронков В. М. Там же, с. 131.

165

Ядов В. А. Ленинградская социологическая школа…, с. 169. См. также: Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах / Под ред. Г. С. Батыгина. М., 1999.

166

Фирсов Б. М. История советской социологии…, с. 112.

167

Здравомыслов А. Г. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах…, с. 156 след.

168

Фирсов Б. М. Там же, с. 96.

169

Гутнова Е. В. Пережитое. М., 2001.

170

См.: Сванидзе А. А. Несколько слов об исторической памяти в связи с автобиографией историка // Средние века. М., 2002. № 63. С. 359.

171

Гуревич А. Я. Историк среди руин…, с. 391.

172

«По положению Нине (Н. А. Сидорова — центральное действующее лицо в погроме и отставке Косминского и Неусыхина, получившая в результате ряд руководящих позиций. — Д.Х.) приходилось проводить в жизнь все эти безумные кампании, ей, как человеку, отвратительные. Это вынуждало ее вести двойную жизнь, двоедушничать, что было для нее невероятно трудно…» (Гутнова Е. В. Пережитое…, с. 331–332).

173

Гуревич А. Я. Историк среди руин…, с. 368.

174

Миронов Б. Н. Социальная история России. СПб., 1999. С. 17.

175

См. например: Nolte Т. Between Myth and Revisionism? The Third Reich in the Perspective of the 1980s: The Aspects of the Third Reich / Ed. by H. W. Koch. London, 1985.

176

«Советская историография, на мой взгляд, отличалась негативизмом в отношении отечественной истории дооктябрьского периода, подобно тому, как современная историография — в отношении советского периода. <…> Пожалуй, нигде в мире историки не изображают столь негативно историю собственной страны. Можно удивляться, как подобный негативизм не породил у русских общенациональный комплекс неполноценности и не отнял гражданское мужество. <…> В процессе формирования нации без мифотворчества не обходится нив одной стране. Однако большинство мифов о России, как это ни парадоксально, не поднимает, а несправедливо унижает наше национальное достоинство» (Миронов Б. Н. Социальная история России…, с. 15).

177

Там же, с. 16.

178

Непосредственным примером работы клиотерапии в области социальных наук можно назвать появление целого направления в изучении советской повседневности, приверженцы которого рассматривают советскую историю как набор пикантных бытовых эпизодов. Семиотика коммунальных квартир, покаянные практики 1920-х гг. или блат — таков далеко не полный набор тем «советского исторического китча». Анекдоты о повседневности сталинской поры исходят из стремления удовлетворить тягу к экзотизму, легко включая советское прошлое в индустрию исторического туризма. Следуя в этом за зарубежными коллегами, российские исследователи повседневности превращают советское прошлое в этнографический дивертисмент, индустрию развлечений, по отношению к которой моральные суждения всегда слегка гротескны. Подробнее об этом см.: Koposov N. Post-Soviet Historiography: Rupture and Continuity. Paper presented at the workshop «Recent History». March 2004. Budapest.