Повелитель вещей - Елена Семеновна Чижова

– джинсы, тоже заляпанные, но, главное – не подшитые, а обрезанные: она явственно видит бахрому, которой заканчиваются обе штанины. Потом появляются руки – снизу, откуда Анна смотрит, эти руки кажутся слишком длинными. В одной, той, что ближе к стенке, покачивается мусорный мешок.

Анна наконец узнает парня, того самого, на которого грешила, волнуясь за сына. Он подходит к мусоропроводу. Откидывает верхнюю крышку, но вместо того, чтобы побыстрее кинуть туда мешок и захлопнуть, смотрит вниз, в черное жерло шахты. Интересно, что он там высматривает. Да и что можно высмотреть во тьме мусоропровода. Кроме разве что крыс. Нынче, Анна думает, крысы стали хитрые. В дневное время не шуруют…

Взрослый ученик хмурится. Анна его прекрасно понимает: в присутствии постороннего с доверительным разговором придется подождать.

Искоса поглядывая на парня, она сердится: «Да что ж такое! Стоит – и стоит. Прирос!»

– Может быть… – бывший ученик спрашивает робко, – вы позволите мне войти?

Анна укоряет себя: как же она раньше не догадалась! Освобождая ему дорогу, она делает широкий жест, означающий учительское, почти материнское радушие.

Прежде чем войти в квартиру, он бросает косой взгляд на постороннего; делает шаг и останавливается в дверях, вернее, между дверей: внешней, обитой новым светло-коричневым дерматином, и внутренней, крашенной белой эмалью, – во времена, когда эту дверь сюда навешивали, лакокрасочное покрытие было кипенно-белым; тронутое временем, оно отдает заметной желтизной.

– Должен вам сказать, дорогая Анна Петровна, вы прекрасно, замечательно выглядите, – бывший ученик говорит громко; от его мимолетной хмурости не осталось и следа. – Годы вас не берут! О моей маме, увы, такого не скажешь. – Он разводит руками, сколько позволяет пространство, где он сейчас пребывает (справа – глухая стена; слева – деревянные навесные полки, заставленные пыльными банками с вареньем, которое Анна варит и закручивает на зиму. Долгую, ленинградскую – антипод короткого ленинградского лета: не успеешь оглянуться, снова зима). – Вы помните мою маму? – Он смотрит взыскующе.

Анна рассеянно кивает. Ее мысли заняты тем, как бы половчее протиснуться и запереть дерматиновую дверь. Тем самым оставить с носом навязчивого парня: явился невесть откуда, живет без году неделя – возомнил себя… кем он себя возомнил?

– Любопытный у вас сосед, – бывший ученик хмурится, будто помечает что-то для себя.

Анна снова кивает. На этот раз с готовностью.

Странный парень, одетый в бахромчатые джинсы, смотрит на нее с горестным сожалением – будто знает нечто такое, что невозможно объяснить…

Бросив на него сердитый взгляд, Анна закрывает дверь.

– Мы, – бывший ученик смотрит на телефонную жабу, – мы, Анна Петровна, люди не чужие. Потому скажу прямо: речь о вашем сыне…

Все дальнейшее Анна слышит как в тумане. Про какой-то портал, где Павлик размещает какие-то ролики (ей представляется магазинная витрина – ее сын раскладывает спортивные товары), мягко говоря, странные, а если прямо – издевательские, глумится над Великой Победой, которую наши деды и прадеды одержали, сражаясь с фашизмом.

Глядя на нее укоризненно, он добавляет:

– Не на жизнь, а на смерть.

– На смерть? Да-да, на смерть… Я не понимаю. – Анна складывает на груди руки. – Моя мама…

– Вот именно. Ваша мама. Кстати, примите мои искренние, глубочайшие сожаления в связи с постигшей вас тяжелой утратой. – Принося слова соболезнования, он стрижет глазами по стенам, словно ищет следы невосполнимой утраты.

Забыв поблагодарить, Анна продолжает растерянно:

– Моя мама блокадница. Павлик интересовался историей.

– Вот именно! Запишет бабушкин рассказ и выложит. Между нами говоря, обхохочешься. – Ученик крутит головой восхищенно. – Талантливый шельмец!

Анна берет наконец себя в руки:

– Нет. Все равно не понимаю. В чем же издевательство?

– Если позволите, я вам покажу. Но для этого… – ученик сгоняет с губ гримасу восхищения, – нужен доступ к его компьютеру. С вашего разрешения, я разуюсь… – Он делает неприметное движение, будто собирается нагнуться.

– Нет-нет, не надо разуваться! – Анна отчего-то пугается.

Ученик выпрямляет спину, зачем-то отряхивает руки.

– Да, вот еще. – Он смотрит ей в глаза: – Ваш сын что-нибудь говорил про Крым?

– Про Крым… – Анна добросовестно вспоминает, но не может вспомнить.

– Ну да бог с ним, с Крымом! Крым вернулся в родную гавань. – Пропустив ее вперед, он заходит в комнату и бегло осматривается. – Чего не скажешь о вашем Павлике. Ваш сын… Разумеется, я говорю образно, дрейфует прямо в противоположную сторону. Скажу прямо. Ваш мальчик запутался. С молодыми это случается. Да вы и сами лучше моего знаете!

В наступившей тишине Анна слышит стук своего сердца. Материнское сердце не обмануло. Ее сын, ее мальчик… Да-да, она думает, конечно, запутался, попал под влияние. Она, ответственная мать, даже знает чье – странного парня, который явился невесть откуда. Можно сказать, свалился им на голову. Нет, она не против новоселов, тем более ленинградцев, улучшающих свои жилищные условия. Но этот… Явно из чужих: узкий длинный нос с заметной горбинкой; острый – на ее взгляд, слишком острый – подбородок… Из глубины памяти всплывает Зинаида Васильевна, химичка, смотрит на Анну, шевелит бледными, полупрозрачными губами: «Для некоторых где тепло, там и Родина…»

Аннин ученик усмехается. Словно прочел ее мысли. Это неприятно – мало ли, что придет в голову учителю! Бывает и такое, чем не стоит делиться с учениками. На то и учитель, чтобы стоять на страже молодых неокрепших душ.

– Надеюсь, Анна Петровна, вы разбираетесь в компьютерах? Совсем не разбираетесь? В таком случае… придется сделать так. Я… вернее, вы. Отдаете мне компьютер. Ненадолго, на пару дней. Я вычищаю из него лишнее. Образно говоря, все, что может бросить тень.

– А… разве так можно?

– Конечно, можно. Отчего же нельзя! Нажимаешь на кнопочку. – Он заглядывает под стол, протягивает руку. Серый металлический ящик отвечает слабым жужжанием: ни дать ни взять муха, если зажать ее в кулак. – И – вуаля!

– Так просто? – Анна удивляется: всех дел – нажать на кнопку. – Значит… – она спрашивает с робкой надеждой, – можно сейчас?

– В принципе, можно и сейчас. Хотя… Окей, давайте попробуем. Как говорится, попытка не пытка. – Он заворачивает рукава рубашки, энергично потирает руки.

Стоя за плечом своего взрослого ученика, Анна ждет, когда все плохое, опасное, исчезнет. Ее мальчик возвратится на прямую дорогу, с которой если и сошел, то, уж конечно, не намеренно, а случайно. Оступился. Совершил необдуманный поступок.

Сейчас, когда судьба Павлика в надежных руках, Анна невольно любуется ловкостью, с какой эти опытные, умелые руки бегают по клавишам, извлекая какие-то картинки, по большей части военные: пулеметы, ружья, пистолеты – в этом она совсем не разбирается, – впрочем, на то и мальчишки. Не в куклы же им играть!

– Видит бог, не хочется вас пугать. – Ученик отвлекается от поисков. – Но боюсь, поверхностной чисткой не обойдешься. Всё намного серьезнее. Вот, взгляните сами…

Анна смотрит на экран, где вспыхивают и гаснут какие-то схемы, похожие на вкладки из школьного учебника истории: разноцветные стрелки – направления