Новый Мир ( № 2 2008) - Новый Мир Новый Мир

 

И вот прошло два года.

Несмотря на полное равнодушие издательства, скудное финансирование, чудовищные условия существования редакции (превратившейся во “временный творческий коллектив”), нищенские зарплаты ее сотрудников и более чем скромные гонорары авторов, том все-таки завершен. Во время кампании защиты Словаря многие журналисты отмечали, что значительные проекты предыдущих словарей русской литературы прерывались именно на букве П. Слава богу, теперь Словарь перескочил эту заколдованную букву, с которой начинается фамилия величайшего поэта России.

Один из давно замеченных парадоксов пушкинистики: при гигантском количестве накопленных фактов — отсутствие научной биографии Пушкина. Было даже высказано мнение, что именно детализация знания начинает вредить пониманию целого. Об этом, например, писал Юрий Тынянов в остроумной статье “Мнимый Пушкин”, так и оставшейся неопубликованной при жизни, однако получившей известность в литературных кругах (статья была прочитана в Опоязе в 1924 году): “Не все справки, как и не все вопросы, одинаково ценны; чем более удаляется литературное изучение от литературы <…> тем оно менее ценно и может наконец стать прямо вредным, потому что затемнит и запрудит существо дела. В таком именно положении находится сейчас вопрос о биографии Пушкина”.

Спустя 65 лет в статье “Биография Пушкина как культурный вопрос” Ирина Сурат напишет: “При изобилии пушкиноведческих трудов, включая биографические исследования разного рода и качества, мы не имеем до сих пор полной научной синтетической биографии Пушкина — такой биографии, которая, опираясь на все накопленные знания, дала бы наконец цельный, а значит, качественно новый взгляд на личность Пушкина и смысл пройденного им пути”, — настаивая на том, что актуализация этой проблемы важна “в числе других национальных и культурных приоритетов” (“Новый мир”, 1998, № 2). Этой же теме посвящена докторская диссертация Ирины Сурат. Понятно, что следующим шагом исследователя и должна явиться попытка создать именно такую биографию, где жизнь поэта предстала бы “как целое, как нерасторжимое многообразное единство”. Редакторы Словаря не могли упустить такую возможность: И. З. Сурат в соавторстве с С. Г. Бочаровым стала автором словарной статьи Пушкин , где были осуществлены, в сжатом и концентрированном виде, те принципы построения биографии, которые предварительно были сформулированы в предшествующих научных работах. Из статьи выросла книга (Сурат И., Бочаров С. Пушкин. Краткий очерк жизни и творчества. М., “Языки славянской культуры”, 2002). Анализ этой статьи мог бы стать предметом отдельной работы, а здесь замечу лишь вот что. По-моему, исследователи взялись за неразрешимую задачу и, что самое удивительное, ее решили: получилась ясная, тонко и умно прочерченная линия жизни, где судьба поэта неразрывна с его творчеством.

Мне хочется обратить внимание и на то, что работа над статьей для Словаря привела к написанию книги, принципиально важной для современной пушкинистики и в несколько раз превышающей по объему саму статью. Это очень показательно. Статьи в Словаре, повторю, носят исследовательский характер. Конечно, они могут итожить давно наработанное автором и изложенное в его книгах. Но часто бывает и так, что биографическая статья являет собой сжатый конспект неосуществленной книги.

 

Ренате Гальцевой принадлежит мысль о наличии в русской культуре своеобразной художественно-философской эстафеты, центральные фигуры которой — Пушкин и Владимир Соловьев. Будет уместно и нам от статьи о Пушкине перейти к статье о Владимире Соловьеве. Рената Гальцева много занималась наследием великого русского философа, составляла и комментировала его книги (часто вместе с Ириной Роднянской), писала предисловия и статьи. Но краткая биография — работа совершенно особого рода. Прежде чем написать такую краткую биографию, нужно составить в уме биографию исчерпывающе полную, чтобы придирчиво отобрать факты и решить, что здесь самое важное. Гальцева выстраивает линию жизни Соловьева так, что в ней проступает присутствие провиденциального смысла. Здесь важно и детство героя, выделившее его даже среди одаренных братьев и сестер, и интеллектуальные метания юноши Соловьева, и увлечение атеистически-материалистическим учением и естественными науками, и разочарование в них, и движение к выработке религиозного мировоззрения (вплоть до занятий богословием в Московской духовной академии), и ощущение своей призванности, и знаменитая защита магистерской диссертации “Кризис западной философии. Против позитивистов” (в 1874 году), бросающая вызов господствующему в интеллигентском обществе позитивистскому настроению, и яростная реакция “прогрессивной” прессы, и университетская деятельность Соловьева, и впечатления слушателей от его лекций и личности, и внезапные бегства Соловьева — в Египет, в Италию, и на редкость неудачные попытки устроить собственную семейную жизнь, и чувство к Софье Петровне Хитрово, “ставшей для него отображением Софии небесной”, и последующая влюбленность в другую женщину со знаковым именем Софья, давшие толчок поэтическому творчеству, предвосхитившему символизм, и внезапное сближение с Достоевским (Пушкинская речь которого несомненно вдохновлена идеей Соловьева о “посреднической миссии России в мире”), и ощущение общественного одиночества. Сквозь рисунок жизни постепенно проступает и необъятность поставленных перед собой Соловьевым задач, сквозь многогранность личности — универсализм философии, во многом определившей направление духовных и художественных исканий серебряного века. Статья такой концентрированности является, по сути, научным исследованием, конспектом монографии, и я не удивлюсь, если работа над ней подтолкнет Гальцеву к созданию биографии Владимира Соловьева.

 

Фигуры, подобные Пушкину и Соловьеву, — это камертон, точка отсчета, гении. Но фигур таких даже в мировой литературе много не бывает. В промежутке между буквами П и С есть еще два писателя первой величины, которым посвящены обширные статьи. Это М. Е. Салтыков-Щедрин, которого принято считать классиком, — его биография в советское время была хорошо изучена: помимо фундаментального труда С. Макашина только в серии “ЖЗЛ” вышло две книги — А. Туркова и К. Тюнькина. Статья Г. В. Петрова и К. И. Тюнькина о Салтыкове не показалась мне свободной от наслоений советской эпохи... И это — В. В. Розанов, которого хоть классиком до последнего времени не называли, однако воздействие его на последующую литературу куда глубже, чем влияние Щедрина.

Литературовед и историк В. Г. Сукач, много сил отдавший составлению, изданию, комментированию розановского наследия и изучению его биографии, написал отличную, научно емкую и литературно завершенную статью, где история происхождения отдающей искусственностью фамилии (оказывается, отец философа и писателя, происходивший из священнического рода, получил ее при поступлении в духовное училище) и живой рассказ о ненавистном гимназическом детстве, прошедшем “под знаком нигилизма”, плавно перетекают в анализ духовного перелома, в результате которого Розанову открылось “чувство Бога”. Семейная история Розанова (брошенный женой, Аполлинарией Сусловой, не давшей ему, однако, развода, Розанов был вынужден тайно жениться на Варваре Дмитриевне Бутягиной, а его дети считались незаконнорожденными) оказывается толчком ко второму творческому кризису, результатом которого является отказ от религиозного ригоризма и чрезвычайное внимание к теме семьи и пола, развивающейся в целую философию. Творчество прорастает сквозь факты жизни. Розанов, с его исповедальным пафосом, проявляющимся не только в “Опавших листьях”, но даже в полемических статьях, дает прекрасную возможность построения такой биографии.

Есть еще десятка два фигур менее крупных, чем Салтыков-Щедрин и Розанов, но достаточно широко известных, входящих в культурный код образованного человека. Среди них — Николай Полевой, издатель “Московского телеграфа”, во многом предопределившего тип русского толстого журнала, талантливый самоучка, вышедший из купцов и оставивший заметный след в литературе 1820 — 1830-х годов (замечательно, что он увлек литературой и младшего брата, и сына, ставших заметными фигурами в литературной жизни своей эпохи; в Словаре о них имеются соответствующие статьи); Осип Сенковский, прозаик, критик, блестящий ученый-востоковед, редактор популярной “Библиотеки для чтения”. Статьи Е. О. Ларионовой о Полевом и А. И. Рейтблата о Сенковском — прекрасный пример того, как с помощью точно изложенных биографических фактов расширяется сама картина литературной жизни, сам спектр общественной мысли, невольно суженный даже в трудах лучших советских литературоведов до борьбы прогрессивных писателей (и прогрессивных журналов) с консервативными.