История нравов России - Виталий Поликарпов

Н. Тургенев в своей книге «Россия и русские» пишет о кабальных рабочих, об их бедственном положении, которое было еще хуже, чем ситуация крепостного крестьянина: «Одно из самых возмутительных злоупотреблений замечается в белорусских провинциях (Витебской, Могилевской), где крестьяне так несчастны, что вызывали сострадание даже русских крепостных. В этих провинциях помещики отдавали своих крепостных сотнями и тысячами подрядчикам, которые исполняли землекопные работы во всех концах империи. Эти бедные люди употребляются, главным образом, на постройку больших дорог и каналов. Помещик берет обязательство поставить такое–то количество людей по условленной плате, а подрядчик обязуется кормить их во время работы. Правительственные инженеры, наблюдающие за работами, не требуют от подрядчика в пользу этих несчастных ничего сверх того, что требуется для поддержания их жизни» (242а, 137–138). Иными словами, кабальные рабочие вели полуживотный, полурастительный образ жизни, они существовали на грани выживания, и ясно, какие нравы господствовали в их среде. Именно руками кабальных рабочих были проложены дороги в окрестностях Царского Села.

Отдача на фабрики таких кабальных рабочих практиковалась и в центральных губерниях Российской империи. Так, на Вознесенской мануфактуре в Дмитриевском уезде (40‑е годы XIX века) работало несколько тысяч рабочих, и было выстроено семь каменных корпусов, носивших название «кабальных».

Каждый из этих корпусов назывался по фамилии того помещика, которому принадлежали размещавшиеся в этом корпусе кабальные рабочие. Понятно, что условия жизни кабальных рабочих толкали их на волнения довольного крупного масштаба, например в 1844 году на этой фабрике они были усмирены лишь с помощью вооруженной силы.

Императорское правительство запретило помещикам отдачу крепостных на заводские работы с заключением договора от имени помещика; в случае нарушения этого закона помещиком кабальный рабочий получал свободу (209, т. XI, 30385). Однако помещики легко обходили этот закон, прибегая к окольным путям, например, требуя плату не на свое имя, а на имя сельской общины или семьи рабочего. Другим обходным путем была отдача в кабалу на фабрику преимущественно детей на семилетний срок в качестве учеников. Нередко фабриканты, подобно их английским собратьям, которые получали малолетних рабочих из приходских домов для бедных, получали нужных им детей и из воспитательного дома. Известны возмутительные жестокости, имевшие при этом место в Англии: посылавшиеся фабрикантами агенты набирали живой товар, не считаясь с желаниями детей, и доставляли их по месту назначения, где с ними обращались хуже, чем с домашними животными. В английских газетах нередко помещались объявления о том, что там–то можно получить на таких–то условиях столько–то маленьких «белых рабов» (74). И если об ужасах английских порядков первых десятилетий прошлого века известно из–за негодования значительной части английского общества и критики их литературой, то о русских порядках известно очень немного, ведь, как замечает М. Туган — Барановский, «русское общество имело более грубые нравы, а литература под игом цензуры должна была тщательно обходить всякие щекотливые вопросы» (272, 81). Можно предположить, что обращение с малолетними рабочими на русских фабриках не очень сильно отличалось от английских фабричных порядков.

С уничтожением крепостного права исчез и слой кабальных рабочих, однако уклад жизни фабричных рабочих в условиях дикого капитализма в пореформенной России нес на себе отпечаток кабального труда. Ведь еще в начале прошлого века была высказана мысль о превосходстве нравов крестьянина перед нравами фабричного рабочего: «Зайди в избу мужика: тепло, обуто, одето, хотя и в лаптях. Посмотрите же на фабричного: бледно, бедно, босо, наго, холодно и голодно… Может ли такой человек быть счастлив и сохранит ли нравственность? И поневоле предается разврату и злодеянию… Кто из стариков московских не помнит, что у Каменного моста (там была крупная суконная фабрика, основанная еще при Петре) ни днем, ни ночью проходу не было; но Екатерина, истребляя гнездо сие, истребила и злодеяние» (172, 221). Но что же принципиально изменилось в жизненном укладе русского фабричного рабочего в конце того века? Очевидно, мало что изменилось, иначе не возник бы так называемый рабочий вопрос, характерный вообще для эпохи «первоначального накопления» капитала во всех странах мира, по крайней мере, западного мира.

В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона говориться: «Ряд исследований в Западной Европе и у нас в России показал, что рабочие классы живут по большей части в очень плохой, с гигиенической точки зрения, обстановке…» К тому следует добавить низкое качество продовольствия, плохие товары, которые рабочий вынужден брать, хотя зачастую они ему и не нужны. «Указанные темные стороны в материальном положении рабочих классов, — подчеркивается далее в энциклопедическом словаре, — отражаются неблагоприятно и на духовной стороне их жизни. Продолжительный рабочий день, ночной труд, изнурительные работы не дают возможности посвящать некоторое время умственному развитию, чтению, развлечениям. Особенно печально это отзывается на молодом поколении, работающем в промышленных заведениях; оно не имеет возможности регулярно посещать школу или посещает ее усталым от работы, не занимается домашним чтением и таким образом вырастает невежественным и грубым. Совместная работа двух полов, при отсутствии культурных удовольствий, портит нравы, создает кратковременные связи, в результате которых являются дети, лишенные семейной обстановки или даже бросаемые на произвол судьбы. Наконец, указанные условия труда влияют разлагающим образом на семью, которая теряет влияние на нравственное объединение и развитие ее членов» (318, тт. XXVI, XVII–XIX)

Исследования санитарных врачей Эрисмана, Дементьева, Погожева и других, работавших по поручению московского губернского земства, показали поистине нечеловеческие, ужасные условия жизни фабричных рабочих и прежде всего в отношении жилища. Из собранных ими в 1880‑х годах данных видно, что на всех больших фабриках рабочие живут в громадных многоэтажных казармах с центральными коридорами и комнатами–каморками по сторонам. Эти каморки отделены друг от друга дощатыми, не доходящими до потолка перегородками. В этих клетушках находится часто по две, три, иногда до семи семей, в некоторых же располагаются рабочие–одиночки. «В конце концов, — говорит врач Дементьев, — большая часть каморок, а на многих фабриках и все каморки, превращаются в общие спальни, отличаясь от типических общих спален лишь меньшей величиною» (318, т. XXV). Ни на одной из обследованных в московском округе фабрик не существует никаких норм распределения жильцов по каморкам. Единственным кри–терием расселения служит только физическая возможность вместить еще одну семью или одинокого рабочего.

Для большинства фабрик характерно страшное перенаселение каморок жильцами — на каждого человека в большинстве случаев приходится четыре кубометра воздуха. Устройство спален везде одинаково, редко бывает, когда в каморках имеется что–либо в виде столов и табуреток, данных фабрикой. «Мужчины, женщины, дети, — отмечает М. Туган — Барановский, — спали вповалку на нарах, без различия пола и возраста, в сырых, душных и тесных казармах, иногда в подвалах, иногда в каморках, лишенных света. Но на большинстве фабрик и таких спален не было. Рабочие после 12-, 13- и 14-часовой дневной работы располагались спать тут же, в мастерской, на станках, столах, верстаках, на полу, подложивши под голову какую–нибудь рваную одежду. И это практиковалось нередко в таких мастерских, пребывание в которых, благодаря употреблению различных ядовитых красок и химических веществ, даже в рабочее время было далеко не безопасно!» (272, 322).

В тех же случаях, когда рабочие имели возможность жить в казармах фабрики, нары зачастую были двухъярусными: так что при обычной высоте комнат в 3–4 аршина (аршин равен 0,71 метра — В. П.), верхний ярус отстоит от потолка на 3/4 аршина. Семейные рабочие стараются отделить себя от остальных занавесками, вышиною в полтора аршина или же такого размера тонкими тесовыми перегородками. Понятно, что переполненные спальни грязны и плохо вентилируемы; после рабочего дня в испорченном воздухе мастерской рабочие сразу же попадают в еще более испорченный воздух фабричных спален. Однако и вольные квартиры фабричных рабочих отнюдь не лучше, о чем свидетельствует следующий типичный пример. В избе из двух комнат, шириной в 7, а длиной в 7 или 6 аршин, с высотою от пола до потолка в 3 1/4 аршина, следовательно, имеющей (за исключением печей) 11,39 кубических сажени (сажень равна трем аршинам или 2,13 метра — В. П.) помещались 4 прядильщика с женами, 17 парней и мальчиков–присучалыциков и ставильщиков, 15 женщин и девушек–банкоброшниц и мотальщиц, а всего, вместе с хозяйкой, 41 человек и на каждого приходилось воздуха по 0,273 кубической сажени. Такая же теснота наблюдается и в специальных меблированных для фабричных рабочих комнатах (318, т. XXXV, 212).