Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак

начат он в июне (а не раньше), потому что каждый месяц, если не каждый день этого года — равен году или десятку лет. — Да будет Алконост[573].

Если из этого текста убрать поздравительную риторику, то останется намек на необходимость иной, более широкой и, возможно, более актуальной трактовки образа, ставшего названием последнего символистского издательства. Безусловно, стихотворение «Сирин и Алконост» такую дополнительную трактовку давало, но не исчерпывало.

В этом плане несомненный интерес представляет яростная публицистическая заметка, написанная Блоком в феврале 1921 года и направленная против попыток государства закрыть частные издательства. Доказывая право писателей-символистов печататься в «Алконосте» (а не в Госиздате), Блок объяснял:

Издательство «Алконост» не стесняет себя рамками литературных направлений. Тот факт, что вокруг него соединились писатели, примыкающие к символизму, объясняется лишь тем, что именно эти писатели по преимуществу оказались носителями духа времени. Группа символистов видит размеры развертывающихся мировых событий, наступление которых они предчувствовали и предсказывали. Поэтому, они обращены лицом не к прошедшему, тем менее — к настоящему. Они с тревогой всматриваются в будущее. Этим определяется лицо издательства и объясняется имя сумрачной и вещей русской птицы, которое оно носит[574].

Поразительным в этом документе является то, что «сумрачная и вещая русская птица», предчувствующая и предсказывающая будущее, — отнюдь не Алконост, к которому эпитет «вещий» обычно не прилагался, а конечно же — Гамаюн. И Блок знал это лучше, чем кто бы то ни было, так как сам же вслед за Васнецовым прославил ее вещий дар в стихотворении «Гамаюн, птица вещая». Очевидно, Блок совершенно сознательно подменил один образ другим (или, по меньшей мере, контаминировал образы), переосмыслив в духе времени символику придуманного Алянским названия издательства. Он фактически сформулировал то же, что сделал в издательской марке «Алконоста» Анненков (говорим «Алконост» — подразумеваем «Гамаюн»). Только, как и положено, художник использовал для этого визуальные средства, а поэт — словесные.

Случайно или нет такое совпадение — непонятно. Не исключено, что Алянский и здесь о чем-то умолчал, как, к сожалению, умолчал и о многом другом. Как бы то ни было, метаморфозы Алконоста (превращение райского Сирина в вещего Гамаюна) отвечали «духу времени», к которому соединившиеся вокруг Алянского писатели и деятели искусства были особенно чутки.

* * *

Другие писатели, литераторы, художники, деятели искусства, печатавшиеся в «Алконосте» или к Алянскому расположенные, так же дружно взялись интерпретировать, осмыслять и переосмыслять название издательства. В уже упоминавшихся альбомах Алянского зафиксированы многообразные опыты интерпретации образа Алконоста[575].

Художник Н. Н. Купреянов нарисовал в альбоме Алянского Алконоста неотличимым двойником Сирина (см. илл. на вкладке)[576].

Иванов-Разумник привел цитаты из оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Начал с цитат (не вполне точных) из арии Алконоста:

Укрепись надёждою,

Верой несомненною…

Есть я птица милости,

Алконост зовомая…

И закончил — что показательно — словами из совместной песни Сирина и Алконоста:

Царство светлое нарождается,

Град невидимый созидается[577].

Естественно, была использована и легенда о символизирующей Божий промысел птице Алконост, откладывающей яйца в морскую пучину (или плавающей в гнезде по морю) и утишающей — пока не вылупятся птенцы — бурное море:

Построила гнездо край-моря, села на яйца, греет; тут взволновалось море, хлещут волны о берег, заливают гнездо… Трудно Алконосту: как высидеть птенцов? А в одном яйце — двойни: Иванов и Гершензон. Господи! дай вылупиться! Ведь жалко же — двое…

А. М. Ремизов. Рисунок из альбома С. М. Алянского. 1919. Поздравительные надписи А. М. Ремизова, М. О. Гершензона, С. Г. Каплуна. Государственный музей-заповедник Д. И. Менделеева и А. А. Блока

Так заклинал М. О. Гершензон, прозрачно намекая на готовящийся выпуск «Переписки из двух углов»[578]. Его шутливо одернул С. Г. Каплун (чья «петушиная» фамилия делала шутку еще забавнее): «Яйца курицу не учат»[579].

А. М. Ремизов обыграл название издательства несколько раз. Он дал и пафосную, возвышенную интерпретацию (см. выше), и сниженную, комическую: изобразил Алконоста в виде жареной курицы или утицы (см. илл. на вкладке)[580]. Не исключено, что в этой веселой шутке содержался и намек на возможное невеселое будущее издательского предприятия.

* * *

В отличие от Ремизова, Гершензона и многих других авторов «Алконоста», Андрей Белый (как, впрочем, и Блок) подошел к осмыслению названия издательского проекта со всей серьезностью и ответственностью. На страницах юбилейного альбома Алянского 1919 года он оставил несколько записей и зарисовок, в которых совсем отказался от шутливой «птичьей» образности.

Алконост как эмблема издательства изображен Белым в виде антропософского духовного существа, более ассоциирующегося с ангелом, нежели с птицей (см. илл. на вкладке)[581]. Аналогичные «алконосты» украшают и сделанный им в 1921 году и хранящийся сейчас в РГАЛИ эскиз обложки поэмы «Первое свидание», также выпущенной Алянским[582], и ряд других его рисунков к лекциям и книгам[583].

Другие рисунки Белого в альбоме Алянского также развивают тему Алконоста в откровенно антропософском ключе — связывая ее с темой посвящения, раскрытия черепной коробки небесным сферам, с темой рождения в человеке «младенца» — духовного «Я», с принятием импульса Христа — то есть с темами, доминировавшими в его публицистике предреволюционных и первых послереволюционных лет.

Миссию издательства Белый сформулировал в пространном поздравительном послании:

Линия эволюции «→» слагается из ряда прерывов; в точке прерыва — катастрофа; внутри катастрофы — падение нового импульса <…>. После гибели Трои Эней отправляется в странствие, чтобы потомки его основали Рим будущей эры.

В настоящее время должны понести мы все лучшее погибающей Трои в иные эпохи; и — передать дары наши грядущим: соединенье даров прошлой эры, плодов ее, с зацветающим садом грядущего есть подлинно действие посвящения. Мы, Энеи, выходим из Трои: путь — долог… На чем же нам плыть? На «Алконосте» лежит строгий долг: совершить это плаванье. Самуил Миронович, много бурь впереди: можно сбиться с дороги; оставайтесь же у компаса!

Присоединяюсь к приветствующим «Алконост» с одним лишь условием; эти приветствия — не приветствия юбиляру, совершившему плаванье; эти приветствия — в «добрый путь!»… И — вперед! Впереди лежат годы.

Андрей Белый. Москва. 8 марта 1919 года[584]

Альбомную запись Белый завершил поясняющим рисунком, на котором «Алконост» изображен как парусный кораблик, плывущий по бурному морю. Он покинул берег «Старой Эры», где остались лишь руины, весьма схематично показанные («Падение старого»), и направляется к берегу «Новой Эры», которая символично представлена