Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов

class="p1">– Впору княгине! – зарделась от смущения Матрёна…

Больше он ничего не покупал ей: пошли дети, и всё пришлось отставить. По лавкам ходили не часто, если ходили, то совсем за иным. Что бы сейчас ни дал он, чем бы ни заплатил, лишь бы снова увидеть её и пройтись по тем, уже давно сгоревшим базарам. К горлу подкатил комок, и он тихонько расплакался, как и Матвейка…

– Матрёна-то без припасу села, – прервал его мысли Матвейка. – Кто так делает? Ведь никто и не даст, коли самим жрать нечего.

– Теперь полегче станет, – успокаивая брата, погладил Яков его по голове, тоже шмыгая носом. – Крепость за королевича сдадут…

– Скорей бы! – с надрывом воскликнул тот. – Осада наскучила – моченьки нет!.. Я на прясле [55]стоял, подле башни круглой, от Молоховских ворот другая! Так каждую ночь со стен скидывались! Почто я не ушёл!

– Поручников побили бы.

– Да не-е! Тут на дню по сотне мрут, покойников считать некому!..

Солнце коснулось краешка леса и стало медленно погружаться за горизонт.

Яков, озябнув, вскинул плечами. На душе у него было пусто и холодно. Он бездумно уставился на бойко торгующихся людей, которые ещё вчера убивали друг друга. Все почему-то смеялись и о чём-то громко перепирались.

– Дядьки Игната братаны живы, а девки померли, – тихо сказал Матвейка, обхватил руками живот так, будто у него внутри что-то болело, и стал покачиваться взад-вперёд.

– У тебя хворь, что ли? – участливо спросил Яков его.

– Ничего, теперь оживём, – улыбнулся Матвейка одними глазами, в которых сквозила мука от слабого, но верно съедающего недуга.

Яков торопливо сунул ему в руки мешочек соли и походную сумку с толокном.

– На, возьми! Я завтра ещё принесу. Из моих запасов. Нам король добрый корм положил, – соврал он. – Бери, бери! – закричал он на брата, заметив, что тот колеблется.

– Однако я пойду до дому, – сказал Матвейка и встал с чурбака. – Ослаб, припасы бы донести, – благодарно улыбнулся он ему.

От этой улыбки у Якова защемило сердце и появилась зависть к нему из-за того, что он ещё не так давно видел дорогих и близких ему людей. И лицом, и характером Матвейка вышел в мать. Рядом с ней он и прожил всю свою жизнь, так никуда ни разу не уехал. Был при ней и в её последний час. Он же проводил на кладбище Матрёну и двух его сыновей и дочку, ещё крохотных, которые поумирали-то, почитай, в один день.

У крепостных ворот Яков на прощание ещё раз обнял брата.

Матвейка утёр слёзы, отвернулся и пошёл, по-стариковски сутулясь и волоча ноги. У ворот он обернулся, махнул ему рукой и скрылся за бревенчатым срубом.

Таким Яков и запомнил его, глядя вслед ему сухими, полными горечи глазами.

На следующий день по польскому лагерю разнеслась весть, что король послал Шеину присягу, поставив своё имя впереди имени своего сына Владислава и потребовал сдать крепость. В ответ на это Шеин закрыл Днепровские ворота, и в Смоленске снова сели в осаду.

Молчанов и Соловецкий подъехали было к стенам крепости, стали уговаривать осадчиков принять условия короля. Однако их усилия были напрасны: Шеин больше не верил им.

* * *

И снова под Смоленском пошли тягучие бездеятельные дни.

Ночами же стояла тёплая сентябрьская погода. И плыли медленно над городом, его окрестностями густые облака, курчавые, а то и рваные, как призраки. В просветах между ними то появлялся, то исчезал красавец месяц. С Днепра тянул прохладный ветерок. В Чёртовом овраге громко стрекотали цикады. На берегу же Рачевки в кустах с чего-то щёлкали соловьи: звонко, дерзко, как весной.

И вот в одну из таких ночек к Аврамиевским воротам крепости тихо подобрался отряд жолнеров, не менее полусотни человек. Как тени скользили они и замирали, когда между облаков появлялся месяц и становилось светло.

Впереди группы смельчаков бесшумно двигался рослый малый, сжимая в руках палаш. Это был Варфоломей Новодворский, кавалер Мальтийского ордена, охотник до рисковых предприятий. К тому же он был любимчиком короля, который поручал ему вот такие опасные дела.

Смельчаки подошли к воротам, затаились, прислушались к тому, что делается в крепости.

Но наверху, на башне и стенах, всё было тихо.

Варфоломей подал знак жолнерам, чтобы тащили следом за ним петарду, и скрылся между нагромождённых у ворот срубов.

В узком проходе, сыром и холодном, едко пахло плесенью и нечистотами.

За ним туда же протиснулись трое жолнеров, сопя под тяжестью ноши. Прислоняя к срубу петарду, они не удержали толстую дубовую доску. Она соскользнула с бревна, упала, сшибла их с ног, и в тесном пространстве будто громыхнул горный обвал…

У Варфоломея от страха зашлось сердце. Он замер, ожидая, что вот-вот со стены раздастся окрик стражников и весь его замысел сразу же рухнет… Но нет, кажется, пронесло…

– Вставай!.. – зашипел он на жолнеров. – Давай сюда, сюда! – приказал он, нашарив в темноте стык ворот.

Повозившись, жолнеры плотно прижали к воротам медную болванку, начинённую порохом и закреплённую на толстой дубовой доске.

– А теперь быстро – назад! – отпихнул их Варфоломей от ворот и запалил фитиль.

Порох затрещал и слабо осветил мрачную, как подземелье, нишу.

Варфоломей выждал несколько секунд, чтобы фитиль разгорелся, метнулся за сруб вслед за жолнерами, прижался к брёвнам и замер.

У ворот мощно бухнуло, и между срубов прокатилась ударная волна, хлестанула по лицу жаром и вонючей пороховой гарью.

– За мной! – крикнул Варфоломей и первым ринулся к дымящемуся пролому.

Суматошно толкаясь в тесном пространстве, за ним последовал весь его отряд. Они проскочили внутрь крепости и заняли оборону у ворот, готовые отстаивать их до подхода венгерских пехотинцев с капитаном Марком.

Азарт и удачный захват ворот подмывали Варфоломея немедленно кинуться дальше, на казавшийся беззащитным город. И он с трудом удержал себя от этого безрассудного соблазна.

Снова застрекотали, и с удвоенной силой, замолчавшие было после взрыва цикады.

Время тянулось медленно, ужасно медленно. Варфоломей начал нервничать, не слыша за воротами обычного шума при подходе большой массы воинов. С каждой минутой уплывало преимущество от внезапности приступа.

«Дождались!» – с раздражением подумал он, когда на стенах в переполохе забегали стражники.

А вот зашевелилась и вся крепость, как растревоженный улей. Среди изб замелькали огоньки – к башне бежали с факелами люди. У ворот они наткнулись на выстрелы жолнеров и рассыпались в стороны. Но оттуда подходили всё новые и новые огоньки, их становилось всё больше и больше… Началась беспорядочная стрельба, наугад, по воротам…

У Варфоломея над головой засвистели пули, зацокали о кирпичные стены и башню.

Жолнеры отвечали вяло, для острастки, чтобы