Наследница престола - Андрей Буторин

Поселился он в избе Метта, рядом с кузней. Обе постройки стояли в стороне от села у леса. Гутторр оказался мастером справным, но человеком нелюдимым и не особо приятным. Не то чтобы он делал что-то плохое — просто рядом с ним селяне чувствовали себя очень неуютно, испытывали неосознанный страх, тревогу, желание поскорее уйти от кузнеца подальше. В связи с этим и поползли по селу слухи, что кузнец, помимо основного занятия, грешит колдовством…

Братья раньше не видели Гутторра так близко, однако были наслышаны о нем от взрослых. Ноги их от ужаса приросли к дороге и стали противно дрожать.

— Чего трясетесь? — спросил Гутторр вполне обычным, ничуть не страшным голосом. — Меня, что ли, испугались?

Мальчишки не могли вымолвить ни слова, зубы их клацали, отбивая мелкую дробь. Они дружно закивали головами.

— А чего меня бояться? — удивился кузнец. — Я детей не ем. Только взрослых! — Он захохотал над собственной шуткой. — Ладно, это я не всерьез… Откуда вы так неслись, будто меня увидели? — Он на мгновение скривил губы в подобии улыбки.

— Там… баба! — выдавил из себя старший брат.

— Страшная! — добавил Тукк. Хоть и был он самым младшим, но кузнеца почему-то испугался меньше, чем братья. — Из огня выпала!

— Из огня? — вновь засмеялся Гутторр. — Значит, это моя помощница! Я ведь тоже с огнем работаю. Ну-ка, пойду погляжу. Вы со мной? — захохотал он еще громче.

Мальчишки испуганно замотали головами, а Тукк даже заплакал.

— Да пошутил я! — Кузнец потрепал малыша по голове. — Бегите домой!

Мальчишки рванули так, что оказались возле дома раньше, чем долетел туда попутный ветер. Кузнец же, проводив их взглядом, направился в сторону тоненькой струйки дыма, поднимавшейся за селом.

Подойдя к ужасно грязной женщине, размазывавшей по испачканному сажей толстому лицу слезы и сопли, кузнец остановился, рассматривая ее с брезгливым любопытством.

— Кто ты? — спросил он.

— У.у.у! — промычала толстуха. — Лю-у-у… Что-то мелькнуло в ее выпученных безумных глазах, но тут же погасло.

— Пойдем-ка со мной, — поманил ее пальцем Гутторр и, постоянно оглядываясь, медленно зашагал от еле чадившего костерка.

Как ни странно, женщина поняла его слова, а может быть жест и, переваливаясь с боку на бок, потопала следом.

ГЛАВА 49

Подойдя к дому, кузнец остановился, критически оглядел с ног до головы свою странную спутницу. Пускать такую грязнулю внутрь ему явно не хотелось.

— Вот что, давай-ка сразу в баню! — решил он наконец и показал женщине на низенькую кривую избушку, стоявшую рядом с кузней.

Женщина послушно зашагала к ней. Там кузнец усадил ее на скамью в тесном предбаннике, а сам принялся за растопку. К счастью, вода в огромном котле рядом с каменкой имелась, в деревянной бочке возле высокой лавки — тоже, так что ему оставалось лишь принести со двора пару охапок дров. Проходя мимо гостьи, Гутторр каждый раз косился на нее, но та сидела неподвижно, молча, совершенно отрешенно — словно забытый в углу грязный мешок.

Растопив баньку, Гутторр подошел к женщине и почесал затылок.

— Что ж мне, и раздевать тебя самому? И мыть? Услышав слово «раздевать», толстуха вздрогнула и с любопытством глянула на кузнеца. Но так и осталась сидеть.

Преодолевая отвращение, Гутторр коснулся женщины, стянул с нее остатки халата. Вскоре он уже заталкивал жирное безвольное тело в дверной проем, откуда жаром вылетал банный воздух. Толстуха, протестующе мыча, пыталась сопротивляться.

— Я те дам! — обливался потом кузнец, упершись руками в скользкие складки жира на ее спине. — Ты у меня побрыкаешься!

Затолкнув наконец бабу внутрь, Гутторр понял, что мыть ее, будучи одетым, он не сможет. Поэтому вернулся в предбанник, быстро скинул с себя все и вернулся в заполненное паром помещение. Увидев перед собой обнаженного мужчину, толстуха вдруг четко сказала:

— Хочу нюни!

— Я те дам — нюни! — рассвирепел кузнец. — Не такая уж ты и дура, как я погляжу! Еще одно подобное слово — и будешь мыться сама!

Женщина замолчала, и Гутторр принялся свирепо натирать ее грязное, рыхлое тело мочалом.

Дом кузнеца, равно как и банька во дворе, и кузня разительно напоминали такие же избы в старых русских селах. Не зная об их инопланетном происхождении, русский человек никогда бы не догадался о нем. И внутреннее убранство помещений было один к одному! Будто древние русичи сумели каким-то образом перебраться в свое время на Леггерру (а почему бы и нет? на Генну-то попали!), или их хозяйский подход к жизни оказался столь точным и универсальным, что нашел полное повторение за сотни тысяч световых лет от Земли!

— Что же мне с тобой делать? — Кузнец смотрел на чистую, румяную после бани гостью, сидевшую за накрытым столом, хватавшую все, что было съедобного, прямо руками и громко чавкавшую. — Та ли ты вообще, о ком я думаю? Можно бы, конечно… Нет, попробуем сначала «народные» средства!

Кузнец закатал рукава черной рубахи, спустился в погреб и поднял в избу большущий бурый «огурец». Отрезав от овоща приличный ломоть, протянул его бабе…

Собственно, теперь гостья на «бабу» как-то и не тянула. Больше к ней подходило русское определение «деваха» — или «девка». И одета она была подходяще — в свободный холщовый сарафан поверх простои белой рубахи (Гутторр нашел их в сундуках прежнего хозяина).

— На, ешь!

Девка откусила турплюк прямо с руки кузнеца и, сморщившись, стала отплевываться.

— А ну ешь! — Гутторр. грохнул по столу свободным кулаком.

Гостья торопливо зачавкала, испуганно поглядывая на кузнеца.

— Так-то лучше, — сказал Гутторр и принялся здоровенным ножом отрезать второй кусок.

Неизвестно, чего больше испугалась деваха — огромного кухонного ножика, более похожего на мясницкий, или того, что ей снова придется жевать непривычно горький овощ, — только она колыхнулась вдруг всем студенистым телом и неожиданно резко для своей массы вскочила с лавки, опрокидывая незакрепленную дощатую столешницу на кузнеца. Пытаясь удержать тяжелый деревянный щит, Гутторр неловко взмахнул рукой с зажатым в ней «хлеборезом» и чиркнул его заточенным под бритву лезвием свое предплечье. Столешница с грохотом рухнула на место — только скрипнули сколоченные из мощных брусьев козлы. Загремели по полу тарелки и миски, тонко зазвенели рассыпавшиеся вилки и ложки.

— А-а! — заорал кузнец, отбросив нож и зажимая ладонью рану. Из-под длинных, изящных, никак не подходящих для тяжелой работы с молотом и горячим металлом пальцев потекла зеленоватая жидкость, противно шипя и мгновенно испаряясь. — Гадина! Ты что наделала?! Сейчас ты у меня получишь!

Он рванулся было к уставившейся на зеленую кровь толстухе, но та, подняв на свирепого Гутторра ставший вдруг осмысленным взгляд, испуганно заверещала:

— Дяденька, не убивайте! Я нечаянно! Щас я вам перевязку сделаю!

Девка проворно выкатилась из-за раздрызганного стола, метнулась к окошку, сорвала с него цветастую занавеску и бросилась к кузнецу. Оторопев от ее прыти, а еще больше — от связной речи, произнесенной гостьей, Гутторр перестал ругаться. Злость его мгновенно улетучилась.

— Стой! — крикнул он. — Положи занавеску! Отвернись!

Деваха выполнила все беспрекословно. И стояла, не шелохнувшись, пока кузнец не сказал:

— Можешь поворачиваться.

Девка повернулась, уставилась на руку кузнеца, но рукава черной рубахи вновь были опущены и застегнуты у запястий..

— А… перевязать? — спросила толстуха.

— Я уже перевязал.

— А почему у вас кровь зеленая?

— Что ты несешь?! — рассердился кузнец. — Не в своем уме, что ли?!

— Да в своем я уме! — заспорила девка. — Вон, и на скатерти зеленые пятна! Ой, исчезают…

Несколько зеленых клякс на белой скатерти и впрямь стремительно уменьшались и вскоре исчезли. Скатерть снова стала чистой, не считая красно-бурых пятен от турплюка и темно-желтых от пролитого чая — точнее, от жидкости, и цветом и вкусом земной чай напоминающей.

— Где? Где зеленые пятна?! — начал вновь свирепеть кузнец. — Покажи! Ты сбрендила, девка, совсем сбрендила! Ты хоть помнишь, кто ты и как здесь очутилась? Дура!

— Че обзываешься-то? — обиделась она. Глаза ее из обалдевших кругляшей, уставленных на «самоочистившуюся» скатерть, превратились в злые шелки, направленные в переносицу кузнеца. — Ща как обзову! — Она недвусмысленно вскинула руку-бревнышко, и Гутторр поспешил поднять руки:

— Все, все! Извини! Хватит… Ты, видимо, поправляешься. Видишь, как действует турплюк, а ты не хотела…

— Ну смотри… — Деваха опустила кулак. — Веди себя прилично с дамами… турплюк!

Тут взгляд ее упал на толстый огромный «огурец», валявшийся на полу. Глаза девки маслено заблестели. Она буркнула одобрительно под нос: «Ого!» — и, забыв, видимо, что, находясь в беспамятстве, не оценила овощ, подняла его, «взвесила» на ладони и вгрызлась в бурую мякоть.