Князь Ярослав и его сыновья - Борис Васильев

– Эти земли оказали неразумное сопротивление моему старшему брату хану Орду. Могу ли я, всего лишь младший брат, распоряжаться его собственностью.

– Но, великий хан, жених моей дочери был бы счастлив, узнав, как возросло ее приданое.

– Неразумное сопротивление, – словно не слыша его, задумчиво сказал Бату. – Неразумное упрямство тоже есть неразумное сопротивление. Как мне выйти из этого круга, князь Галицкий?

«Лионский собор, – верно понял Даниил. – Какое счастье, что я отказался участвовать в нем…»

– Я стараюсь избегать неразумных решений, великий хан, – сказал он. – Меня пытались заманить на Лионский собор, но я понял, насколько это неразумно, и решительно отказался.

– У всех ли князей Западной Руси хватило на это мудрости?

– Мне неизвестно, кто из князей был на Лионском соборе, великий хан.

– Не надо хитрить, здесь знают все, – по-русски сказал Чогдар, переводя последние слова князя Даниила.

– Прошу великодушно простить меня, великий хан, – тотчас же подхватил Галицкий. – Я совсем забыл, что на Лионский собор князь Михаил Черниговский послал митрополита Петра Аскерова. Но сам ехать отказался.

Видит Бог, он хотел спасти своего родственника. Но и татары знали все, и земля Галицкая была такой желанной.

– Чем же занимался Лионский собор, кроме молитв и проклятий безбожникам? Что ведомо тебе, князь Галицкий, твоим советникам или галицийским боярам?

Вежливая беседа постепенно оборачивалась жестким допросом: Бату умел играть на всех струнах. И улыбка стала холодной, точно вдруг примерзнув к устам.

– Папа Иннокентий Четвертый объявил крестовый поход на Восток, великий хан. Но подписи князя Михаила Черниговского нет под согласительным документом.

– Но там есть подпись митрополита Петра Аскерова, не так ли? Ему не следует возвращаться из Европы, а тебе, князь Галицкий, следует подумать о новом митрополите. Он должен полностью разделять твое отношение к Золотой Орде: ярлык, который ты можешь получить, предусматривает твою покорность. Ты подтверждаешь свою покорность нам, князь Галицкий?

– Клянусь в этом именем Господа и Пресвятой Богородицы, великий хан.

– Я испрошу прощения у своего старшего брата, – вздохнул Бату. – Завтра мой советник вручит тебе ярлык на княжение в галицких землях.

– Благодарю тебя, великий хан. – Князь Даниил склонился в низком поклоне.

– Да, еще одно. Если Михаил Черниговский хочет получить ярлык на свои земли, пусть без страха жалует в Сарай. Не отговаривай его, князь Галицкий.

– Я сошлюсь на свой пример, великий хан.

Даниил, пятясь, покинул тронную залу.

– Что скажешь, советник? – спросил Бату.

– Он предаст тебя, мой хан.

– Но не сейчас, – улыбнулся Бату. – Когда человеку дарят его собственный халат, это обидно, но все же лучше, чем ничего. Обида – ничтожная монета, но если Галицкий начнет складывать свои обиды в копилку… Передай Невскому, чтобы очень хорошо слушал и был весьма осторожен в обещаниях.

– Гонец выедет на заре.

– Когда идешь с хромым, надо припадать на собственную ногу, чтобы хромота спутника была не так заметна, – вдруг сказал хан. – Пусть эти слова скажет Невскому твой гонец, Чогдар. Невский сам разберется, где и когда ему следует чуть поджать свою ногу.

3

Князь Даниил намеревался на обратном пути из Сарая посетить Владимир и без совета Бату. Однако не ради близкого знакомства с будущим зятем, а ради свидания с Александром Невским. Он понимал, что его поездка на поклон к степному владыке не останется незамеченной, а поскольку его земли лежали у западных границ Руси, то совсем не мешало заручиться поддержкой известного Европе русского полководца.

А мелкие монетки обид, тускло позвякивая, продолжали одна за другой падать в глубокую копилку его души. Он понимал, что не следует их холить и лелеять, что подобный груз способен лишь отяготить его, досадовал на себя, но ничего не мог поделать. Мешала и княжеская гордость, и личная слава, и прожитые годы, и то саднящее ощущение потревоженной совести, когда во спасение от ее голоса ищут обид и копят их, хотя следовало корить прежде всего себя. Ведь мог же он, мог не выдавать Михаила Черниговского, сославшись на свою неосведомленность. Но испугался, что ярлыка не получит, что Галич потеряет, что…

И знаменитый князь изо всех сил сам заволакивал ясный разум пеленой обид, ничтожных по сравнению с его высоким положением и с предстоящими высокими делами. Бату верно просчитал влияние непомерного княжеского самолюбия на все последующие поступки князя Даниила.

Галицкий вполне достойно держался на пиру, терпеливо выслушивая восторги безмерно счастливого князя Андрея, благодушно улыбался, изо всех сил скрывая растущее раздражение. Ему не терпелось поскорее уединиться с Невским, излить душу и потолковать о возможных совместных действиях против безбожных татар. Но эта беседа состоялась только поздним вечером, когда наконец-таки угомонился не в меру возбужденный жених.

Князь Александр предполагал, о чем зайдет беседа наедине. За сутки до приезда Даниила Галицкого примчался личный гонец Чогдара, передавший странную фразу Бату, которую после некоторого размышления Невскому удалось разгадать. Ему советовали очень мягко, дипломатично отказаться от авантюрных предложений обиженного князя Галицкого, сохранив свободу действий для себя. В этом его интересы полностью совпадали с интересами Золотой Орды, поскольку Александр Невский уже здраво осознавал, что борется не за личную власть, не ради уязвленного самолюбия, а только во имя сохранения Руси как внутренне самостоятельного, уже сложившегося народа со своими традициями, языком и религией. Не державы и даже не государства, а – народа, во имя которого можно и должно идти на все мыслимые жертвы.

– Сердце от обиды заходится, – вздохнул Галицкий, как бы настраивая на вполне определенный лад предстоящую беседу.

Подобное начало хозяину не понравилось, потому что звучало как-то не по-воински и не по-княжески. Он сам никогда не жаловался и не терпел подобных откровений.

– Кострами очищали? – резче, чем намеревался, спросил он. – Заставляли кумыс пить? Галич отобрали? Нет? Стало быть, и обиды твои пустые, князь Даниил Романович. Тебе честь оказали как воину, и не след черноту в душе своей копить.

– Злее зла честь татарская, – криво усмехнулся Галицкий. – Нехристи гордость русскую попирают, а вы, князья Владимирские, потакаете им в попирании сем.

Не так складывалась беседа, совсем не так, как было нужно князю Даниилу. Он нахмурился, отхлебнул из кубка и только было решил начать разговор по-иному, как разговор этот перехватил Александр.

– Есть у нас поговорка: «В Ростовской земле князей – в каждом селе». Слыхал такую? Растаскали мы землю собственную по уделам и множим число их. Под рукой моего прадеда Юрия Долгорукого пятнадцать уделов было, а под рукою отца – к полусотне подходит, и все на прежней земле, в Великом княжестве Владимирском. Какая уж тут гордость, когда в каждом селе – один конь, да и тот хром на обе ноги. Вот о чем голова болит, князь Даниил Романович: как земли заново в единую горсть собрать.

– Другая у нас поговорка, князь Александр, – вздохнул Галицкий. – «Лучше убитым лежать, чем полоненным бежать». Разве ж позволят тебе поганые прежнюю силу княжества восстановить? С бедного легче три шкуры содрать, нежели у богатого одну шубу отнять, разве не знаешь об этом? И они знают. Вот о чем головы наши болеть должны, князь Александр Ярославич.

– С больной головой в битву не лезут.

– А на лечение времени нет! Батый пугает больше, чем кровь льет, и пугает жестоко, это он умеет. Почему пугает? Не потому ли, что на иное уж и сил-то не хватает? А вы, князья Владимирские, передышку ему даете. Грызть его надо сейчас, со всех сторон грызть!

– На радость крестоносцам, князь Даниил Романович? Этого они только и ждут. На две стороны мечом не намашешься.

– Европы испугался? Там такие же, как мы. Тому же Богу поклоняются и кумыс не пьют. Всегда договориться можно.

– Договориться? – усмехнулся Невский. – Сорок лет назад Константинополь добро договорился с рыцарями: месяц город грабили, а разграбив, спалили. Где сейчас православная Византия, из которой наша святая вера пришла? Нет ее: на том пепелище – Латинская империя. То же и с Русью будет, если мы с тобой их клятвам поверим и спинами к ним оборотимся.

– Это смотря как договориться, князь Невский. Католики унию предлагают…

– Тех же щей, да пожиже влей!..

Нет, не сумел Невский поджать ногу, шагая рядом с хромым. Тем более что Галицкий шагал размашисто и гнала его не только личная обида, но и личный расчет: отбросить татар от своих земель мечами воинов Северо-Восточной Руси. Князь Александр понял это сразу и сразу же ощетинился, уже с трудом сдерживая гнев.

– Сам Папа Римский присягнуть готов, что ни один воин на нашу землю не вступит, если мы унию подпишем. Русь спасем, Невский, отчину нашу!