План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945 - Алан Кларк

Но теперь уже было ясно, что всякая мысль о наступлении 48-го танкового корпуса для поддержки деблокирования Гота стала невозможной. Простой численный перевес у русских выдавливал оперативную группу Холлидта из Чирского выступа, и уже просматривалась его полная эвакуация.

Единственный лучик света пришел с дальнего восточного конца фронта. Утром 18 декабря Манштейн получил донесение от Гота, в котором говорилось, что 17-я танковая дивизия прибыла на рубеж и сосредоточивается на месте. Это означало, что 4-я танковая армия теперь имела три танковые дивизии с поддерживающими их элементами и была значительно сильнее, чем любая часть русских. Если бы ей удалось взломать кольцо окружения вокруг Сталинграда и освободить 11 дивизий 6-й армии, весь баланс сил мог еще если не перевернуться, то почти сровняться. Манштейн знал, что усилия русских на всех других фронтах сразу ослабнут, если они поверят, что их главная добыча ускользает у них из рук. Но наступать вместе с Готом, когда его собственный северо-восточный фланг разваливался по всей своей длине в 200 миль, было бы огромным риском. Причем таким, где вся ответственность ложилась бы целиком на него. Ни ОКХ, ни Гитлер, даже ни Паулюс не проявляли особого интереса к этому плану и не осознавали всю неотложность решения.

Но здесь и был камень преткновения: 4-я танковая армия в одиночку никак не могла пробиться прямо к руинам города. Паулюс также должен был взаимодействовать, сосредоточить всю массу своих 200 тысяч человек против одной точки внутреннего фронта окружения и прорваться в этом месте. Однако когда его просили сделать это или просили о его мнении, Паулюс уклонился от ответа.

В свете такого безответственного отношения 18 декабря Манштейн обратился непосредственно к Цейцлеру в ОКХ, прося, чтобы он «предпринял немедленные шаги для обеспечения прорыва 6-й армии навстречу 4-й танковой армии». В этот же вечер начальник разведки группы армий «Дон», майор Айсман, был направлен в котел, чтобы передать мнение Манштейна о том, как должна быть проведена эта операция.

Не требуется особого воображения, чтобы представить то драматическое напряжение, которое сопутствовало этому путешествию. Айсман был одним из последних посланцев, проникших через кольцо окружения, пока еще сохранялась надежда на спасение. Ночью он приехал из Новочеркасска в Морозовск и вылетел с аэродрома на «физелер шторхе» за час до рассвета.

Айсман приземлился в Гумраке в 7:50 утра 19 декабря, и его немедленно отвезли в штаб к Паулюсу. Кроме Паулюса и его начальника штаба Шмидта, присутствовали командиры двух корпусов, начальник оперативного отдела и генерал-квартирмейстер 6-й армии. Айсман изложил взгляды Манштейна со всей силой убеждения, но Паулюс ограничился высказыванием, что он «не остался глух». Затем Паулюс подчеркнул «масштаб трудностей и риска, заключавшихся в плане, который ему представили». Через несколько мгновений на сцену выступили начальник оперативного отдела и генерал-квартирмейстер, и каждый произнес свои реплики, по сути повторив слова своего шефа. Но в конце, когда дело дошло до высказывания личных мнений, каждый заявил: «…B создавшихся обстоятельствах совершенно необходимо попытаться совершить прорыв как можно скорее, и он осуществим».

Однако последнее слово было за начальником штаба Паулюса, генерал-майором Артуром Шмидтом. Он был убежденным нацистом и человеком сильного характера. Несомненно, что он оказывал большое влияние на Паулюса, играя роль «совести партии», всегда стоявшей у него за плечом. «Как раз сейчас нельзя идти на прорыв, – сказал он Айсману. – Такое решение будет означать признание поражения. 6-я армия все еще будет на своих позициях на Пасху. Все, что вы там должны делать, это лучше снабжать ее».

Совещание тянулось весь день. Стены помещения то и дело вздрагивали от обстрела. Подали очень плохой обед. Своим мрачным и недовольным слушателям Айсман пытался доказать, что прорыв необходим «с точки зрения операции в целом». Что касается снабжения по воздуху, то, «…хотя группа армий делает все, что в ее силах, на нее нельзя возлагать вину, если погода фактически обрывает воздушное сообщение, а достать транспортные машины, как фокусник из шляпы, она не может». Паулюс не поддавался убеждениям. Скорее даже в течение дня он становился все более непоколебимым, потому что, в конце концов, он отпустил Айсмана, сказав, что прорыв является «полной невозможностью» и что в любом случае сдача Сталинграда запрещена приказом фюрера.

Прежде чем вернулся Айсман, 19 декабря Манштейн получил сообщение о том, что Гот форсировал Аксай и проник вглубь до реки Мышкова. Когда же его начальник разведки сказал ему об отказе Паулюса взаимодействовать, Манштейн вначале подумал о том, чтобы снять его и Шмидта и заменить их или людьми из своего штаба, или назначить на их места его командиров корпусов. Но времени было очень мало, и он не сделал этого, зная, насколько мала вероятность утверждения такого назначения в ОКХ, а тем более Гитлером.

В тот же день в 14:35 Манштейн передал Цейцлеру по буквопечатающему аппарату сообщение: «Я считаю сейчас, что прорыв на юго-запад является последним возможным средством сохранения по крайней мере основной массы войск и все еще подвижных элементов 6-й армии». Он прождал до шести вечера, а затем, все еще не получив ответа, сообщил по буквопечатающему аппарату непосредственно Паулюсу: «6-я армия должна начать атаку «Зимняя буря» как можно скорее» и «Необходимо, чтобы операция «Удар грома» последовала немедленно за атакой «Зимней бури».

В последующие сутки Паулюс несколько раз сносился с Новочеркасском по ВЧ. Вначале он сказал, что перегруппировка для атаки потребует не менее шести дней; затем, что сама эта перегруппировка повлечет серьезный, возможно, совершенно неоправданный риск в северном и западном секторах фронта. Затем снова, что «…общая ослабленность войск и уменьшенная подвижность частей после забоя лошадей на мясо делают крайне невероятным успех такого трудного и рискованного шага, особенно совершаемого в условиях сильного холода».

Наконец, когда все его возражения были сначала терпеливо, потом твердо и резко отметены, Паулюс выложил свою козырную карту. Невозможно выполнить продвижение в предписанные приказом сроки, заявил он, так как он не сможет покрыть расстояние в 30 миль, поскольку бензина у него хватит только на 20. (Однако в реальности горючего всегда бывает больше, чем в отчетах, и, по собственному признанию Паулюса, он мог бы пройти это расстояние, взяв с собой на 30 процентов машин меньше. Самый факт, что подобное возражение могло быть выставлено в качестве весомого в момент такого кризиса, показывает, что Паулюс на самом деле не намеревался двигаться с места.)

Тем временем положение на других шахматных досках в игре Манштейна все более ухудшалось. Отход оперативной группировки Холлидта все ускорялся и грозил в течение нескольких дней обнажить аэродромы, с которых осуществлялось снабжение окруженных войск. Гот также докладывал о внезапном усилении сопротивления. В русской 51-й армии, сражавшейся против него, был идентифицирован новый русский танковый корпус (13-й) вместе со стрелковой дивизией и отдельной танковой бригадой.

Во второй половине 21 декабря Манштейн говорил по прямой телефонной линии с Растенбургом, в последней попытке убеждая Гитлера, что 6-я армия должна свертывать лагерь и пробиваться на юг, но безуспешно. «Я не могу понять, о чем вы говорите, – сказал Гитлер. – У Паулюса бензина хватит на 15, самое большее 20 миль. Он сам говорит, что теперь не может вырваться».

Следовательно, начинался тупик сталинградской проблемы. Все старания Манштейна оказались ненужными, и теперь весь риск обрушивался на его голову. Его лучшие танковые силы остались стоять наготове далеко в степях, на восточной оконечности фронта, обремененные громадным и уязвимым обозом со снабжением. Пехота была почти полностью разбита – чуть ли не четверть миллиона человек. И вдоль всего его северо-восточного фланга, на протяжении почти 200 миль, группа армий «Дон» в беспорядке отступала. Этот момент стал для германского оружия самым тяжелым временем с начала Восточной кампании.

Часть третья

«ЦИТАДЕЛЬ»

Г у д е р и а н. Мой фюрер, почему вы вообще хотите вести наступление на Востоке в этом году?

Г и т л е р. Как только я думаю об этом наступлении, мне становится тошно. Мы находимся в положении человека, схватившего волка за уши и боящегося отпустить его.

Меллентин, 14 мая 1943 года

Глава 15

КРИЗИС И ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Первые дни 1943 года – как и в 1942-м – застали германскую армию в тяжелом положении. Но в ту первую зиму бедствия были обусловлены в основном случайностями и просчетами. В 1943 году причины носили более серьезный, фундаментальный характер.

Фронт закрепился более чем на половину своей протяженности, около 600 миль. За 12 месяцев почти не изменилась линия фронта, идущая от замерзшей Балтики вокруг осадного кольца Ленинграда прямо на юг, к озеру Ильмень, и от него через хвойные леса прежнего Ржевского выступа к Орлу. Постоянные огневые позиции из бревен и земли укрывали солдат; железобетонные укрытия защищали орудия, обстрел которых покрывал обширные минные поля, заложенные весной и летом, пока земля была мягкой. Гарнизоны на этих позициях жили достаточно спокойно. Горючего было много, одежды достаточно, почту доставляли регулярно. Это напоминало положение на Западном фронте в Первую мировую войну, где-то между Сен-Мийелем и швейцарской границей. Самыми страшными врагами были ужасный холод и огромные отряды партизан, передвигавшиеся обычно верхом и появлявшиеся в ледяные ночи, чтобы совершить налет на отдельные расположения германских солдат глубоко в тылу. На самом фронте часто бывало спокойно по несколько дней подряд. Немцы использовали это для отдыха своих измотанных дивизий, русские – как учебные полигоны для новых дивизий.