План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945 - Алан Кларк

Таким образом, когда Манштейн наконец вышел из своего поезда в Старобельске, он узнал, что положение, которое не обещало ничего хорошего при выезде из Витебска, теперь стало крайне опасным.

В группе армий «Б» ощущалось уныние. Вейхс и его начальник штаба генерал фон Зоденштерн, отвечали за семь армий, три из которых были «союзные», а четвертая имела большой процент не немцев[80]. Их фронт простирался более чем на 250 миль. Пессимизм Зоденштерна, по-видимому, повлиял на точность его оценок, потому что он сказал Манштейну, что в 6-й армии имелся «в лучшем случае» двухдневный запас боеприпасов и шестидневный – рационов. Хотя, выезжая из Витебска, Манштейн специально телеграфировал, чтобы «…6-й армии было дано указание отводить силы со своих оборонительных позиций, чтобы держать свободным свой тыл у переправы через Дон в Калаче», профессиональный этикет заставил его передать это послание через громоздкую цепь командования, идущую от группы армий «Б». Он «был не в состоянии выяснить», были ли эти инструкции вообще переданы Паулюсу.

Потому ли, что он нашел атмосферу в группе армий «Б» неудовлетворительной, или по другой причине, но Манштейн пробыл там всего несколько часов. Он взял с собой большинство людей из своего прежнего штаба 11-й армии, и ему передали генерал-квартирмейстерскую организацию, вначале созданную для маршала Антонеску[81]. Поэтому вечером 24-го фельдмаршал и весь его сопровождавший персонал снова погрузились в поезд и отправились в 24-часовое путешествие в Новочеркасск – место, выбранное для штаба группы армий «Дон».

Однако перед отъездом из Старобельска Манштейн имел долгий телефонный разговор с Цейцлером. По-видимому, обсуждение ограничилось тяжелым положением 6-й армии, но оно важно тем, что представляет собой первое соприкосновение хладнокровного, рационального мышления с этой проблемой (так отличающегося и от ряда противоречивых рефлексов, вызванных тревогой или эмоциями, и от скованного догмами профессионализма). Оно интересно и с точки зрения той атмосферы взаимных обвинений, окутывавшей с тех пор вопрос об окружении и уничтожении армии Паулюса.

Манштейн утверждает, что прорыв в юго-западном направлении (вниз по левому берегу Дона) был, «вероятно, все еще возможен даже сейчас». Оставлять армию далее в Сталинграде являлось крайне рискованным, учитывая нехватку боеприпасов и горючего. Но если основная масса танковых сил, вероятно, прорвется, оставался риск, что пехота после оставления своих подготовленных позиций в городе может быть уничтожена в открытой степи.

Тем не менее, поскольку Манштейн считал, что наилучший момент для самостоятельного прорыва был уже упущен, он решил, что «…с оперативной точки зрения в настоящий момент предпочтительнее ждать, пока на помощь армии не придут готовящиеся деблокирующие силы». Он сможет начать операцию по деблокированию с помощью сил, прибытие которых ожидается в начале декабря. «Однако для достижения реального действия понадобится непрерывное поступление дальнейших пополнений, так как противник также будет усиливать свои части». Самостоятельный прорыв 6-й армии еще мог стать необходимым, «если сильное давление противника не позволит нам развернуть эти новые силы».

Манштейн утверждал, что в заключение разговора он подчеркнул, что, если поступление всего необходимого не будет обеспечено, «больше нельзя будет рисковать, оставляя далее 6-ю армию в таком положении, даже временно».

Весь вопрос Сталинграда и судьбы 6-й армии настолько отягощен в душе немца чувством вины, что, исследуя его теперь после войны, почти невозможно найти объективного «свидетеля». Манштейн ничего не говорит о том, что использовал тот же основной стратегический аргумент, который приведен позднее в его мемуарах в качестве «размышления», а именно, что «…в тот самый момент, когда деблокированные элементы 6-й армии смогут соединиться с 4-й танковой армией, будут высвобождены все осаждающие силы противника. В связи с этим, по всей вероятности, будет решена судьба всего южного крыла германских сил на Востоке – включая группу армий «А». И более того, он идет дальше, добавляя, что «…это последнее соображение абсолютно не играло роли в выработке нашей оценки 24 декабря». Так ли это? – невольно напрашивается вопрос. Мы в самом деле должны поверить, что эта фундаментальная стратегическая истина пришла в голову и была высказана одним из умнейших германских полководцев.

Но из-за того, что 6-я армия так и не спаслась, и потому, что если бы она решилась на прорыв в ноябре, некоторые из ее солдат все же могли бы выйти из окружения, ни одно ответственное лицо теперь не признается, что оно высказывалось против этого. Вместо этого мы видим, что постоянное полуосознанное соглашение, взваливающее на Гитлера всю ответственность за каждое поражение в войне германской армии, выработало весьма удобное объяснение и в этом случае – что, мол, 6-й армии «помешало» пойти на прорыв прямое запрещение Гитлера.

Факты были следующими. Захват моста у Калача и соединение русских 21-й и 51-й армий произошли 23 ноября. Этим маневром был прегражден единственный путь 6-й армии к спасению, но к тому времени кольцо вокруг нее закрепилось не менее чем на трех четвертях его окружности. До этого дня (23 ноября) Паулюс не просил разрешить свободу маневра. Затем в обращении, посланном непосредственно Гитлеру в штаб ОКВ, он сообщал, что все его командиры корпусов «считают абсолютно необходимым», чтобы армия совершила прорыв к юго-западу. Для организации сил, необходимых для такой операции, ему придется перегруппировать некоторые соединения в армии и в целях экономии войск отвести свой Северный фронт назад на укороченный рубеж. Почему эта просьба была направлена прямо в ОКВ? Надлежащий порядок требовал обращения Паулюса к Вейхсу в группу армий «Б». К тому же всю прошлую зиму Паулюс был обер-квартирмейстером номер один в ОКХ. Ему было слишком хорошо знакомо отношение фюрера к «сокращению фронта» под давлением противника (отношение, напомним, которое оказывало эффективное действие в том критическом периоде). Он должен был знать заранее, каков будет ответ.

Следует задать и еще один вопрос. Почему Паулюс ждал почти четыре дня, прежде чем просить разрешения перегруппировать свои силы? 6-я армия уже знала, что 19 ноября были отсечены ее фланги. Обычное благоразумие – не говоря о жесткой школе Генерального штаба – потребовало бы немедленного уточнения координации с группой армий «Б». По крайней мере, это помогло бы избежать положения, когда 48-й танковый корпус и 3-я моторизованная дивизия (наносившая удар в западном направлении на Калач из Сталинграда) были разбиты по частям. Ибо оба этих действия, рискованные уже сами по себе из-за недостаточной численности сил, лишились всякого преимущества, которое они могли бы иметь благодаря своим сходящимся осям.

Задержка Паулюса с просьбой об указаниях имела дополнительное значение. Его послание в ОКВ было датировано 23 ноября. Даже если бы было дано немедленное согласие, 6-я армия смогла бы сгруппироваться в «таран» для прорыва только к 28 ноября. К этому времени сосредоточения русских стали бы настолько сильны, что результат, по всей вероятности, был бы тем же, что и в феврале, – а именно полным уничтожением армии. Если бы и прорвались какие-то остатки, их выход был бы плохой компенсацией за высвобождение всех сил осады, которые получили бы возможность нанести удар в районе Ростова и ухудшить и без того опасное положение группы армий «А».

В формировании такой оценки нам очень помогают теперешние знания о численности и намерениях русских в то время. Самое важное, что нужно помнить (и самое трудное, в свете последующего масштаба их операций), это то, что цель Жукова была строго ограничена – и в большой мере определялась его опытом в предшествующую зиму. В декабре 1941 года русские дрались, как боксер, который, сбив с ног противника, на счет восемь нападает на противника и осыпает его ударами, из которых ни один не является смертельным, но на которые он сам тратит свои силы и дает своему оглушенному противнику время оправиться. В этот раз у Ставки была только одна основная цель – изоляция и уничтожение 6-й армии. Если эта цель будет достигнута, Ставка сможет быть уверенной, что наступательная мощь вермахта сломлена и что ей больше никогда не нужно будет бояться начала сезона летних кампаний. Вся операция была специально ограничена прямоугольником с площадью менее 100 квадратных миль, между Сталинградом и восточным углом излучины Дона. В этом районе русские сосредоточили семь из девяти резервных армий, которые были созданы для зимней кампании, и ограничили размах их действий ради максимального использования их качеств – массы, внезапности и (после захлопывания ловушки) решительности в обороне. Жуков знал, что уровень подготовки и инициатива командиров на низших уровнях не позволит провести без риска глубокое наступление силами танков. Он знал также, что многие из его командиров корпусов и даже армий не обладают ни гибкостью, ни воображением для «генерального замысла». Необходимо было любой ценой избегать тех расточительных и повторяющихся атак, которые были характерны для боев на Ржевском выступе прошлой зимой. И так каждая фаза этой критической первой недели была тщательно проработана; каждая задача и цель проверена по три-четыре раза. Жуков решил вкопать свои две тысячи орудий вокруг 6-й армии неразрывной цепью и также решил, что никакие другие цели, как бы заманчиво они ни выглядели, не отвлекут его от этого.