Идеальный враг - Михаил Кликин

Павел и Гнутый сидели в одной камере. Соседями справа были Рыжий и Маркс. В камере слева обитали Некко и Ксенакис. Они не могли видеть друг друга – камеры были разделены глухими стенами, но, просунув руку меж прутьев решетки, вывернув плечо, можно было дотянуться до соседей – помахать им, показать неприличный жест, передать записку, обменятся рукопожатием. Главное, чтобы в этот момент рядом не оказалось охранника. Иначе рука неминуемо опухнет.

Громко разговаривать так же было запрещено. Наказаний за нарушение правил существовало множество, и самым неприятным являлось помещение провинившегося в мокрый холодный карцер, где стоять можно было лишь согнувшись.

Двое суток находились здесь бойцы. И этого времени им хватило, чтобы освоится, выучить новые правила поведения, принять их.

Десантники всегда легко ко всему приспосабливались.

– Рыжий передал, – сказал Гнутый, – что Шайтан сидит в третьей камере. С ним какой-то уголовник.

– Уж лучше бы Некко посадили с уголовником, – сказал Павел.

– Ничего, Шайтан с любым человеком может общий язык найти.

Они лежали на нарах, чуть более жестких, чем казарменные койки. Переговаривались негромко, делая большие паузы, порой круто меняя тему разговора.

– Как думаешь, сколько нам дадут?

– Не знаю, – Гнутый пожал плечами. – Надеюсь, не больше пяти лет.

– Пять лет! – Павел с тоской смотрел на старинную монетку, подаренную сестренкой. – Целых пять лет!

– Рыжий говорит, что нас вообще не отпустят.

– Ну почему они тянут? Долго нам еще здесь сидеть?

– Не все ли равно, где? Уж лучше здесь, что в штрафных частях.

– Я обещал вернуться! Я не могу так долго ждать!

Ударилась о прутья решетки канареечно-желтая резиновая дубинка. Краснолицый охранник заглянул в камеру, процедил сквозь зубы:

– Тихо.

– Все нормально, командир, – успокоил его Гнутый.

Охранник обшарил цепким взглядом тесное пространство камеры: два узких лежака, металлический унитаз в углу, умывальник, маленькая пластмассовая полка на дальней стене. Он выразительно глянул на Павла, пригрозил дубинкой. И ушел, цокая подошвами по железному полу.

А с другой стороны донесся новый звук – постукивание, позвякивание, громыхание. Это раздатчик еды катил по светлому чистому коридору свою замызганную тележку с тремя горячими бачками и горкой одноразовой посуды.

Пришло время ужина.

Значит, еще один день близился к концу.

4

Утром сразу после переклички, за полчаса до завтрака, к Павлу пришли двое в форме службы внутренней безопасности. Все тот же краснолицый охранник, помятый и невыспавшийся, разблокировал магнитным ключом замок, отпер его, нажав комбинацию кнопок, отодвинул решетку в сторону.

– Голованов?

– Это я, – Павел поднялся.

– Пройдемте с нами.

Павел помедлил, решая, стоит ли захватить с собой спрятанную под матрацем монетку.

«Это тебе на счастье…»

– Быстрей! – поторопил охранник, легонько постукивая дубинкой себя по колену.

– Все будет нормально, – уверенно сказал Гнутый. – Иди.

И Павел с легким сердцем шагнул к двери.

Люди из службы внутренней безопасности сжали его с боков, крепко взяли под руки. Охранник жестко ткнул дубинкой ему в поясницу, предупредил:

– Без глупостей! – Это было лишнее. Павел отлично понимал, что сбежать отсюда невозможно, здесь все входы-выходы перекрыты. Захватить заложников, потребовать открыть все двери, освободить товарищей? Смешно!

Они вчетвером вышли в коридор. За их спинами лязгнула дверь, сухо щелкнул замок.

Павел с любопытством озирался. Он впервые покинул камеру.

Впрочем, смотреть особенно было не на что. Ровный, вытянувшийся на сотню метров коридор был пуст. С одной стороны блестели никелированные решетки камер. На противоположной стене, точно против каждой камеры, вспучились наросты электронных замков с помаргивающими глазками: зеленый – дверь заперта, красный – замок открыт, синий – камера свободна. Большинство индикаторов светились зеленым.

– Вперед смотреть!

Коридор с обеих сторон оканчивался одинаковыми металлическими дверьми, похожими на двери какого-нибудь денежного хранилища. Какая из них вела на свободу, можно было только гадать. Павел решил, что та, откуда всегда появлялся раздатчик еды со своей тележкой.

Его вели в другую сторону. Потом отпустили.

– Стоять! К стене!

Охранник, убедившись, что узник выполнил приказ, шагнул в сторону, заглянул в сканер сетчатки, положил правую руку на обведенную кругом область сенсора, раздельно и громко сказал какую-то бессмыслицу – анализатору голосового спектра было все равно, что анализировать. Возле двери вспыхнула лампочка. И снова охранник воспользовался электронным ключом. Опять набрал на клавишной панели ряд цифр – Павел, повернув голову, успел заметить последние четыре: «3», «9», «1», «6».

Лампочка погасла. Стальная дверь дрогнула и стала подниматься. Она бесшумно уходила вверх, словно занавес, постепенно открывая сцену, актеров и декорации.

Сперва появились армейские ботинки с тупыми носами. Ботинки были начищены до блеска, шнуровка затянута по-уставному, без всяких там хитростей. Потом показался стул – выглядел он страшно неудобным, и Павел понял, что стул этот предназначается для него.

Через пару секунд открылась вся сцена.

– Вперед!

Белая, неуютная во всем комната. Камеры под потолком – большие, заметные, – наверняка, для того, чтобы допрашиваемый чувствовал, что за ним следит множество глаз. Стул, одиноко стоящий посреди помещения, – слишком узкий, слишком высокий, слишком шаткий. Стол, повернутый острым углом в центр комнаты. Жесткий свет, бьющий в глаза. Два неподвижных охранника в углах – глаза стеклянные, ноги расставлены, руки скрещены на груди.

Тяжелая толстая дверь пошла вниз – занавес опускался. Зрителей на этом представлении не ждали. Даже красномордый конвоир был здесь лишним. Он не переступил порог.

– Садитесь, рядовой!

– Я могу постоять, – сказал Павел. Щурясь против света, он пытался рассмотреть человека, восседающего за столом.

– Садитесь!

Один из охранников ожил, расцепил руки, хрустнул пальцами, сжав кулаки. И Павел понял намек, шагнул в центр комнаты, сел на краешек стула. Сопровождающие его люди из службы внутренней безопасности прошли к столу. Они опустились в мягкие удобные кресла, устроили руки на широких подлокотниках, закинули ногу за ногу. С любопытством уставились на него, словно только что увидели.

Павел опустил глаза.

Потом посмотрел в потолок.

Через минуту глянул на восседающих за столом людей и тут же отвел взгляд.

Хотелось кашлянуть. Хотелось что-то сделать.

Молчание затягивалось.

Молчание становилось тягостным.

Бездействие угнетало.

Павел понимал, что эти люди сейчас реализуют какой-то план. У них, наверняка, существуют методики ведения допросов. И в данный момент они все делают по сценарию. Играют свои роли.

Он уговаривал, убеждал себя, что не надо ничего бояться. Не надо зажиматься, теряться. Только этого от него сейчас и ждут. Они хотят заставить его играть по их правилам, в их игру. Они собираются подчинить его своей воле.

Его ломают.

Павел понимал это. Сопротивлялся.

Но все равно, он чувствовал себя до жути неуютно. Хотелось, чтобы все поскорей кончилось.

Голос прозвучал неожиданно:

– Что вы можете сказать по существу дела?

И Павел обрадовался, что тишина наконец-то нарушена:

– Это ошибка! Страшная ошибка, но нашей вины нет! – выпалил он, и через мгновение понял, что все же пошел на поводу у этих людей, сделал то, что они от него ждали. Он открылся им, сам сделал первый – самый главный – шаг; в первую же секунду допроса он с готовностью, с радостью, без принуждения выложил им самое важное, самое искреннее. Отмалчиваться уже не имело смысла.

– Чья это ошибка?

– Я не могу сказать. Полковника, командования. Нас посылали в пещеру, на верную смерть.

– Вы отказались выполнить приказ?

– Нет! Не совсем так! – Павел сбился, заторопился, пытаясь исправить положение. – Сначала мы не отказывались. Мы бы пошли туда. Но полковник ударил капрала Буасье, а потом выстрелил в Курта, а потом его люди сожги…

– Вы не выполнили приказ?

Павел осекся. Посмотрел на дознавателя, попытался разглядеть его лицо, глаза. Но нестерпимо яркий свет слепил, свет прятал часть комнаты, разделял ее на две неравные половины. В одной был Павел, в другой – все остальные.

– Вы не выполнили приказ, – в голосе звучало утверждение.

Павел не нашелся, что возразить.

– Вы можете сказать, кто убил полковника Росшилда?

– Я не видел. Стреляли все.

– Вы лично стреляли в сторону полковника?

– Я стрелял по его солдатам. Я защищался. Они жгли нас из огнеметов.

– Скажите, рядовой, это была запланированная акция?

Павел дернулся, чувствуя как кровь приливает к лицу. Он хотел было гневно запротестовать, возмутиться, но вдруг подумал, что именно для этого и прозвучал провокационный вопрос. Павел опустил глаза, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул. Покачал головой: