Цветок забвения (СИ) - Мари Явь

Схватив меч, я направила его на неё. Это была просто угроза. Я не умела убивать. Только не женщин и не по-мужски, оружием. Но стоило мне только замахнуться, как Ями закричала, выгибаясь в спине.

Дитя, которое мы уже списали со счёта, подобравшись сзади, вонзило короткий меч ей под рёбра.

— Не устраивай бардак в моём доме, — прорычал император, отпуская рукоять и отшатываясь. Его трясло. Вся его одежда была перепачкана кровью павших Жемчужин.

Вопль Ями прозвучал одновременно со звоном бьющегося стекла: в этот самый момент Илай ударил Датэ. Голова Калеки запрокинулась, волосы пропитались алкоголем, а лицо сильно изранили осколки. У Илая в руках осталось отколотое горлышко, которое он воткнул ему в шею, проворачивая, загоняя глубже.

Но это не было победой: в следующую секунду Датэ отбросил его ударом ноги. Треск ломающихся костей сменился глухим стуком, когда Илай врезался в стену. Мой крик показался совершенно беззвучным на фоне воплей Ями и всхлипов Дитя.

Вытащив застрявший в шее осколок, Калека зажал рану ладонью. Кровь засочилась между его пальцев. Казалось невероятным, что он вообще мог стоять на ногах. Ориентироваться.

Хрипя, Датэ пошёл к выходу из святилища, туда, где его тело быстро исцелится.

Посмотрев на меч в своей руке, я поднялась… и отдала его императору. И прежде чем он скажет, что ничего не выйдет, что он уже пытался, что лимит убийств для него на сегодня исчерпан, я подбежала к ещё горящим лампадам.

Мне бы не хватило силы, чтобы нанести смертельный удар. А Дитя бы не смогло подобраться к нему незамеченным. Даже истекающий кровью Калека был ещё недостаточно уязвим, чтобы с ним смогли справиться слабый ребёнок и ещё более слабая женщина.

Привстав на цыпочках, я поддела пальцем золотую цепь и сняла со стены горящую лампаду.

Датэ едва удерживал равновесие. Я подобралась к нему быстро и бесшумно. Его глаза были изранены, отчего казалось, что он плакал кровавыми слезами… И меня напугал не их вид, а внезапное желание их стереть.

Чили…

Все его самые убедительные доводы никогда бы не произвели на меня такого эффекта, как вид этих «слёз». Самое лучшее доказательство и беспроигрышный приём.

Так вот что остановит меня? Слёзы, которые Илай называл самыми бесполезными, ненадёжными вещами на свете? Очевидно, даже со всеми этими шрамами, Датэ оставался «Девой» больше, чем Калекой… Пусть даже всё это время пытался доказать обратное.

Посмотрев на цепь в своих руках, я накинула её на его израненную шею и изо всех сил дёрнула на себя, повисая. Огонь лампады коснулся его пропитанных горючим волос, и они моментально вспыхнули, пламя перетекло на одежду, поднялось к голове. Мужчина зарычал от боли, хватаясь за покалеченное горло, пока всё, что находилось выше груди, не стало одной сплошной раной. Он упал на колени, а я продолжала тянуть цепь назад, несмотря на боль в обожжённых руках и сердце…

Удар Дитя был, наверное, самым милосердным его поступком за всю жизнь. Оно налетело на мужчину с разбега, выставив меч перед собой. Украшенное гравировкой лезвие вонзилось в грудь Датэ, и он, вздрогнув в последний раз, затих. Я разжала руки, отпуская цепь, когда мужчина свалился на пол.

— Всё… всё закончилось? — прошептало Дитя, пятясь от догорающего тела. — Он мёртв? Мы сделали это?

Несмотря на вопросительные интонации, сомнение здесь было неуместно. Волосы Калеки и одежда по пояс сгорели, а кожа почернела. Он не дышал и не двигался. Запах горелой плоти заполнил святилище.

— Господин… — прохрипела Ями, и я обернулась. Она ползла из последних сил, оставляя за собой кровавый след. Но убивало её не ранение, а яд. Её дыхание стало шумным, лицо блестело от пота. — Всемогущий… справедливый… милостивый, вставайте. Я знаю, что вы живы. Не шутите так, только не со мной. Я никогда не поверю, что эти слабаки смогли победить величайшего из отшельников, просто нарушив запреты.

Старец, прикоснувшийся к выпивке.

Дева, прикоснувшаяся к золоту.

Дитя, прикоснувшееся к мечу.

То, что должно было ослабить именно нас, убило Калеку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Они… они изуродовали вас, — простонала Ями, подобравшись к нему. Протягивая руку, но теперь тем более боясь прикоснуться к его коже. — Вы всегда пахли цветами… Вы были таким красивым. Ваши волосы… ваше лицо… Никто не должен видеть вас таким. Почему вы позволяете вашей крови проливаться здесь? Как можете лежать перед этими ничтожествами? Вы же бессмертны! Вы сами так говорили! Вставайте и спасите меня! — Умолкнув на мгновение, она заголосила что есть мочи: — Спасите меня! Спасите!

Датэ не отзывался, и Ями расплакалась. От страха, а не от горя. Её чувство самосохранения мигом перечеркнуло любовь, которой она так гордилась. Она не могла любить обгоревший труп, поэтому поторопилась от него отползти, а я побрела к брошенной мантии. Мех ласкал израненные руки… Я уже забыла, какой он невероятно мягкий на ощупь.

Я накрыла им обгоревшее тело, до конца не зная, забота меня на это толкнула или страх.

Какая ирония: не так давно Датэ хотел превратить его в ложе любви.

— Илай, — жалобно позвала Ями, отыскав его взглядом. Мужчина сидел у стены, пытаясь отдышаться, но со сломанными рёбрами это стало той ещё проблемой. — Мастер. Дядя. Почему ты не отвечаешь? Не делай вид, что ты мне теперь никто… Смотри.

Она протянула дрожащую руку к нему, желая ещё хоть как-то приблизиться. В тусклом свете догорающих лампад блеснула золотая заколка. Украшение звякнуло, выпав из её ослабевших пальцев.

Она хранила её всё это время.

Глядя на Илая, я забыла о собственной трагедии. Пусть мужчина и не показывал боли, я знала, как тяжело ему было подняться. Подойти к мечу, который передавался в их семье из поколения в поколение. Потом вернуться к племяннице и перевернуть её на спину. Ями не сопротивлялась, когда он приставил остриё лезвия к её груди. Она бы промучилась ещё несколько минут равноценных часам, если бы Илай не пробил её сердце быстрым ударом.

Боги… вряд ли он думал, что когда-нибудь ему придётся пережить это снова.

Когда Ями замерла, он сел рядом и попытался заплести косу из её растрёпанных волос, но руки его не слушались. Убивать было проще, чем теперь возиться с женскими волосами.

Я сомневалась в том, стоит ли к нему подходить. Это личное. Казалось, вокруг него простиралась пустыня, таким недосягаемым он выглядел. И всё же я приблизилась и села рядом, заменяя его руки своими. Заплетя тёмные волосы, я закрепила их золотой заколкой. После чего закрыла мёртвые глаза.

Оставшиеся лампады догорали, погружая нас в траурную темноту. Где-то едва слышно плакал малыш-император, будто проснувшийся от кошмара ребёнок.

Мы не чувствовали себя победителями.

— Я не хотел, чтобы ты узнала, — заговорил Илай, продолжая смотреть на племянницу, но я поняла, что он говорил о Чили. И я хотела ему ответить. Столько всего сказать. Но я просто покачала головой.

Чили умерла давным-давно. Датэ убил её.

— Что бы он ни сказал тебе, — добавил он тише, — это не изменит того, что я люблю тебя.

На фоне происходящего безумия эти слова звучали не просто признанием или клятвой. Илай словно прикоснулся к моей груди, навсегда стирая искалечившую меня смертельную печать.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала я.

Боль, которая разорвала сердце в ту же секунду, совсем не вязалась с этими словами. Я сдавленно вскрикнула, опуская взгляд вниз.

— Ты… ты… Ублюдок, — прохрипело свирепо позади. — Ты опять использовал её как щит!

Илай смотрел на меня и… нет, не так он должен был выглядеть после моего признания. Он протянул дрожащую руку к торчащему из моей груди лезвию, но чудовищная сила рванула меня назад. Дрогнув, погасла последняя лампада, но для меня эта темнота стала чем-то большим, чем просто отсутствием света. Я чувствовала, как замедляется взволнованная запоздалым признанием кровь, а всё вокруг наоборот ускоряется. Меня словно несло куда-то стремительным холодным течением.