Цветок забвения (СИ) - Мари Явь

— С каких пор этого достаточно, чтобы овладеть мастерством?

Я обомлела. Его слова прозвучали так спокойно и… логично. Но вместо того, чтобы спросить, как же он тогда заполучил нашу силу, я недоуменно прошептала:

— Тогда зачем… зачем ты это сделал?

— Ты не помнишь?

— Я потеряла память и свои способности по твоей вине! Конечно, я ничего не помню! Из-за печати, которую ты поставил на моё сердце!

— Печать на сердце? — повторил задумчиво мужчина. — Первый раз о такой слышу. Кто тебе сказал об этом?

Я промолчала, опустив голову, но Датэ подцепил мой подбородок, наклоняясь. Но не для очередного поцелуя, а чтобы внимательно рассмотреть. Прикоснуться. К губам. К шее. К груди… и ниже…

Я даже не вздрогнула, когда почувствовала, как он начал собирать подол платья.

— Неужели ты думаешь, что я бы захотел оставить тебя беззащитной? Или чтобы ты забыла обо мне? Это было бы чертовски нечестно, потому что я думал о тебе постоянно. — Просунув руку под подол, он провёл пальцами вверх по моему бедру. — Если уж речь зашла о печати… если бы у меня была возможность нарисовать её для тебя, я бы поставил смертельную, вот сюда.

Они с Илаем даже мыслили одинаково. Мужчины.

Конечно, из-за того, что мы находились в святилище, прикосновение ко мне не убило Калеку. Совсем наоборот, почувствовав тепло и нежность женского тела, он стал лишь настойчивее. А я застыла. На фоне открывшейся правды, то, что происходило со мной, вообще не впечатляло.

Он сказал, что лучшая из Дев — худший мужчина на свете? Что моя единая — предводитель Калек? То, в чём я находила утешение, на самом деле стало причиной моего самого неизбывного горя? Всё это время презирая плотскую любовь, я кичилась связью с Датэ?

Пусть я и не помнила лица Чили, но я знала, что она была Девой. Разве этого недостаточно, чтобы быть уверенной, что человек, которого ты любил и по которому скорбел, не имеет никакого отношения к зверствам, устроенным Пламенем погребальных костров? К гибели клана. К завоеваниям, казням и пыткам. К смерти Жемчужин.

— Не могу поверить, что ты наконец со мной, — тихо признался Датэ, трогая меня так, будто делал это не раз. Не просто слишком умело для Калеки, а привычно, прекрасно зная именно это тело. — Хочу оказаться в тебе немедленно, как тогда.

— Я не помню.

— Всё случилось так быстро. Я пришёл туда не за этим, но стоило только тебя увидеть… — Он наклонился к самому моему уху, сжимая между ног. — Знаешь, десять лет — ерунда по сравнению с той разлукой. Естественно, я стал ужасно нетерпеливым. Я так соскучился по твоему теплу, живя на севере. Хотя ушёл туда именно затем, чтобы никогда больше о тебе не вспоминать. Я пытался тебя возненавидеть и выбрал для этого самое подходящее место. Так почему, просто встретив тебя, я всё тебе простил?

— Я не помню.

— Неважно. Мы оба оставили всё в прошлом, каждый по-своему. Твой способ мне совсем не нравится, но ведь тебе мой — тоже. Хотя это был отличный пример того, как я обычно поступаю с предателями.

— Я не помню, — повторяла я будто в бреду.

— Конечно, нет. Если бы помнила, то не стала бы потакать другому мужчине, пока я смиренно ждал тебя под стенами. Никому не позволено так меня унижать. — Вопреки очевидной злости, он изо всех сил старался быть осторожным со мной там, в самом низу. — Почему именно Старец? Понимаю, ты хочешь делать мне назло всё, что только можно, но это — святое. Это — моё. Я очень оскорблён, Ива, тебе придётся извиниться.

— Извиниться… — Я очнулась. — Извиниться?!

— Стань влажной для меня, пожалуйста, этого будет вполне достаточно.

Будто от этого происходящее будет меньше похоже на изнасилование, все его преступления будут оправданы, а останки моего зверя, в самом деле, превратятся в лучшее ложе.

Я оттолкнула его руку.

— Верни мне их! Семью, дом, мастерство и память!

— Хватит вести себя, как ребёнок, — устало вздохнул он. — Это невозможно.

— Так же невозможно, как и забрать их, да? Все так говорили… Невозможно победить наш клан, невозможно прикоснуться к Деве, невозможно освоить мастерство Ясноликих мужчине! Но ты ведь это сделал! Так давай, исправь всё. Если снова скажешь, что это невозможно, тогда вообще ничего не говори! И не трогай меня! Единственное, что тебе позволительно — снять печать на моём сердце и вернуть мне память!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я не ставил на тебя никаких печатей. — Он обхватил мою голову ладонями. Ивовая ветка с одной стороны. Мак — с другой. — Зачем мне это?

— Чтобы… я не могла навредить тебе… когда ты насиловал меня.

— Боги, Ива! Ты — моя единая. Я — твоя пара. Я по определению не могу тебя насиловать. Кто угодно, даже с твоего согласия, но не я!

— Ты врёшь! Врёшь!

— Нет, просто ты мне не веришь. Ты не хочешь мне верить. Подумай, Ива. Кому выгодно твоё забвение?

— Илай не делал этого!

— Илай, — мрачно повторил Датэ. — Вообще-то я говорил про тебя.

Это было уже слишком. Он перекладывал свою вину на самого непричастного к этому человека.

— Спасибо, что напомнил, что ты безумен. А то я уже начала сомневаться. Но даже то, что ты — Чили, легче принять, чем то, что я сама себя заклеймила.

— А кто ещё мог это сделать с твоей сущностью? Используя всю свою кровь, печать на своё сердце поставила именно ты, Ива.

— Каким образом? Проклятые техники доступны лишь Старцам, а я… — Я внезапно вспомнила, как нарисовала ивовую ветку на руке Илая, и она не стёрлась.

— Ты — единая того, кто родился от Старца, — договорил за меня Датэ.

— С каких пор этого достаточно, чтобы овладеть их мастерством? Ты же сам так говорил! Даже с их сущностью я всё равно бы не смогла…

— Ты и не смогла. Уверен, ты замышляла что-то намного более опасное, чем потеря памяти. — Он прикоснулся к центру моей груди. — Ты сбежала от меня в тот раз, всерьёз намереваясь сделать очень большую глупость. То единственное, за что я бы тебя никогда не простил. Ты прокляла саму себя, Ива. Ты желала себе смерти.

Я покачала головой.

Дева, отрицающая жизнь? Такого не бывает. Даже в минуты великого отчаянья, теряя своих единых, мы не думаем о самоубийстве, наоборот, дорожим своими жизнями вдвойне. А теперь он заявляет, что печать на моём сердце — не сдерживающая, а неумелая смертельная?

— Решила убить себя и нашего ребёнка, — продолжил Датэ. — В том, что ты не захотела его, есть и моя вина, конечно. Я вёл себя грубо, но изувечила себя ты сама. — Он протянул руку к моему лицу, стирая слёзы. — Не бойся. Память и мастерство вернутся к тебе, ведь теперь с тобой я. Я утешу тебя и залечу все твои раны.

— О каком утешении ты говоришь? — Меня было едва слышно. — Даже если это правда… особенно если это правда… Ты сделал это с нами. Это всё из-за тебя. Наш клан и люди после… ты убил их всех. То, что ты делаешь, чудовищно!

— Это сделал не я. Эта вражда навязана нам Мудрецом, создавшим нас. Вражда между кланами, вражда между империями, вражда между людьми и отшельниками, мужчинами и женщинами… Именно из-за этого мы и не могли быть вместе.

Я закрыла лицо руками, сдаваясь, больше не в силах отрицать каждое его слово.

— Не прячь от меня слёзы. Только не от меня. Они мои, они из-за меня, значит, я тем более должен их осушить. — Он отстранил мои ладони, в самом деле, утешая так, как это принято в клане Дев. Целуя, шепча нежности. — Если бы ты увидела себя сейчас, ты бы тут же успокоилась, настолько ты красивая. Что ещё может тебя тревожить? Я с тобой, и всё самое печальное мы пережили. Я объединю Внешний и Внутренние миры в один — мирный, изобильный, достойный тебя. Ты не будешь скучать по дому. Я один заменю тебе весь бесполезный клан Дев, в конце концов, я любил тебя сильнее, чем все они. Я помогу тебе забыть их и вспомнить меня. Я буду любить тебя, а себя — наказывать, и когда-нибудь шрамы сделают меня достойным твоей красоты.

Надо же. Всё это время я верила, что Датэ идёт убить меня, а он наоборот — сулил безопасность. Говорил, что моя единая жива, что мои техники вернутся, что отшельники больше не будут враждовать — всё то, что я хотела услышать. Но почему от этого я ненавидела его ещё сильнее?