Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014 - Гривадий Горпожакс

– Костецкий, – сияя остекленевшим благодушием, сказал дядя Тео. – Я был, господа, как вы сами понимаете, в организационном комитете, а вот мистер Лот, он угрожал, хе-хе, чемпионам. А это, леди и джентльмены, дочь моего старого друга мисс Краузе.

– Катя, – сказала девушка и протянула ладошку. Целуя ей руку, Лот взглянул на дядю Тео. Тот утвердительно прикрыл глаза.

Катю посадили рядом с Наташей. Дядя Тео поместился между битниками. В течение всего обеда он поглядывал то вправо, то влево с остекленелым изумлением, а Рон Шуц, совершенно не считаясь с солидностью соседа, говорил через его голову многие изумительные и абсолютно «не квадратные» вещи.

Они ели астраханскую селедку, выловленную у берегов Ньюфаундленда, несчастного кордильерского гризли, убитого под псевдонимом «вологодский косолапый», уху «валдайский колокольчик» на бульоне из хищных амазонских рыбок пиранья, высококачественный тверской хлеб «горбушка», настоящую паюсную икру, приготовленную на заводе синтетического волокна в Омахе, штат Небраска. Во время обеда на все лады превозносили того, чье имя скромно значилось в конце меню: «Шеф-повар нашего ресторана надеется, что вы останетесь довольны его искусством».

Лот потешался над дядей Тео, заводя с ним разговор то о новом методе бурения нефти (под углом, на территории соседа), к которому якобы мистер Костецкий имеет отношение, то о якобы изобретенном мистером Костецким методе выделки модных моржовых шкур, при котором простая джутовая мешковина превращается в роскошный панцирь северного гиганта.

Дядя Тео пыхтел, выпускал к потолку большие синие, розовые, лимонно-желтые пузыри в виде шариков, колбасок и кругов.

В конце обеда дядя Тео выразительно посмотрел на часы, а потом взглянул на Лота. Лот встал.

– Извините, леди и джентльмены, мы с мистером Костецким вынуждены вас временно покинуть для краткого делового разговора. Натали, веди себя прилично, постарайся не ударить лицом в грязь перед мисс Пенелопой и мистером Шуцем.

Следуя за дядей Тео по узкому проходу между столиками, Лот осматривал ресторан. Все было спокойно: несколько старых русских эмигрантов, вяло переговариваясь друг с другом, проводили один из своих обычных бесконечных вечеров; четверо пышущих здоровьем молодых фармацевтов скромно пировали в углу, должно быть отмечая получение диплома; на эстраде стояли лишь печальная Нелли Закуска («Над розовым морем повисла луна») да верный ее друг Жека Бульбас, свесив кудри, аккомпанировал ей на гитаре; остальных музыкантов можно было видеть в раскрытые двери кухни – они ели лапшу.

Дядя Тео и Лот прошли мимо туалетов, по узкой лестнице поднялись на второй этаж в отдельный кабинет.

За длинным столом, накрытым белой скатертью, в полном одиночестве лицом к двери сидел Эдвин Мерчэнт. На вошедших устремился взгляд глубоко запавших глаз. В темных глубинах глазниц горел желтый фанатический огонь, освещающий узкое, невероятно бледное лицо и будто бы отбрасывающий отблеск на кончики свисающих к бровям жидких черных волос. Эдвин Мерчэнт сидел за этим простым обеденным столом так, словно в ногах у него был гигантский зал, забитый ревущими единомышленниками, по крайней мере Нюрнбергский зал партийных съездов. При каждой из своих немногочисленных встреч с этим человеком Лоту казалось, что вот сейчас он может встать, прокричать своим гнусавым, откровенно безумным голосом некое заклинание, и произойдет что-то невероятное, необъяснимое – то ли горизонт расширится до невероятных, предсмертных пределов, то ли пространство сузится до размеров склепа. Такой гипнотической силой безумия определенно обладали и руководители «третьего рейха».

Мерчэнт встал навстречу Лоту, протянул руку, сказал задушевно:

– Как я рад вас снова видеть, старина Лот!

– Здравствуйте, мистер Мерчэнт, – сухо поздоровался Лот. Норма поведения во время этой встречи была им продумана заранее во многих вариантах.

Мерчэнт сел, покоробленный сухостью Лота. Лот сел напротив, дядя Тео бочком, неловко поместился рядом.

Вошел официант с подносом, на котором была бутылка шотландского виски «Баллантайн» (любимая марка Лота), лед, содовая.

Как только официант покинул кабинет, в дверях возник верзила с незапоминающимся лицом.

– О'кэй, босс, – сказал он дяде Тео. Дядя Тео кивнул. Верзила исчез.

– Извините, мистер Лот, обычные меры предосторожности, – пискнул дядя Тео.

– Красные не дремлют, – каркнул Мерчэнт, мрачными глазами ловя ускользающий взгляд Лота.

– И не говорите, – сказал Лот, махнув рукой: спасу, мол, от них нет. Он взял из рук дяди Тео стакан «Хайболла», закинул ногу на ногу, беспечным взглядом окинул кабинет – картину Шишкина «Бурелом», темно-синие штофные обои.

– Мистер Лот, – кашлянув, начал Эдвин Мерчэнт, – для вас не секрет, что мы живем в очень сложное время, время все усиливающейся инфильтрации марксистов в наше раздерганное, невропатическое общество. Безответственная политика правительства…

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Мерчэнт, – строго перебил Лот.

– Браво! – восхищенно прошептал сбоку дядя Тео и обратился к Мерчэнту, прижав руки к груди: – Я вас умоляю, Эдвин…

Мерчэнт, склонив голову, демонически улыбнулся, потом вдруг заговорил быстро, горячечно:

– Я не собираюсь скрывать свои взгляды, я всегда был честен и прям. Родина и великий, но, увы, простодушный народ Америки – вот ради чего я готов на суд и на казнь! Известно вам это издание, мистер Лот?

Он бросил на стол тонкий журнал небольшого формата. Это был «Fist and Wit» («Кулак и ум»), один из многочисленных журнальчиков «ультра». Обложка его была украшена издевательскими лозунгами «крайне правых радикалов».

«Горячо приветствуем Большой театр, а также всех других большевистских агентов!»

«Отдадим красному Китаю наше место в Организации Объединенных Наций!»

«Америка, пора сдаваться!»

«Вступайте в члены общества „Похороны капитализма“!»

«Помогите Кеннеди построить коммунизм в Америке!»

– Любопытно, любопытно, – сказал Лот, листая журнал. – А вот и ваша статья, мистер Мерчэнт. Я давно знаю, мистер Мерчэнт, что у вас крепкое перо. И название боевое: «Похороним их прежде, чем они похоронят нас!» Браво!

– В свою очередь, я не могу понять вашей иронии, мистер Лот, – сквозь зубы сказал Мерчэнт. – Мы знаем, что вы сотрудник правительственного учреждения, и это, конечно, обязывает вас быть сдержанным, но это же обстоятельство нисколько не освобождает вас от обязанности сочувствовать истинным патриотам Америки.

– Согласен, – твердо сказал Лот. – Я, как сотрудник известного вам правительственного учреждения Соединенных Штатов, сочувствую патриотам этой страны.

Мерчэнт широко и открыто улыбнулся. Один из фехтовальных приемов Лота он принял за жест дружбы.

– Мы знаем о вашем героическом прошлом, старина, – продолжал Мерчэнт теплым тоном, – о ваших подвигах в передовых отрядах германских борцов с большевизмом.

– Мы вообще очень много о вас знаем, – тихо вставил дядя Тео.

– Может быть, даже все? – улыбнулся Лот. Мерчэнт и дядя Тео молча смотрели на него.

– В таком случае, джентльмены, вам должно быть известно, что я принимал участие в заговоре полковника графа Клауса Шенка фон Штауффенберга.[73]

– Нам не хочется в это верить, – сказал Мерчэнт. – Предательство, мистер Лот, не может вызвать уважение даже в стане врага. Например, я сочувствовал фюреру с самого начала движения, поддерживал американо-германский Бунд, был изоляционистом, но во время войны посчитал своим долгом вступить в армию моей ослепленной страны.

– Однако, полковник Мерчэнт, вы и во время войны не были простым исполнителем приказов. Верно, Эд? – Лот тонко улыбнулся, давая понять, что и ему известно кое-что из прошлого Мерчэнта, а потом, глядя прямо ему в глаза, ухмыльнулся с угрожающей наглостью.

Мерчэнт заметно смешался, но быстро овладел собой и через стол по-кошачьи дотронулся до плеча Лота.

– Бросьте, бросьте, Лот, не объявляйте войну друзьям. Мы же знаем, как вы ненавидите красных, мы знаем ваши взгляды…

– О моих взглядах знает руководство ЦРУ, – резко перебил его Лот. – Обсуждать их с вами я не намерен. Что вы хотите мне сказать, джентльмены?

Мерчэнт сузил глаза, откинулся на стуле и заговорил, словно читая по бумажке:

– Полиция штата Луизиана разгромила наш молодежный лагерь неподалеку от Нью-Орлеана. У них был ордер, подписанный окружным прокурором Гаррисоном. Молодежь в этом лагере занималась теоретическим изучением трудов разных исторических деятелей, физической подготовкой, спортом. Налет был произведен внезапно и в самой грубой форме. Конфисковано много учебных пособий.[74] Юноши, пытавшиеся воспрепятствовать произволу, арестованы. Мы хотим, чтобы в это дело, явно инспирированное коммунистами, вмешалось Центральное разведывательное управление, ибо оно должно охранять право американских граждан исповедовать разные взгляды.