Кривое зеркало (СИ) - Ершова Алена

— Почему?

— Потому что это адвокат Яниной матери.

— Бывший, — Мамонтов вынул руку из кармана и протянул ее Нестерову, выбивая его тем самым из колеи. Соглашение выполнено, оплата от государства получена. Последний раз я общался с ней в феврале.

— А с ее матерью? — Влад все же пожал руку, но отпускать не торопился.

— К моему огромному счастью, я с ней не знаком. Послушайте, за вас попросила моя хорошая подруга. Я могу вас проконсультировать, а дальше вы вольны заключать со мной соглашение или обратиться к другому специалисту. Наши взаимодействия с Вероникой Юрьевной никоим образом не повлияют на ситуацию.

— Ладно, — Владислав принял решение и отодвинул для Даши стул.

— Мы с моей невестой хотели удочерить Яну, опекуном которой, как вы знаете, я являюсь. Собрали документы и подали их в суд. В понедельник первый процесс, но вчера приехала мама Вероники с опекунским договором и забрала девочку.

«Вот тебе и ничего сложного», — Мамонтов едва заметно качнул головой.

— Вы что, собирая документы на удочерение, забыли о такой «мелочи», как заключение свежего договора опеки?

— Нет! – Влад с Дашей сказали это одновременно и с одинаковой интонацией.

«А вот и «все хорошо» подъехало. Интересно, «Никаких проблем» какого калибра будет?»

— Тогда откуда у бабушки договор опеки?

Клиенты переглянулись. Владислав пожал плечами.

— Как я понял, что с ней, как с родственницей, его заключили на приоритетных основаниях.

— Чушь полнейшая. Никто не заключает один договор, пока не расторгнут другой. Вы заявление об отказе от опеки писали?

— Нет, конечно, — Владислав смотрел на адвоката в полном недоумении. — Но Лариса Ильинична сказала, что у родственников приоритет.

Мамонтов откинулся на спинку кресла и взял в руки зажигалку. Покрутил ее с задумчивым видом и протянул:

— Ну, эта старая лиса может ради мотивации и не такое сказать, но тут она, похоже, перемудрила…В общем, ясно, что ничего не понятно. Значит, ребенка вы отдали?

— Отдал. Не сразу, но она участкового привела. Тот подтвердил, что родная бабушка в своем праве.

— Запомните про участковых одно важное правило. Они совершенно ничего не понимают в договорах! – Мамонтов кинул зажигалку на стол и сцепил руки в замок. Глаза его азартно блеснули. – Ну, что ж, Владислав Константинович, если все было действительно так, как вы мне рассказали, то у вас очень интересная картина вырисовывается. Прямо-таки живопись заборная с надписями, – адвокат впился в Нестерова взглядом, словно хищник перед броском. — Давайте так: я ничего не буду обещать, так как мне нужно понять, что намутила опека, а для этого придется сходить в процесс. Но если я в понедельник получу определение о проживании девочки у вас на период до вынесения решения суда, то вы заключаете со мной соглашение на ведение этого дела. Идёт?

Глава 33, в которой все оказывается не зря

Мамонтов задумчиво глядел сквозь документы. Клиенты ушли после полуторачасовой беседы: разговор был не из простых. Пара сильно переживала. Огромных трудов стоило их успокоить и уговорить не наделать глупостей.

— Что у вас там, свадьба по плану? Вот и не отвлекайтесь. Без полноценной семьи все равно не будет никакого удочерения. В понедельник я вас обоих жду в суде.

Нестеров с невестой ушли, а адвокат открыл файл с материалами по делу Вероники Шапошниковой. Нашел характеристику ее родителей, подготовленную участковым Ситниковым, и углубился в чтение. Если парень написал правду, то кровь из носу нужно мелкую вытаскивать. Понятное дело, что за два дня с ней критичного ничего не сделают, но лучше перестраховаться. Да и с опекой история вышла темная, а в суд вслепую соваться не хотелось.

Поразмыслив немного и порывшись в телефонной книге, Дмитрий сделал первый звонок бывшей начальнице отдела опеки. Ситуацию она не прояснила, но удалось узнать фамилию девицы, консультирующей Шапошникову-старшую.

Записав данные, Мамонтов сделал второй звонок. Разговор получился еще более сухой и короткий. Участковый Ситников молча выслушал информацию, уточнил дату судебного заседания и, ничего не пообещав, попрощался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Станислав закончил разговор с адвокатом и бросил короткий взгляд на Веронику. Девушку откровенно трясло. Зубы клацали о стакан, стоило ей в очередной раз попытаться выпить воды. Но истерика, бушевавшая в кабинете несколько минут назад, постепенно сходила на нет.

Удивительно, но причина визита Вероники и звонка Мамонтова была одна – Яна Нестерова.

Когда бывшая подруга, растрепанная, с потекшей тушью и дрожащими руками влетела в кабинет, то Ситников, грешным делом, подумал, что она кого-то убила. Рыдания перемешались с мольбами и сбивчивыми обещаниями, суть которых участковый сразу так и не понял. Не зная, как на это реагировать, он налил воды, накапал туда корвалол, который держал для впечатлительных старушек, и вручил стакан Веронике. От более продуктивных попыток привести ее в чувство отвлек звонок адвоката. И вот сейчас, сопоставляя одно с другим, Станислав хмурился, пытаясь понять, что вообще происходит.

Еще там, возле здания суда, он понял, что настоящая, живая Вероника безмерно далека от того образа, что он сам себе нарисовал. Слушая, как она выливает яд на ни в чем не повинного мужика, он слышал звон разбившихся надежд. Нет, юношеская любовь не испарилась, словно грязная лужа в июльский полдень, но теперь ее знатно затянуло зеленью. Все попытки выправить ситуацию и образумить девчонку разбивались о каменную стену, которую она выстраивала вокруг себя.

После последнего разговора он сорвался и написал заявление на перевод в следователи. Мать давно жила в городе и здесь его более ничего не держало. Выбрал населенный пункт, в котором наиболее остро ощущалась нехватка сотрудников, выставил дом на продажу и стал приводить дела в порядок, ожидая, пока ведомственная машина пережует его рапорт. И вот, когда все согласования остались позади, Вероника вновь напомнила о себе. Оказалось, чувства не ушли. Это было странно и дико. Станислав видел все ее недостатки, трезво понимал, что она из себя представляет, но хотел прижать к себе и пообещать, что все будет хорошо.

- Ты успокоилась? Можешь нормально рассказать, что произошло? – Тем не менее холодно поинтересовался он.

Вероника подняла на него глаза. В них плескались ужас и отчаяние.

- Мои родители забрали Яну, - произнесла она свистящим шепотом.

- Я знаю. У них договор опеки.

- Знаешь? Знаешь! – взвилась Вероника. – Знаешь и спокойно сидишь? Там годовалый ребенок рыдает без остановки, стоя в мокрых трусах и захлебываясь своими соплями. Орет, что хочет к маме и папе! А ты мне говоришь о договоре? Ты вообще человек, Ситников?! – Последние слова она выплюнула, подскакивая со стула.

- Дети плачут, Вероника, но только у тебя их слезы вызывают приступы истерики. Я не нянька и не мать Тереза чужие сопри вытирать. Отчего мне должно быть дело до чужого ребенка…

- …Которого родная мать в мусорку выкинула, – закончила за него Вероника. - Что ж ты молчишь? Договаривай! Конечно, какое тебе дело до происходящего вокруг?! Ты и тебе подобные погоны исключительно для красоты носите. Ты знаешь, сколько мне было, когда отец впервые избил меня так, что я на следующий день в школу встать не смогла? Семь! А знаешь, сколько мне было, когда он по пьяни перепутал мою кровать с материной? Тринадцать! Ты думаешь, я молчала? Мне было стыдно, но я рассказала все учительнице, а она - матери, а мать - отцу, а тот мне руку сломал, чтобы сор из избы не выносила. Я не сдалась и пошла к участковому, но он меня даже слушать не стал, сказал, что я охамевший от вседозволенности подросток. Он привел меня к родителям, и те на трое суток заперли меня в комнате. Выпустили только, когда учительница из школы пришла с донесением, что я, типа, прогуливаю. Выпороли в назидание и вся недолгая. С той поры я и уяснила для себя две вещи: первое, что я в лепешку разобьюсь, но вырвусь от них, и второе, что у меня никогда не будет детей. Что ж…можно сказать, у меня почти все получилось. Вот только эта мелкая козявка, которой не повезло родиться моей дочерью, совершенно не виновата…