Кривое зеркало (СИ) - Ершова Алена

Стас, однако, шутку не оценил.

«Если тебе больно, то это совершенно не значит, что следует жалить других».

Вероника закатила глаза. После выигранного дела по телу разлилась злая веселость. Казалось море по колено.

«Слушай, давай ты не будешь читать мне нотации, и мы сходим куда-нибудь отпраздновать».

Стас повел ее тогда в кафе, но весь вечер молчал и думал о чем-то своем. На вопросы отвечал через раз и невпопад, а после проводил Веронику домой и просто уехал. Они еще переписывались какое-то время, но вяло. Темы разговора умирали, так и не возникнув.

В один из вечеров, когда бутылка вина показала дно, Вероника решила признаться Стасу в чувствах. Вылила на него весь шквал своих страхов, переживаний, эмоций, а под конец призналась в любви. В ответ прилетел вопрос:

«Ты что, пьяная?»

Это не было бы так обидно, не будь правдой. «Иди к черту!» - написала в ответ и отшвырнула от себя телефон.

Наутро ей было стыдно настолько, что она удалила всю переписку и решила больше со Стасом не общаться. В глубине души, конечно, ждала, что он напишет сам, извинится, но мужчина молчал.

К февралю возобновили дело по алиментам и лишению родительских прав. Никто из присутствующих на процессе не желал больше тянуть, и решение вынесли в тот же день. Единственное, что сделал Мамонтов, - добился взыскания алиментов в половину прожиточного минимума. Но все равно, когда в решении озвучили сумму, которая набежала с осени, у Вероники зашевелились волосы на голове.

«А я вам говорил устроиться официально. Взыскивали бы одну четвертую от белой зарплаты, всяко меньше было бы, чем так».

«Я ж не знала! А можно на работу устроиться и на пересмотр подать?»

«Подать что угодно можно, а вот удовлетворят вряд ли. Не любят судьи ухудшать материальное положение ребенка!»

«Да не ухудшится оно от пары тыщ! Вы видели машину опекуна?! Он точно не последние подошвы варит и ест! А я с голоду так сдохну!» Злые слезы полились сами собой. Мамонтов покачал головой, собрал документы в портфель, попрощался и ушел. Он мог бы посоветовать Веронике перестать считать чужие деньги и взяться за ум. Не смотреть на чужие достижения и решить свои проблемы. Мог бы, но не стал. Ему не платили за советы.

Дальше все становилось только хуже и хуже. Зимнюю сессию едва закрыла. Преподаватели словно сговорились. Пели одну и ту же песню: мол, место бюджетное, желающих на него полпотока. Заворачивали курсовые, валили на экзаменах. Ехидно интересовались, где ее носило весь семестр. Правду же не скажешь, вот и врала. Плохо, неумело. Так что каждому ясно – соловьем поет, только песня не складная.

С нового семестра решила взяться за ум. Утром сидела на парах, а после обеда работала официанткой в кафе таджикской кухни. Зарплата неплохая, кормили тем, что в конце дня. С такой экономией вышло даже два раза на алименты кинуть. Но в один вечер Вероника не удержалась и после смены прихватила с собой бутылку вина. На следующий день ее выгнали. Трудовую швырнули пустую, словно и не работала вовсе. Да еще и пригрозили в милицию написать. Кто ж знал, что у них всюду камеры понатыканы.

Неделю Вероника тряслась от страха, но следователи на пороге ее конуры так и не появились. Пришлось выползать в большой мир.

Новая работа оператором автомойки специальных навыков не требовала, от соблазнов была далеко, но оплачивалась крайне плохо. Да и еду теперь пришлось покупать самой. Помимо всего прочего копился долг по алиментам. Повестка в суд и привлечение к административной ответственности за неуплату алиментов оказались совершенно неожиданным и крайне болезненным ударом. Что делать дальше, совершенно непонятно. Судья слушать ничего не желал и прямым текстом сказал, что если так будет продолжаться, то на нее заведут уголовное дело. «Может, и неплохо. Там хотя бы кормят и жилье бесплатное. Тридцать тысяч стоит содержание одного заключённого. Шутка ли - в два раза больше моей зарплаты! Так там еще и работать можно. Рукавицы шить. С этих денег и вносила бы алименты…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вероника вздрогнула и потрясла головой.

«Нет, как бы плоха ни была жизнь, но ставить на себе клеймо уголовницы не хотелось. Да и потом, выйдешь через год-полтора, и все заново. Нет. Нужно как-то иначе решать вопрос. Сейчас снег сойдет, и китайцы начнут нанимать работников на поля, платят они хорошо, но только в конце сезона, а так кормят просто, но сытно. Жить можно там у них, а можно к родителям вернуться. Не выгонят же они меня, в самом деле».

Решившись наконец, Вероника написала фермеру, державшему все пашни вокруг ее деревни. Вскоре получила утвердительный ответ. За полгода полевых работ платили сто двадцать тысяч. Сразу же. Этих денег хватило бы алименты все закрыть, да еще останется. Окрыленная подсчетами, Вероника написала заявление на академический отпуск, сдала хозяйке свою комнатушку, купила билет на рейсовый автобус и поехала домой.

- О! Появилась - не запылилась! Нашлюхалась и пришла раны зализывать. Я тебя, уголовницу, в своем доме терпеть не намерена! Позорище! Тьфу!

- И ты здравствуй, мама.

Вероника пока ехала в автобусе, успела представить сотню вариантов семейной встречи, и надо отметить, что этот оказался не самым плохим.

Мария Филипповна смерила дочь уничтожающим взглядом, молча развернулась и пошла вдоль двора. Веронике на мгновение показалось, что вот это она гусиной походкой идет впереди. В стоптанных ботинках с заломанными задниками, в драном пуховике. Злая и обиженная на весь мир.

«У меня хотя бы не будет ребенка, которого я возненавижу».

Несмотря на «теплый» прием, Вероника прожила у родителей неделю. На глаза старалась показываться как можно меньше, на провокации не велась. Тем не менее Мария Филипповна из дочкиных обмолвок поняла, что на работы в поле та собралась не от хорошей жизни, а из-за алиментов.

- Ты, эта гляди, что получается, — заявила она мужу в один из вечеров. — Дитя-то Веронику лишили, а содержать она его должна, хоть по документам и не мать.

- Тебе-то что с того?

- Пораскинь мозгами-то. Спиридоновну помнишь? Когда у нее дочь от водки сгорела, она ж на ее ублюдков опеку оформила и с деньжат, что государство перечисляло, жила.

- Ты что решила Вероникину соплюшку к себе забрать? – Муж от удивления аж есть перестал. Так и застыл с полной ложкой гречки. – Морока же одна.

- Решила, не решила, но по мне так, кругом прок. По деревне слух пойдет, что мы кровинку свою чужим не отдали и, несмотря на мать – блесдиянку, приютили. Пособие платить будут и алименты от этой непутевой. А там гляди, и квартиру дадут как сироте.

Муж почесал подбородок, прикидывая выгоду, а после довольно кивнул.

- Добро, свезу тебя в город, разузнаешь, что нужно.

С опекой вышло хуже, чем ожидалось. Девушка-специалист сначала соловьем заливалась, рассказывая о пользе опекунства родственниками для ребенка, потом немного скисла, когда бабушка «вдруг» начала спрашивать о платном договоре.

- Понимаете, вы родственник, а с ними договоры на возмездной основе не заключаются, да и возраст у вас пенсионный, так что только пособие на содержание ребенка можно будет оформить.

- А это сколько?

- Сорок процентов от средней зарплаты по региону. Примерно одиннадцать тысяч в месяц.

- Хмм, плюс алименты. Не густо, но жить можно, — женщина задумчиво постучала пальцами по столу. Деньги на самом деле выходили хорошие. Не всякий мужик в деревне такие получал, да так, чтобы регулярно.

«С одеждой-то проблем не будет, у той же Спиридоновны целый мешок барахла остаться должен, а от лишней тарелки супа не обеднеем».

- Фамилия у ребенка какая? – прервала размышления специалист.

- Да хто ж ее знает! – спохватилась Мария Филипповна.

– По мамке Шапошникова она, а как записали, когда дочурку-то мою, гулящую, прав родительских лишили, я и не в курсе. Ой, горе-то какое! Ой, несчастье на старости лет! Не дай вам Бог, девоньки, пережить такое! – Женщина рвано всхлипнула.