Мастера детектива. Выпуск 9 - Барнеби Росс

– Но вчера вечером Штут не мог держать поводья.

– Этот пони и не требует поводьев.

– Вы сказали сейчас, что номер Паля и Штута всегда делится на три части…

– Почти всегда. Палю необходима интермедия, во время которой он находился бы на манеже один. В конце концов, Штут был всего-навсего его партнером.

– Но он был еще и директором цирка!

– О, так называемым директором!

– В общем, каждый вечер в определенное время Штут находился в их общей уборной один?

– Не всегда. Если ему не надо было переодеваться к третьей части номера, он оставался выкурить сигарету в проходе.

– Но чаще возвращался в свою уборную, и это, верно, многие знали?

– Да. Мы все знали об этом. Во всяком случае, в тот вечер, когда было совершено преступление, можно было с уверенностью сказать, что Штут вернется в уборную, так Как ему надо было заново обрядить пони, накинуть на него нечто вроде погребальной попоны – вы ее видели.

Ошкорн скова очнулся от своей мечтательности.

– Месье де Латест, вы не разрешите мне взять с собой некоторые фотографии из тех, что пришпилены на стенах в уборной Штута?

Жан де Латест удивленно поднял брови, но ничего не сказал и проводил инспектора в уборную Штута. Ошкорн внимательно рассмотрел все фотографии и некоторые из них снял со стены. Главный администратор следил за его действиями с любопытством и иронией.

– А почему бы вам не взять еще и эту? – указал он на одну из оставшихся фотографий.

– Нет, она не представляет интереса. На ней не видны руки Штута.

14

Они вышли из цирка и попали в самое пекло. Казалось, что они выбрались из погреба. Если не считать манежа, который получал свет и тепло через огромную стеклянную крышу, все остальные помещения цирка были практически без окон. Только в некоторых из них на внутренний дворик выходили небольшие оконца.

Ошкорн дышал тяжело, словно собака на солнцепеке.

– Мы вполне заслужили по кружке пива, – сказал Патон, изнемогая от жары и вытирая со лба пот.

– И даже по аперитиву, ведь уже скоро шесть часов, – отозвался Ошкорн.

Аперитив был ритуалом, которым, он знал, Патон не смог бы пренебречь. Он любил аперитивы, говорил, что они возбуждают у него аппетит, отсутствием которого, он, впрочем, никогда не страдал.

Сам Ошкорн предпочитал кофе. Патона удивляла и даже возмущала его способность поглощать кофе в любое время суток. Но сейчас Ошкорн согласился на аперитив. Ему хотелось задать Патону несколько вопросов.

Они устроились на террасе кафе «Брюн», где Ошкорн выбрал место, показавшееся ему наиболее удобным: в сторонке, под тентом, приподнимаемым легким ветерком, но не загораживающим свет. Они сели рядом, Патон в тени, а Ошкорн на солнышке, солнце он любил.

Ошкорн откинулся на спинку стула, вытянул ноги и закрыл глаза. Патон набил и раскурил трубку.

– Странная все же история! Не представляю, как мы выкарабкаемся из нее, – сказал он.

– Ну вот, еще сегодня утром ты говорил, что эта работа – для новичка!

– Да, так оно и есть, но только пока все алиби противоречат друг другу. Впрочем, ладно! Завтра все основательно изучим!

Ошкорн, все так же полуприкрыв глаза, продолжал грезить. Патон – задумчиво пускать длинные струйки дыма. До них доносился отдаленный стук бильярдных шаров. Видно, в бильярдном зале разыгрывались острые партии.

Ошкорн подумал, не пойти ли и ему погонять шары. Но на солнышке было так приятно. Последние жаркие деньки, ими надо пользоваться.

Прошла минута, прежде чем он сказал спокойным голосом:

– Это не предумышленное убийство!

– Что? Почему ты так решил? – Так мне кажется.

– О, мы уже давно не слышали разговоров о твоей хваленой интуиции! Интуиция!.. Ерунда все это, сколько раз уже говорил тебе! Нужны факты и доказательства! А ты на что опираешься?

– На убеждение, что убийце просто выпала удача. Ведь только случайно около уборной Штута в течение четверти часа никого не было. Убийца никак не мог предугадать это счастливое для него стечение обстоятельств. Иначе… все свидетели солгали.

– Что ж, возможно. Нельзя исключить предположение, что здесь имеет место расправа, задуманная и подготовленная целой группой людей.

Ошкорну эта мысль показалась столь невероятной, что он вскинул голову и уставился на Патона. Но тот, похоже, не шутил, и Ошкорн лишь пожал плечами.

– Неужели ты серьезно? Да будь то расправа, все свидетельства были бы один к одному! Но к черту работу! Сегодня вечером мы уже ничего толкового больше не сделаем. Я только хотел задать тебе два каверзных вопроса. Ты подумай, а завтра мне ответишь.

– Я не люблю загадок, – пробурчал Патон.

– Знаю, но попытайся отнестись к ним с интересом. Первый вопрос: почему Штут вчера вечером надел перстень на левую руку, в то время как он обычно носил его на правой?

– А какое это имеет значение? Может, он за последние дни поправился, а ведь правая рука обычно более развита, чем левая… к тому же перстень чаще и носят на левой руке.

– На это я могу ответить тебе твоими же доводами: возможно. Штут недавно похудел и, боясь потерять перстень, стал носить его на правой руке.

– Но у тебя же нет твердой уверенности, что он уже давно носил перстень на правой руке.

– Это подтвердили свидетели.

– Ты неправильно поставил вопрос. Надо было спросить, на какой руке Штут носил перстень, а ты спросил, носил ли он обычно перстень на правой руке. Ты, как и я, знаешь, свидетель всегда не уверен в себе. Из десяти свидетелей шестеро ответят так, как ты подсказываешь им своим вопросом, – исключительно из-за лени. Двое из чувства противоречия ответят наоборот. И, наконец, двое дадут себе труд подумать и попытаются ответить честно. Это классический тест.

– Если это тест, то проверим его до конца. Вот шесть человек, которые спонтанно ответили «на правой руке»: это мадам Лора, Преста, Джулиано, месье Луаяль, Тони и Паль. Ты считаешь, что их ответ спровоцирован моим вопросом. Двое сказали «на левой руке», это Жан де Латест и Людовико. Впрочем, показания именно этих двоих кажутся мне наиболее лживыми. По-твоему, они ответили так из чувства противоречия. Один свидетель долго думал и наконец сказал, что на правой руке. Это Рудольф. А вот Мамут, если ты помнишь, долго колебался, а потом заявил, что не может ответить на этот вопрос.

Патону не хотелось слушать рассуждения Ошкорна. Он перебил его:

– Ну ладно, допустим. А каков твой второй вопрос?

– А второй: кто и зачем вытащил из замочной скважины ключ от склада реквизита и забросил его в угол коридора?

– Забросил – слишком смелое заключение. Могло случиться, что тот, кто последний заходил на склад, просто случайно обронил его.

– Я расспросил людей. Обычно реквизитная всегда открыта. Следовательно, никому этот ключ не мог понадобиться.

– Я тоже кое-кого порасспросил, – сказал Патон. – В тот вечер вопреки обыкновению она была закрыта. Возможно, там деформировалась замочная скважина, защелка разболталась, и, чтобы закрыть дверь, нужно было повернуть ключ или с силой захлопнуть ее. У тебя наверняка случалось, что ты сильно хлопал дверью и ключ выпадал из замка. В данном случае произошло то же самое, а ключ упал бесшумно, ведь пол там устлан опилками. А так как там без конца ходят взад и вперед, его случайно отшвырнули ногами в угол, где мы и нашли его. – И Патон заключил: – Вот видишь, можно не ждать завтрашнего дня, чтобы ответить на твои каверзные вопросы.

– И все-таки я прошу тебя подумать над ними. И завтра снова ответить мне.

Но назавтра Патон даже не упомянул об этих двух маленьких загадках.

«Ну и пусть, – решил Ошкорн. – Займусь этим сам!»

15

– Пожалуй, сегодня вечером мы вряд ли еще что-нибудь сделаем, поэтому покидаю тебя.

И Патон нырнул на лестницу метро.

Ошкорн тоже не видел, что еще полезного они могли бы сделать сегодня. Перейдя на другую сторону улицы, он вошел в небольшое бистро, фирменным блюдом которого был «валлийский кролик». Ошкорн обожал это яство. Как-то он решил угостить им Патона, но тот с ужасом отказался. Хлебный мякиш с ломтем честера, сваренный в пиве и политый английским соусом, казался ему пищей дикарей.

Ошкорн заказал два «кролика» и закончил трапезу бутербродом с сыром. Потом попросил принести ему ручку и бумагу и написал два длинных письма. Этим письмам никогда не суждено было попасть в руки почтальона. Ошкорн писал их для виду.

Он писал, чтобы лучше слышать. В двух молодых мужчинах, что обедали за соседним столиком, он узнал униформистов из Цирка-Модерн. Он навострил слух, но его соседи беседовали о скачках и ни единым словом не обмолвились о цирке. Судя по всему, появление инспектора не прошло мимо их внимания.