Корона скифа (сборник) - Борис Климычев

К тому же готовят бунт и польские заговорщики. А Роман Станиславович в свое время участвовал в подавлении польского мятежа, героически сражался, был ранен там. Он здесь стойко борется и с польской крамолой. Как же можно в этих условиях его удалять?

Удаление полицмейстера подорвет авторитет губернатора, подорвет доверие к власти вообще. В этом случае добьются своего клеветники и враги империи. Этого нельзя допустить.

Отправив письмо, господин губернатор вызвал Шершпинского. Теперь он ходил по ковру, ожидая своего верного соратника.

Роман Станиславович вошел четкой военной походкой. Взглянув в лицо начальства, понял, что опять получит головомойку. Вздохнул. Что же делать? Надо всеми есть начальство, только над государем императором нет никого. Впрочем, если вдуматься, то и государь император имеет начальника, его начальство — сам Господь Бог.

— Почему я должен терпеть выговоры и нарекания из-за вас? Как это у вас так получается, что клеветники допекают жалобами самого генерал-губернатора? Он требует вашей отставки, и ареста, между прочим!

— Я делаю все, что могу. Но народ здесь преподлейший. Поймали бакенщики омского чиновника, решили, что он залез им в карман, утащили на реку, стали топить. А он как-то выплыл. При чем же тут полиция? Если бы он по приезде пришел к нам, сказал бы так и так, я прибыл для расследования, мы бы ему охрану выделили. А то бродит по базару, и черт его знает, кто он такой!

— На то и полиция, чтобы все знать о каждом вновь прибывшем в город. Мне вас учить, что ли, вашей должности?

— Виноват!

— Да не в том дело. Я отписал в Омск, что снятие вас с поста подорвет доверие народа к власти. А вам надо сейчас не спать, а потрудиться, чтобы доверие к власти возросло. Намекните Тецкову, да что там, безо всяких намеков скажите, что я желаю иметь звание почетного гражданина города! Это диктует нынешняя обстановка. Пусть они в думе примут решение. Как говорится — глас народа! Тогда мне легче и вас отстоять будет.

— Немедленно вызову брюхатого!

— Да нет, зачем же? Будьте потоньше, поделикатней, домой к нему съездите, объясните, что хотите содействовать ему во всех торговых делах, полиция многое ведь может, не правда ли? Ну, вот так и действуйте!

И еще. Неплохо бы вам срочно раскрыть какой-либо заговор. Очень было бы кстати! И примите дополнительные меры, чтобы никаких козырей на руках у клеветников и ябедников не было. Поняли? Действуйте. Я, в свою очередь, отпишу в Петербург, нажму некоторые пружины. Действовать нам надо быстро и четко.

Шершпинский отправился к городскому голове Тецкову с визитом. Ехал в открытой коляске вместе с верным телохранителем. Мундир сиял, и серебряная рукоять сабли поблескивала на солнце, сверкали сапоги.

Чуть сзади ехала еще коляска, в ней было двое в штатском, у каждого в кармане — заряженный пистолет. И впереди ехала коляска, там — дама с кавалером. Роль дамы играл переодевшийся агент, парик ему очень шел, очень приятная получилась дамочка. И у нее за пазухой был заряженный пистолет, как и у «кавалера». Все это была охрана полицмейстера.

В это самое время по городу и его окрестностям катили телеги, коляски, пролетки, кабриолеты, дилижансы, ехали верховые.

Два дорожных фаэтона миновали бассейн, который именовался не иначе, как Кишочка, ибо здесь колбасники полоскали кишки для колбас. Проехали фаэтоны колбасную Мацкевича в доме Крючкевича, далее миновали они район, именуемый Трясихой, ибо там было болото, оно высохло, а кочки остались. В этом месте экипажи немилосердно трясло. В трактире «Светлица» во всю играла механическая шарманка известную песню:

Кипел горел пожар московский,

Дым расстилался по реке,

На высоте стены кремлевской

Стоял он в сером сюртуке.

Песня эта близка была томичам потому еще, что пожары были бичом этого деревянного, таежного города, ее играли во многих трактирах, на базарах.

Фаэтоны выехали к верхнему перевозу, погрузились на паром. Через какое-то время фаэтоны уже катили по чуть заметной травяной дороге к высокому мысу, на котором стояла стена бора.

Только за городом путники начали разговаривать в полный голос, шутить и смеяться. Ехали в фаэтонах: гласный Федор Ильич Акулов, Василий Васильевич Берви-Флеровский, граф Разумовский, Дмитрий Павлович Давыдов и Амалия Александровна фон Гильзен.

— И что? Эти острова действительно плавают? — допытывалась баронесса.

Федор Ильич отвечал:

— Сами увидите!

Они проезжали многочисленные холмы и ямины, поросшие великолепными изумрудными мхами. Где-то здесь ушел в землю древний город, отмеченный на старых европейских картах как Гаустин, а местные сказители называли его Грустиной.

— Разве здесь грустно? — воскликнула баронесса, ничего более красивого я в жизни не видела. Такой чистый и неожиданный бор. Сколько увалов, сколько озер, ручьев, речушек!

— Да, здесь можно найти любые грибы и ягоды, — подтвердил Федор Ильич, а пейзажи не уступят Швейцарии. Но мы стремимся к озеру с плавающими островами.

Берви-Флеровский запел:

Шуми, Иртыш,

Струитесь воды,

Несите грусть мою с собой,

А я, лишенный здесь свободы,

Дышу для родины драгой…

Прогулка была затеяна совсем не случайно, нужно было вдали от лишних глаз выработать план борьбы с Лерхе и Шершпинским.

Фаэтоны разом остановились, и взорам открылась изумительная картина: по обширному чистому озеру, другой берег которого был еле виден вдали, плавали большие и малые острова, поросшие шиповником, бояркой, калиной, черной и красной смородиной, голубикой, черникой, клюквой.

— Почему они плавают? — воскликнул граф Разумовский.

— Потому, что им так нравится! — весело отозвался Федор Ильич. — Вы же в молодости тоже любили плавать?

— Но я не остров!

— Как знать? Каждый человек — островок в этом бескрайнем мире! — вмешался в беседу Дмитрий Павлович Давыдов.

На зеленой лужайке, под сенью могучих берез, были разостланы скатерти и раскиданы кожаные диванные подушки. Берестяные блюда с пирогами, туески с черной и красной икрой, голова сахара, в окружении разноцветных заварных чайников и чашек, все это так хорошо здесь смотрелось! Был наполнен озерной водой, и уже начал пофыркивать огромный двухведерный самовар. Не обошлось и без водки, и ликера.

Берви-Флеровский чокнулся рюмкой горькой с графом Разумовским и спросил:

— Как ваше имя-отчество? А то все — граф да граф! Официально очень.

— Кирилл Григорьевич я, — ответил Разумовский.

— Интересно! Последний гетман Украины и президент Петербургской академии наук. Но мне томичи говорили, что иногда вы называете себя именем своего старшего брата, морганатического супруга императрицы Елизаветы Петровны.